больше нельзя.
И тут счастливый случай. 11 января к нему приходит долгожданная почта
из Москвы, а в ней "список цифирью" - шифровка, датированная 2 декабря.
Эк, как долго шла!
Что в ней было - нам неизвестно. В архивах она не сохранилась. Воз-
можно, в ней был ответ на давние соображения, высказанные Возницыным. Во
всяком случае, Прокофий Богданович был очень доволен: судя по всему, его
действия одобрялись.
"Ему, государю, челом бьет и веселится, что на предложения его изво-
лил милостивый свой указ прислати", - в радости писал Возницын в Москву,
Что-либо нового просить было незачем - дело шло к окончанию, И сообщая о
своих последних разговорах с цесарцами, венецианцами и турками, Прокофий
Богданович делает собственноручную приписку, показывающую, как трепетал
он перед всемогущим царем:
"Милостивый государь, отец Петр Алексеевич! Помилуй, не оставь раба
своего во всякой своей милости; ей-ей больше мне того делать невозможно
было, боюся всякого гневи Только уж всем упование мое Бог видит, сколько
труд свой полагал. Пронка, раб твой, челом бью. Из Сирмской земли из
Предел Карловича. Генвар в 11 день 1б99 г."
А отправив сие послание в Москву, Возницын посылает Посникова к це-
сарцам объявить, что подпишет договорное письмо с турками не 16 января,
как все, а на два дня раньше.
Цесарцы недовольны:. зачем это? Лучше всем вместе 16 января. Уже
объявили о банкете, который будет в тот день у англичан. Но Прокофий
Богданович непреклонен, а турки его поддержали.
Зачем понадобился такой ход русскому послу? Что это каприз? Экстрава-
гантная выходка?
Нет, трезвый и верный расчет. Он хочет, не роняя достоинства, избе-
жать прежних споров, кто в каком порядке будет ехать на съезд, подписы-
вать документы, - в общем, уйти от той протокольной дрязги, которая от-
равила начало Карловицкого конгресса.
И еще. У союзников разное отношение к заключаемым соглашениям. И Воз-
ницын не желает идти на поводу у австрийцев, хочет действовать самостоя-
тельно, сохраняя свободу рук.
"Еще и для того на то поступлено, что цесарцы и поляк, оставя прочих,
учинили довольный мир и будут тому радоваться и триумфировать, а мне на
чужой свадьбе тут же плясать показалось не пристойно".
ГЛАВА XIII ПОДПИСАНИЕ
В субботу, 14 января 1б99 г., в десятом часу утра в Карловицах нача-
лась церемония подписания. Возницын обставил ее, как и положено, пышно и
торжественно, чем привел в великое изумление немногочисленных жителей,
собравшихся на пустом заснеженном поле на берегу Дуная.
Впрочем, слово Прокофию Богдановичу, который подробно все описал в
своем донесении в Москву:
Сперва ехал на разукрашенной лошади калмык в красивом плитье, при лу-
ке и колчане со стрелими; за ним - карета с переводчиками;
за нею другая карета - в ней сидели поп и подьячий Посольского прика-
за;
далее ехали трое трубачей в серебряных ливреях и с серебряными труба-
ми, которые нещадно трубили;
за ними - трое подьячих в одноцветных дорогих кафтанах и шапках;
потом трое дворян в одноцветном платье и шапкал; потом шли шесть
русских юношей в алых суконных кафтанах и в лазоревых шапках;
за ними ехал конюший;
зи ним конюх вел посольского аргамака в полном уборе.
И только потом уже ехал великий и полномочный посол в государевой зо-
лотой карете "о шести возниках". Против него сидел "дохтур" и секретарь
посольства Петр Посников. На возниках была ливрея серебряная. По обе
стороны кареты шли четверо гайдуков в строевом платье, с перьями и топо-
рами с серебряными обухами. Позади кареты ехали пажи, иные служители и
челядь. За ними - рота рейтеров.
На маленькой площади перед зданием, где происходили "съезды" послов,
толпились любопытные, которые "тихо и безмятежно стояли и смотрели", как
приближается пестрая кавалькада русского посла. У дверей его встречали
посредники.
