загадка и потом не давала Возницыну покоя. Нужен все-таки или нет России
договор, который он едет заключать в Карловицы?
Ведь если рассудить так, что Россия намерена и дальше воевать с тур-
ками, ради чего Петр и ехал в Вену сколачивать союз, то никаком мира с
Турцией заключать, конечно, нельзя - на худой конец небольшое перемирие
для передышки. Но раз царь решил теперь воевать со Швецией, то это мен
яетдело. Не то что перемирие - мир прочный тогда нужен с Турцией. Не вы-
тянет Москва войну на два фронта.
Так что же ему делать? К чему вести переговоры? Нет ответа.
Перед отъездом из Буды Возницын послал Петру письмо "цифирью", то
есть шифром, в котором довольно откровенно излагал свой пессимистичный
взгляд на предстоящие переговоры. Этим письмо Возницына и интересно, так
как нечасто русские послы высказывали столь откровенно свое мнение отно-
сительно возможности выполнения данных им поручений.
Согласие с поляками по твоему государеву указу я иметъ рад, написал
он царю. Только другое я разумел из бесед с польским послом: "Естли им
Каменец уступлен будет, благодарно к. миру приступят". В этом их уже об-
надежили австрийцы, сообщив, что турки пойдут на эту уступку. В общем, в
отношении поляков иллюзий у Возницына нет. Если Речи Посполитой будет
отдан Каменец, она бросит союзников и заключит сепаратный мир. Так и
случилось. Но высказывая это суждение, Прокофий Богданович проявил не
только прозорливость, но и мужество, поставив под сомнение эффективность
договоренности, достигнутой, как бы мы сказали сейчас, на высшем уровне.
Не внушают Возницыну доверия и австрийцы. Сговариваясь втихомолку с
турками напрямую и через посредников, переговоры с союзниками они, по
выражению Возницына, "просто проволакивают". Причина проста. Они хотят
явиться на конгресс после сговора с неприятелем, поставив его участников
перед свершившимся фактом. Мнится мне, сокрушается Прокофий Богданович,
что "тогда и нас приведут, и тогда в кратком времени со всех стран по-
буждаемы будем. Бог ведает, что против той неправды делать!"
Сознания общности интересов у союзников нет - каждый действует, руко-
водствуясь собственной выгодой. "Вижу, - пишет Возницын царю, - всяк о
себе всякие способы радения творит". И договориться об общей позиции
против турок (на чем настаивали русские) оказалось невозможным. Из этого
Прокофий Богданович делает правильный вывод, что коли так, то и он дол-
жен действовать отдельно и установить с турками самостоятельные неглас-
ные связи. Так он и будет действовать на конгрессе.
ГЛАВА VII ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ БУДНИ
В Государственном Историческом музее в Москве хранится небольшая се-
ребряная шкатулочка за 1 3558. На ее крышке рисунок. Сверху - река, и
стрелкой показано, куда течет. Внизу - двухэтажное здание, а вокруг шат-
ры и войска - пешие и конные. Откровенно говоря, ничем не примечательная
коробочка, и взгляд на ней едва ли задержится.
Но как интересно все меняется: стоило мне узнать, что это единственно
известное, а может быть, и дошедшее до нас изображение Карловицкого
конгресса, на котором трудился Прокофий Богданович Возницын, как коро-
бочка эта совершенно преобразилась в моих глазах. Красивее, что ли, ста-
ла, изящнее, а главное - какой-то совсем близкой. Я и раньше сталкивался
с такими чудесными превращениями. Ведь вещи, особенно предметы ис-
кусства, как и люди, живут своей жизнью. И если удается соприкоснуться с
ней, то между тобой и этим предметом возникает невидимая связь. Так,
очевидно, случилось со мной и шкатулочкой из щукинской коллекции.
Кто и зачем выгравировал на ней изображение Карловицкою конгресса?
Работа, похоже, немецкая. Надписи на латыни. Но это еще ни о чем не го-
ворит.
