Пусть она объявит туркам, что "ты, государь, в миру быти с ними желаешь
и послов своих послати изволишь". Да заодно разведает, на каких условиях
турки будут мириться. Если условия подходящие установить с ними мир.
И, наконец, общий совет из собственного опыта. С турками надо дер-
жаться твердо и уверенно. "С ними надобно поступать смело и делно, и се-
бя смиренно знать не надобно давать. Я по премногу чаю, что они склонны
с тобою, государем, к миру и учинят его".
Почти месяц спустя, как бы подытоживая свои раздумья, Возницын пред-
ложил и другой способ заключения мира обратиться к посредничеству цеса-
ря.
Для этого нужно прислать в Вену умную и "легкую" особу, но не посла.
"От послов наших они в даче кормов, и подвод и иных стяжаниях зело ску-
чают". Правда, австрийцы перед ними во многом виноваты. Однакож, припом-
ня грехи свои, авось в том деле нам полезны будут. Во всяком случае от
попытки посредничества, если она даже не удастся, Москве убытка не бу-
дет. "За сим милостивому твоему государя по Бозе призрению предаются
убогий твой раб и последний сирота. Из Вены, Марта в 16 день".
И поехал в Москву Прокофий Богданович.
* * *
Трудной и долгой была дорога Возницына к дому. 16 марта у венских го-
родских ворот распрощался он со своим первым помощником и советником
"дохтуром" Пасниковым. Поскакал "дохтур" на север, в Амстердам, инстру-
менты править, а Прокофий Богданович повернул коней на восток,
Медленно двигался по разбитым дорогам Европы возницынский караван.
Необычное зрелище являл он изумленному путнику. Коляски, кареты, возки с
необьятным посольским скарбом. За ними - важные верблюды и мулы, пода-
ренные турками. А вокруг - всадники в долгополых кафтанах и щеголеватые
рейтеры. И все это нещадно вопило, ревело и ржало, неуклонно двигаясь
туда, где вставало солнце.
Через несколько дней в маленьком городке Опава этот караван разделил-
ся. Подьячий Михайло Волков и дворянин Владимир Борзов двинулись на Вар-
шаву, а оттуда в Смоленск и Москву. Им сбагрил Прокофий Богданович опос-
тылевших верблюдов и мулов, строго-на-строго наказав доставитъ их в це-
лости и лишь в крайнем случае продать. Причем даже цену указал*.
А сам Возницын взял курс на Бреславлъ - Кенигсберг - Мемель - Ригу -
Псков. Три месяца продолжалосъ путешествие. Ехал он в карете, плыл по
Висле на судах-шмаках. Встречался с разными людьми, смотрел, изучал,
приглядывался. Перед его глазами, не на бумаге - на яву разворачивалось,
как любят говорить дипломаты, "внутреннее положение" Австрии, Польши,
Бранденбурга, Курляндии, сложное переплетение их интересов и противоре-
чий. Скоро, очень скоро все эти вопросы станут главнейшими в русской по-
литике. Интересно, случайно или все-таки с умыслом проложил этот маршрут
Прокофий Богданович?
В его бумагах нет на это прямого ответа. Он лишь все жалуется на здо-
ровье да на худые подводы.
"С самой Сермии от тамошних злых ветров и стужи и большой нужи учи-
нился болен и доселе стражду скоробутикою и ныне лежу недвижим, токмо
терплю во всех своих костях и жилах великий лом и нестерпимое грызеиие и
веры иеймегпся, могу ль доехати жив до Москвы".
Вообще тон его записей унылый, не то что в Карловицах. В Бреславле он
получил известие, что в Варшаве "огневицаю умер" его соперник пан Мала-
ховский и к султану назначен другой посол. Прокофий Богданович не без
назидания замечает: "Говорят, что с печали, что договор его не зело за
благо почтен". Татары на Польшу набег учинили и 120 тысяч в полон увели.
И за то на него великое нарекание было, что, учиня вечный мир, не сумел
ту опасность отвести.