Затем приехали турецкие послы. Их процессию Возницын не описывает,
но, надо полагать, она мало отличалась от русской. В те времена, как и
сейчас, протоколы были схожими. Никто бы не посмел обставить свой приезд
беднее или менее торжественно, чем противная сторона. Такие были обычаи.
Все вошли в залу, и лорд Пэджет сказал небольшую приветственную речь,
смысл которой сводился к тому, что большие труды к достижению соглашения
теперь с Божьей помощью приведены к окончанию и совершению.
Русские и турецкие послы стояли друг против друга. Их разделял стол,
на котором лежали русские и турецкие альтернаты соглашения. Они передали
друг другу свои договорные письма, но, прежде чем лодписать их, оба пос-
ла строго-настрого приказали своим секретарям тщательно проверить, те ли
это тексты, о которых они договорилисъ.
Уже знакомые нам Петр Вульф и Иван Зейкан тут же прочитали их и ска-
зали, что письма во всем сходны и прибавки или убавки никакой нет. Такие
же заверения получил и Реис-Эффенди.
Теперь можно было подписывать перемирие. Тогда турки попросили, чтобы
для такого высокого дела повелели отворить все двери и пустили всех в ту
светлицу, дабы всяк видел мирное свершение.
Русский подьячий поставил на стол перед Возницыным большую серебряную
чернильницу. Увидев это, турки тотчас послали за своей и принесли чер-
нильницу столовую, местами золоченную. И тогда великий и полномочный по-
сол, взяв свои договорные письма, подписал их, число проставил и печать
сургучную приложил. Так же и турецкий посол поступил.
Потом немножко поспорили, как обменяться подписанными уже документа-
ми. Маврокордато предложил передать их друг другу через руки посредни-
ков. Возницын милостиво согласился. Но посредников, которые, как считал
Возницын, не имеют к этому соглашению никакого отношения, вдруг проняла
совесть, и потому они стали отказываться от такой великой чести. Тогда
Реис-Эффенди, встав, поднес великому и полномочному послу свои договор-
ные письма. А великий и полномочный посол "взаимно то же учинил".
Тут произошел эпизод, который выходил за рамки обычного протокола и
которому Возницын придал особое, как бы сейчас сказали, политическое
значение.
Уже с обеих сторон были произнесены заключительные речи и пора было
"асходиться, как вдруг Реис-Эффенди, увидев на великом и полномочном
после голландскую золотую цепь, к которой был прикреплен миниатюрный
портрет царя Петра, оправленный в золотую рамку с алмазами, спросил, не
его ли это царского величества образ?
Возницын с гордостью ответил: "... Его, государя моего милостивого,
дорогой образ недостойный раб его ношу".
Реис, естественно, попросил, чтобы ему показали этот портрет. Тогда
Возницын встал, снял с себя золотую цепь с портретом и торжественно от-
дал ее турку. Тот тоже встал, взял портрет царя и "любительно дивился"
благообразию и красоте его, затем спросил, сколько царю лет. Но Возницын
не просто ответил - двадцать семь, а добавил: "И воин непобедимый". Реис
сказал: "О сем подлинно ведаю". "И много смотря Маврокордато, посредни-
кам и туркам показал, и любительно дивился и говорил, что,по милости
Божьей, он признает ныне за подлинно, что не лгали им прочие, когда о
его царском величестве сказывали".
Да, умел Прокофий Богданович не только дело делать, но и лыко в стро-
ку не хуже нынешних вставить. Как писал один чиновный поэт той эпохи:
"Люблю твое я стихотворство.
В нем нет ни лести, ни притворства.,
Но иногда полы лощишь..."
После этого все встали и, "любительно простясь, пошли каждый в свою
сторону". В общем, все было чинно и благородно. Однако острый на язык
венецианец Рудзини приводит такой комический штрих, который если и был,
то явно преувеличен и потому в отчет Возницына не попал.
После того, пишет этот венецианец, как договоры были подписаны, "Мав-
рокордито и московит поднялись со своих мест, чтобы обняться, и между
тем как один приближсшся к другому, думая опереться на столик, посредни-
ки раздвинули столик, и довольно тяжелый московит упал на Маврокордато,
а этот, получив толчок, от внезапной и неожиданной тяжести отбежал на-
зад, и оба упали один на другого".