Главное - как и какими путями она попала в Москву? Через какие руки
прошла? Неизвестно. А вдруг ее привез сам Возницын? Фантазия, ни на чем
не основанная. Но все же мимо этой серебряной безделушки, наверное, и вы
теперь не пройдете, а, будучи в Историческом музее, еще и спросите, где
же она?
* * *
Мало-помалу струги Возницына приближались к тому месту, которое изоб-
ражено на шкатулке. Долгими были дороги 300 лет тому назад. Сегодня этот
путь занял бы от силы день-два, а тогда - две недели.
Поэтому только 5 октября добрался Прокофий Богданович до Петервардей-
на. Появление русских у стен этой полуразрушенной крепости на Дунае выг-
лядело внушительно. Перед стругами плыли в лодках 150 австрийских сол-
дат, которые нещадно били в барабаны. В своем дневнике, однако, Возницын
делает весьма грустную заметку:
"Петр-Варадын городец на горе, весь разсыпан и разорен, только немцы,
для осады, некоторые кругом его учинили басшпионы и шансы; под ним доми-
ков с десять убогих, в которых всех союзных послы поставлены..."
Но и здесь нельзя расслабиться Прокофию Богдановичу. Уже на следующий
день секретарь английского посла передал ему "постановление" объявить с
обеих сторон "армистициум или перестание оружием на все время конгрес-
са", то есть перемирие.
Задетый тем, что его обошли при принятии этого решения, Возницын про-
тестует: "Достоит бьыо о сих делах посоветоваться и с ним, великим пос-
лом". Сам же хорошо понимает, что нужно согласиться с этим "постановле-
нием". Да и нет в нем ничего такого, что противоречило бы интересам
Москвы. Одно обидно - опять за его спиной дела-вершат. Но нет времени на
капризы, как ни велика обида, иначе вообще можно остаться не у дел. Тем
более что предстояло решать щекотливый протокольный вопрос, кому где
стоять.
Для этого в Вене второму австрийскому послу, изящному графу Марсилию,
была поручена деликатнейшая миссия отвести каждому из послов подобающее
ему место на берегу Дуная. Вот тут-то и запахло порохом, как перед хоро-
шей битвой.
Прямо скажем - не было в те далекие времена в дипломатической практи-
ке вопроса более щекотливого, чем размещение.
По иерархической лестнице Европы ХVII века с ее многочисленными сту-
пенями и ступеньками карабкались короли, князья, герцоги и бесчисленные
курфюрсты. На вершине ее стоял император Священной Римской империи. Но и
его первенство не было бесспорным: императора теснили французский и анг-
лийский короли. А дальше вниз вообще начиналась невообразимая свалка:
каждый старался не просто прыгнуть на ступеньку выше, но й спихнуть вниз
другого. И побуждало к этому не только тщеславие.
Это сейчас все согласны с суверенным равенством государств. Поэтому и
за стол переговоров садятся без особых споров в порядке алфавита. А тог-
да каждое государство норовило показать, что оно главнее другого. И тяж-
бы шли бесконечные, потому что размещение, рассадка за столом и другие
протокольные вопросы отражали вес и значение каждого государства в из-
менчивой системе европейского баланса. Попробуй после этого сесть ниже
своего соперника или сказать слово после него - сразу попадешь в госу-
дарственные преступники. По этой причине и спорили до хрипоты.
Конечно же, Прокофий Богданович был преисполнен решимости не уронить
чести русского царя. Пусть первое место при размещении будет принадле-
жать представителям австрийского императора. Но следующее по старшинству
место, справа от них, должен занять он, представитель русского царя. В
этом Возницын был глубоко убежден.
Но на это же место, как оказалось, претендовал и пан Малаховский.
Надменно держался он с "дохтуром" Посниковым и имя "царское всячески
принижал". Польский король-де выше царя московского, так как второй все-
го лишь "дукатский князь", герцог, или по-русски Великий князь, а царем
писаться стал лишь при Иване Васильевиче Грозном.