* * *
Первые слухи о заключении мира с турками поползли по Москве 31 янва-
ря. Скорее всего это были просто слухи, вызванные ожиданиями: после пе-
ремирия в Карловицах прошло всего 17 дней, и официальное сообщение в
Москву прийти никак не могло. Но радости они не вызвали. В столице в это
время проходил "съезд" созванного для похода служилого дворянства, кото-
рое, судя по всему, было настроено воинственно. Вот что записал в своем
дневнике секретарь австрийского посольства Корб:
"Распространившиеся слухи о мире вызывают общую печаль; даже скорбят
и те лица, которые до сих пор все вздыхали о мире, хотя наружно противи-
лись ему, не желая навлекать ни себя неудовольствие (царя)".
А вообще зима эта, несмотря на войну и стрелецкие казни, выдалась в
Москве на редкость веселой. Иностранные послы сообщали в свои столицы о
непрерывной веренице празднеств и гуляний. После рождественской литургии
в Успенском соборе одно угощение сменяло другое, свадьба следовала за
свадьбой.
Да и сама Москва после унылого шестинедельного поста преобразилась.
Корб писал:
"На всех площадях и перекрестках люжно было видеть огромное изобилие
мяса; здесь невероятное множество гусей, там такое громадное количество
уже битых поросят, что их, кажется, хватило бы на целый год; такое же
число было и зарезанных быков и разного рода птицы. Казалось, что они
слетелись в этот один город из целой Московии и всех ее частей. Напрасно
стану я называть различные сорта их: тут имелось все, что только можно
было пожелать".
С шумом и гамом необыкновенным пронеслись святочные увеселения при
деятельном участии самого царя и той развеселой, пока еще не оформившей-
ся компании, которая получит потом название всешутейшего и всепьянейшего
собора...
По заснеженным улицам всегда бродили на святки толпы ряженых, проно-
сились вереницы разукрашенных возков и карет. Но теперь московская знать
по выбору царя в шутовском обличье изображала патриарха, митрополитов,
архимандритов, попов и других чинов церковной иерархии. Сам царь высту-
пал в роли дьякона. Они разъезжали на 80 санях, и никто в Москве не был
застрахован, что к нему вдруг в одночасье не нагрянет эта веселая компа-
ния пропеть хвалу родившемуся Христу. Когда она прикатила к Лефорту, он
не ударил в грязь лицом: встретил приятной музыкой, устроил пир горой и
танцы до упаду. Но беда тому, кто поскупится на плату или угощение. Бо-
гатый московский купец Филатьев наградил славильщиков, среди которых был
Петр, всего двенадцатью рублями. Царь тотчас же послал к дому нерасто-
ропного купца сотню человек с требованием выдать каждому по рублю. Поп-
робуй ослушаться царского указа! Наученный этим горьким опытом, князь
Черкасский сразу вынес толпе 1000 рублей.
Необычным было и традиционное освяшение воды на Москве-реке 6 января
- Водосвятие. Красочная процессия двигалась к реке, скованной зимним хо-
лодом. Открывали ее солдаты полка Гордона в красных кафтанах. За ними
шли преображенцы в зеленых кафтанах во главе с самим царем, и тут выде-
лявшимся огромным ростом. Он, вместо того чтобы по традиции сидеть на
троне рядом с патриархом, бодро шагал вместе с солдатами. В конце же
следовал полк семеновцев в голубых кафтанах, где барабанщиками служили
карлики.
Потом появилось духовенство в богатых одеждах, украшенных золотом,
серебром и драгоценными камнями... Но пусть лучше об этом расскажет оче-
видец - австриец Корб:
"Невероятное количество людей толпилось со всех сторон, улицы были
полны, крыши бьыи заняты людьми, зрители стояли и на городских стенах,
тесно прижавшись друг к другу. Как только духовенство наполнило обширное
пространство ограды, началась свяуенная церемония, зажжено было множест-
во восковых свечей".
После призыва милости Божией митрополит стал ходить с кадилом вокруг
ограды, посередине которой была проделана полынья в Москве-реке в виде
колодца. А напротив ограды был воздвигнут высокий помост. На нем стоял
солдат с белым знаменем, на котором сиял вышитый золотом двуглавый орел.
Ему нужно было зорко наблюдать за церемонией благословения воды, склоняя
в нужный момент стяг.