Что ж, и такое бывает на переговорах.
* * *
Подписал наконец договор Прокофий Богданович. Как гора с плеч, как
наваждение, долгими месяцами сверлившее мозг, тревогами иссушавшее душу.
Все, теперь пусть Москва судит его.
Но как ни рвался домой Возницын, спешить с очъездом не стал. Разве
только что, сняв опостылевшие шатры, перебрался в Петервардейн. И на то
были свои причины.
16 января в Карловицах ожидалось подписание остальных соглашений.
Прокофий Богданович "послал своих людей для присмотрения" и все хорошо
разведал. Прошло оно без каких-либо инцидентов, если не считать, что ве-
нецианский посол не стал подписывать свои соглашения, так как полномочий
не имел и все еще ждал курьера из Венеции.
Но вот интересное дело. Прелиминарный, то есть предварительный, дого-
вор между Турцией и Венецией все же 6ыл подписан в этот день турецким
и... австрийским послами. При том понимании, что в месячный срок Венеци-
анская республика подтвердит этот договор, если, разумеется, согласится
на содержащиеся в нем условия, и тогда передаст через посредников свой
подписанный текст туркам*. А это значит спешат, очень спешат австрийцы
обезопасить тыл для войны в Европе.
В общем, худо ли, бедно - подписали договоры. Грянула ружейная и пу-
шечная пальба.
"С обеих сторон солдаты и яньсчары выстрелили по трижды, а зачинали
турския пехоти, и в Петр-Вирадыне и в Белгороде из пушек стреляли".
Затем у лорда Пэджета банкет состоялся. Прокофий Богданович тоже был
приглашен, но отказался: "Премногу благодарен... только я отнюдь притти
за болезнью своею туди не могу". И хотя отговорка была чисто дипломати-
ческой - не хотел Возницын, чтобы за столом вновь поднялись давние расп-
ри о рассадке, - он и вправду чувствовал себя неважно. Даже в Москву жа-
ловался на болезнь.
Но через людей своих внимательно следил за тем, что происходило на
том банкете. Турки и цесарцы приехали на лошадях, записал он в своем
дневнике, а поляки и голландцы пришли пешком. Расселись. Потом как бы
внезапно появился венецианский посол и молвил: видит он, что день сей
торжественный и веселый - даст Бог, и они, венецианцы, того же дождутся,
когда мирный договор учинят. А Реис-Эффенди на это ехидно заметил: "Не
надобно становить, уже постановлен".
* * *
Теперь настала пора наносить прощальные визиты. У всех побывал Проко-
фий Богданович, никого не забыл даже петервардейнского губернатора.
Больше всех доволен был встречей Рудзини - отвел-таки душу, изливая до-
саду на цесарцев. Имея союз, двух дней не могли подождать, после
стольких трудов одних в войне оставили. "Сей мир, - негодовал кавалер, -
мочно назвать блазнию, а не прямым делом, и не угаснет сие непостоянство
в тысячу лет; многие хроники о сем написаны будут".
Возницын только поддакивал, но спросить не преминул, примет ли в кон-
це концов Венеция сей мир. Кавалер покрутил, покрутил, но признался:
примет, хотя и по самой великой нужде.
А потом начали ответные визиты Прокофию Богдановичу наносить. Но тут
беда - не на шутку заболел Возницын, даже бумаг не смог подписать, отп-
равлявшихся в тот день с почтой в Москву. Пришлось отложить прием турец-
ких послов и просить, чтобы "не прогневились", потому что за болезнью
своею принять их и почтить по достоинству не может.
Турки ответили с большой любезностью, что хотели отъехать в Белгород,
но, прослышав о болезни его, "зело печалуют и будут ожидать здравия его;
а не быв у него и не дождав надлежащей чести, хотя десять дней не
отьедут". Эти слова уважения Прокофию Богдановичу, как бальзам на душу,
Только через несколько дней смог принять он турецких послов. И напи-
сал об этом, как всегда, живописно, красочно.
