смертному делу своих рук за время езды от магазина к дому перешли в тяжелое
удовольствие, подобное терпеливому ожесточению, с каким человек несет
тяжелую кладь, утешенный тем, что задыхается под {своей} ношей. Мгновениями
Моргиана была почти счастлива, что у нее нет никаких надежд, что ее
привычное отчаяние озарено так ярко и безнадежно. Она подъехала к дому с
чувством возвращения из долгого путешествия. Ее сердце начало теперь сильно
биться, и она уговаривала себя быть естественной. На приветствия слуг
Моргиана ответила несколькими холодными словами, тотчас спросив, как
чувствует себя Джесси. Узнав от сиделки, что положение неопределенное, -
девушка не выходит, а теперь спит, - Моргиана послала сиделку взглянуть, не
проснулась ли Джесси, а сама села в гостиной, куда, почти немедленно вслед
за ней, вошли Вальтер Готорн и Ева Страттон.
Вальтер Готорн был высокий, пожилой человек, сильного сложения, с длинной
бородой и красивым тонким лицом. Между ним и дочерью было большое сходство.
Ева вошла в оживлении, но, увидев Моргиану, притворилась утомленной.
- Я навещаю ее, - сказала Ева. - Вы ее видели?
-Нет, еще не видела. Я едва приехала и жду известий. Она, кажется, спит.
- Быть может... - начал Готорн.
В это время пришла сиделка и сказала, что Джесси проснулась. Все подошли
к двери больной. Моргиана, сделав улыбку, стукнула и услышала слабый голос,
звавший войти.
Тогда совершенная необходимость лгать и играть стала сразу естественным
состоянием Моргианы, она плавно открыла дверь, улыбаясь с порога и
юмористически тревожно всматриваясь в осунувшееся лицо девушки.
- Иди, иди. Мори, - сказала Джесси, - я рада, что ты приехала. А вас
трудно залучить, только болезнью, - обратилась Джесси к Готорну, который
жестом показал, как безумно занят всегда. - Ах, Ева, был доктор; он говорит,
что я выздоровею; но он все еще не знает, чем я больна. Моргиана, хорошо у
тебя там, в пустыне?
- Да, тихо. Ну, вот ты и допрыгалась. Ты должна была переменить чулок,
когда промочила ногу.
- Ты думаешь, от этого?
- Существует тьма легких простуд, - сказал Готорн, - в которых врачи
разбираются не так-то легко. Я читал о знаменитом математике, не помню, кто
такой, но, решая в уме сложнейшие задачи высшей математики, этот человек
ошибался, делая простое сложение.
Моргиана подошла к столику и посмотрела сигнатуру лекарства, потом
тронула лоб Джесси и села, сказав:
- У тебя жар?
- Нет ни жара, ни озноба. Неужели ты думаешь, что я мнительна?
- Я ничего не хотела сказать.
- Впрочем, - заявила Джесси, - назавтра Сурдрег обещал мне консилиум. Я
не хочу больше говорить об этом. Расскажи, Ева, о выставке!
Моргиана в высшей степени точно наблюдала сама себя. Ей было странно и
горько. Ее ненависть стояла между ней и Джесси, невидимая никому, кроме
Моргианы, - ее двойник, с дикой и темной улыбкой. Гниение души образовало
печальный, но руководящий отсвет, благодаря которому самообладание ей не
изменяло и - она знала это - уже не могло изменить.
Ева начала рассказ:
- Много, много всего. Мы не могли всего осмотреть; однако любопытные
вещи. Ну, само собой - перпетуум-мобиле, даже два. Это такие потрескивающие
и постукивающие механизмы в стеклянных ящиках; впрочем, нам сказали, что
один из них действует всего четыре дня, а второй - восемь. Потом модели
аэропланов.
- Хочу летать! - вскричала Джесси.
- Обещаю вам устроить полет, когда вы поправитесь, - засмеялся Готорн. Он
начал говорить о полетах; летал Готорн три раза, но относился насмешливо.
Ему неожиданно возразила Моргиана.
- Но, время от времени, они падают, - сказала Моргиана, с искусственной
горячностью, - возможность падения лишает аэроплан фривольности, которую вы
подчеркиваете.
- Я не хочу, чтобы вы меня сочли жестоким, - ответил Готорн, - но,
по-моему, смерть такого рода не трагична, а лишь травматична. Это не более,
как поломка машины.
- Что с тобой, папа? - возмутилась Ева.
- Должно быть, я - изверг, - рассмеялся Готорн.
- Нет, вы не изверг! - вскричала Джесси. - Вы хотели сказать, что
падение, ломание и пылание напоминает опрокинутый примус?
- Думаю, что не больше.
- Ты иногда делаешься невыносимо циничен, - заметила Ева.
- Они падают, - тихо заговорила Моргиана, - по большей части молодые,
полные сил, почти мальчики. Разве не прекрасна смерть в двадцать лет?
Никто ей не ответил, потому что это замечание и выражение, с каким она
произнесла его, заставило подумать о Джесси; и Джесси это подумала.
- Если я умру, то смерть моя, значит, будет прекрасна, - сказала она,
расстроясь от своих слов. - Нет, уж пусть лучше это будет не прекрасно...
лет через пятьдесят... через сто!
Видя, какое направление принял разговор, Ева поспешила спросить Готорна:
- Ты купил машину?