Как только кончилось богослужение, знаменосцы всех полков приблизи-
лись к ограде и их стяги были окроплены благословенной водой. Затем пат-
риарх кропит святой водой царя и всех солдат. Завершая праздничное тор-
жество, производится залп из орудий всех полков. За ним следуют троек-
ратные ружейные залпы.
"Перед началом этой церемонии на шести белых царских лошадях привози-
ли покрытый красным сукном сосуд, напоминавший своей фигурой саркофаг. В
этом сосуде надлежало затем отвезти благословенную воду во дворец его
царского величества. Точно так же клирики отнесли некий сосуд для патри-
арха и очень много других для бояр и вельмож московских".
Но из этих описаний Корба было бы неправильно делать вывод, что
только увеселениями и была занята Москва той зимой. Государственный ап-
парат, хоть и с напряжением, работал четко. Розыск и казни стрельцов шли
своим чередом. Царь крепко держал бразды правления и умудрялся самолично
принимать решения по всем сколько-нибудь значимым делам. Кстати, именно
в эти дни - 1 и 6 января им были направлены личные указания Возницыну
уступить приднепровские города.
Как это ему удавалось? Петр работал все время - даже во время пиров.
Нередко на балу, где-нибудь в соседней комнате, он давал аудиенции
иностранным представителям, принимал верительные грамоты, отпускал пос-
лов. Иногда поздней ночью в разгар пира он устраивал своего рода госу-
дарственный совет для обсуждения важных вопросов, порой даже не считаясь
с присутствием иностранцев или других гостей, которые в немом изумлении
следили за происходящим.
Один из таких деловых пиров описан все тем же вездесущим Корбом.
На пиршество к Лефорту царь запоздал, задержанный какими-то важными
делами. "Впрочем, и во время самого стола, не обращая внимания на при-
сутствие иностранных представителей, он рассуждал о некоторых предметах
с боярами, но это совещание было очень близко к спору: не щадили ни
слов, ни рук, потому что все были увлечены чрезмерно, а в присутствии
государя и опасным пылом при упорной защите своего мнения. Они так спо-
рили друг с другом, что дело доходило по"ти до обвинения. Негодуя, что к
царским обедам допускается столько разного рода сумасбродов, боярин Ар-
тамонов, обращаясь к Винниусу, воскликнул по латыни "stultorum plena
sunt omina!"*"
По окончании пира, пишет далее Корб, следовали танцы и затем отпуск
польского посла. Царь с неожиданной быстротой вырвался из толпы веселя-
щихся гостей в находившуюся рядом столовую, отдав приказ польскому послу
следовать за ним. Туда же устремилась и вся толпа пировавших, желая уз-
нать, в чем дело.
"И не успели еще все задержанные собствеиной торопливостью проникнуть
туда, кик его царское величество уже выдал польскому послу отзывную (т.
е. отпускную) грамоту и вышел из комнаты, заставив покраснеть всех еще
желавших и пытавшихся туда ворваться".
ГЛАВА XV УПРЯМАЯ ГОЛОВА
В тот самый день, 14 января, когда Прокофий Богданович заключил в
Карловицах перемирие, в Москву через Тверские ворота въезжал бранден-
бургский посланник фон Принцен. Закутанный в тулупчик, робко выглщывал
он из позолоченных царских саней, запряженных парой белых лошадей. Кру-
гом слуги в красных кафтанах, скороходы в голубых платьях. И все не свое
- ни слуги, ни скороходы, ни лошади, ни сани. Тулупчик и тот с плеча
царского. А вокруг снега белые, бескрайние...
Посланник молодой - всего 24 года. Хорош собой, образован, любезен.
Но главное - он понравился царю, когда сопровождал Петра во всех его по-
хождениях в Кенигсберге - Коромавице, как перетолмачили его на свой лад
русские. Вот и решил хитрый курфюрст невзрачного Бранденбурга направить
его в Москву, чтобы поддержатъ завязавшуюся в Кенигсберге дружбу с царем
великой страны.
Дивились московские люди, что за страна такая Бранденбург и почему
посланнику почет великий оказывают?
Княжество небольшое. Таких в Германии считать пальцев на обеих руках
не хватит. Да к тому же еще и захудалое, попросту говоря - нищее. Кто