Тут явно пахло политическим оскорблением, которое требовало достойной
отповеди. Поэтому всем посольством засели русские дипломаты за документы
и в ответе привели многие выдержки из прежних обращений польского коро-
ля, в которых содержится полный титул русского царя. Может быть, язвит
Возницын, польский посол те документы "не читал, или чел, да не памяту-
ет". Тут Малаховский и сам сообразил, что зашел слишком далеко, и прис-
лал людей с извинениями. Но взаимная обида, засевшая как заноза, все же
осталась.
И почти выиграл спор Прокофий Богданович, да подвели австрийцы, хотя
раньше держали сторону русских. Возницын сам видел, что на чертеже у
графа Эттингена ему отведено место справа, а поляку - слева. Теперь же
австрийцы стали говорить, что чертежа больше не существует и пусть каж-
дый сам выбирает себе место, которое ему полюбится в Карловицах. А им,
цесарцам, назначать место-де "непристойно", так как земля эта не цесарс-
кая и не турская, а ничейная.
Приходилось все начинать сначала, тем более что в середине октября
союзники двинулись в Карловицы и борьба за места предстояла уже не на
словах... Тут у нас помимо свидетельств Прокофия Богдановича есть еще
один интересный источник - записки венецианского посла кавалера Рудзини.
Конгресс, пишет он, размещался не в городе и даже не в деревне, а в
чистом поле, "расположенном частию в глубине небольшой долины, частию по
возвышенностям нескольких прилегающих к Дунаю холмов, под местечком Кар-
лович, в расстоянии получаса от него". На поле уже бьии обозначены места
для квартир цесарцев. Остальные должны были занимать места по желанию.
Рудзини хотел сделать это одновременно с другими союзниками, но московс-
кий посол не стал ждать. Он первым ступил на поле и занял место справа
от цесарцев, Польский посол был взбешен. "Из этого случая, - продолжает
Рудзини, - возник довольно сильный спор между поляками и московитами.
Люди польского посла пытались силой прогнать людей московского посла с
занятого места, но это им не удалось, и поляк остается в барках, выражая
с бранью свою злобу, протестуя перед прибывшими 14 октября цесарцами".
Он заявил даже, что не примет участия в конгрессе, не получив дальнейших
инструкций от короля.
Но Прокофий Богданович и бровьюне ведет, делая вид, что знать ничего
не знает. Когда его посещает австрийский посол граф Марсилий и говорит,
что слышал о ссоре людей московского посла с "другими людими", Возницын
хитрит - у людей ем никакой ссоры ни с кем не было. А если была, о чем
он ничего не знает, и граф Марсилий хочет это дело уладить, то Прокофий
Богданович ему за это благодарен.
Итак, московский посол занял почетное место, польский посол сидит
обиженный у себя на струге, союзники в полной растерянности, и ни о ка-
ких переговорах с турками пока и речи быть не может. Эта ситуация не на
шутку беспокоит австрийцев. Выход из создавшегося положения они видят в
том, чтобы перенести лагерь на другое место, с тем чтобы устранить сам
предмет спора. Тем более что предлог для этого есть: посредники и турки
считают выбранное для конгресса место неудобным. Поэтому граф Марсилий
спешит объявить о перемещении лагеря ближе к Петервардейну, пока слухи о
разногласиях не дошли до турков.
А на новом месте, чтобы избежать распрей, австрийцы предложили такой
план: на берегу Дуная будет вычерчен огромный квадрат, и каждая делега-
ция займет место на одной из его сторон. При этом и письменно и устно
давались заверения, что ни у кого не будет преимуществ и все будут в
одинаковом положении. Чтобы и на этот раз дело не сорвалось, граф Марси-
лий спросил согласия всех послов, Никто не возражал. Поворчав, согласил-
ся и пан Малаховский, заявив, что станет где угодно, но только не рядом
с московским послом.
Однако и теперь размещение не прошло гладко. На этот раз польский по-
сол повздорил с венецианцем. Поляк, злорадно записал Возницын, и дальше
скандалы чинит: на месте, где уже стоял венецианский посол, свою палатку
поставил, да еще спиной к нему. Снова началась склока, которая продолжа-
лась несколько дней. И только 21 октября поляки перенесли палатку.