- Да. Речь идет о новой скоропечатной машине, - обратился Готорн к
Джесси, - которую демонстрировали на выставке.
Джесси кивнула, хмуро посматривая на Моргиану. Моргиана, с тусклой
улыбкой в утомленных глазах и сжатых губах, случайно встретила ее взгляд, и
ей показалось, что сестра глазами спрашивает о самом сокровенном, о грозном.
Кровь отхлынула от ее сердца; невольно расширяя глаза, смотрела она на
Джесси в упор, не имея силы отвести взгляд; в свою очередь, испугавшись,
Джесси сжала плечи и увела в них голову, продолжая смотреть на сестру.
- Что с тобой. Мори? - вскричала она, вдруг задрожав. - Моргиана?
- Что со мной? - спросила та, как во сне. - Скорее, что с тобой?!
- Я сама не знаю, - рассмеялась Джесси. - Нервность. Такая нервность, что
нет на свете более подлого существа, чем я. Когда выздоровею, я тебе
расскажу.
Губы Моргианы прыгали, не слушаясь, так что она не смогла сразу сказать.
Наконец, она перевела дыхание, с трудом выговорив: "Конечно, потом". И она
подумала, что ее подавленность стала заметной. Чтобы замять странное
положение, не выходя из его мрака, она сказала:
- Дикий случай произошел недалеко от "Зеленой флейты". В одну купающуюся
девушку неизвестно кто швырнул камень и рассек шею. Теперь она будет
калекой. Я послала ей немного денег.
Готорн уже несколько минут сидел молча, выжидая случая сказать
какие-нибудь веселые пустяки и откланяться. Он посмотрел на дочь.
Решительная, внезапная бледность Евы очень удивила его. Ева что-то быстро
писала в своей записной книжке; вырвав листок, она с веселым смехом передала
его Моргиане.
- Ева, что там за секреты у вас? - стонала Джесси, мотая головой по
подушке.
- Нам нужно поговорить, - беспечно, но твердо сказала Ева, - о самых
пустых делах. - Она нервно вздохнула, наблюдая медленно, исподлобья,
поднимающийся к ее лицу взгляд Моргианы, которая, прочитав листок, держала
его в руке. - Папа, расскажи Джесси о непроницаемых панцирях!
Джесси, нахмурясь, рассматривала ногти. Ева и Моргиана вышли, и, когда
дверь за ними закрылась, они разом повернулись одна к другой.
- Так что? - как бы не догадываясь, сказала Моргиана шепотом.
- Слушайте: я уже два года... - начала Ева, но, быстро взглянув на нее,
Моргиана перебила, указывая отдаленную дверь:
- Там сядем и поговорим.
Это была одна из тех лишних комнат, какие иногда образуются в большом
доме из-за ошибки в плане: маленькая, с окном на проход и не имеющая
никакого назначения; там стояла лишь случайная мебель. Когда женщины зашли в
эту комнату, Ева прикрыла дверь.
- Моргиана! Вы должны быть от нее эти дни вдали. Я скажу, далее, еще
более неприятные для вас вещи, и вы можете ненавидеть меня, сколько хотите,
но во мне говорят сильные подозрения, что отношения ваши с сестрой
мучительны, тяжелы. Она не будет прямо жаловаться никому, и мне в том числе,
тоже не скажет ничего прямо, однако часто в ее словах и тоне слышится
просьба понять без объяснений. Судите сами, как легко мне высказывать вам! Я
не знаю, в чем дело, и не имею никакого права судить, - ни вас, ни Джесси. Я
хочу только сказать, что Джесси нужно спокойствие.
Ева нервно вздохнула и вопросительно посмотрела на Моргиану. С
негодованием заметила она, что та, вначале изменившись в лице, теперь тихо
смеется, сжав губы и сощурив глаза. Ева ожидала возмущения, гнева, может
быть, оскорбления, но этот неожиданный смех вернул ей холодную
вспыльчивость, с какой она высказала свое требование.
- Решительно ничего смешного нет, я думаю, - сказала она запальчиво.
Моргиана кашлянула. Ее светящиеся смехом глаза были напряжены, как у
человека, идущего со свечой во тьме.
- Я хочу знать, - сказала Моргиана, медленно выговаривая слова, - что
сказал вам дьявол, когда вы получили от него яблоко?
- Объясните, - сухо сказала Ева, всматриваясь в затаенное выражение лица
Моргианы.
- Совершенные пустяки, милочка. Вас зовут Ева, и это меня навело на
глупую мысль, что вы угостили Адама яблоком.
Ева вспыхнула и смешалась. Она хотела, ничего не говоря, выйти, и уже
повернулась, но внезапное тяжелое чувство вызвало у нее серьезный вопрос.
- Что с вами? - спросила она. - Я на вас не сержусь. Что с вами?
- Оставьте этот тон, Ева.
- Моргиана, если я...
- А я говорю - оставьте меня. Вас тревожит Джесси. Я согласна поговорить
о ней. Но вы ошиблись. Мы очень любим одна другую, и наши отношения хороши.
Довольно с вас?
- Для хороших отношений едва ли уместно говорить о смерти в присутствии
больной. Пощадите ее, Моргиана! Она не сделала ничего худого.
- Подозревают, что я порчу ей жизнь, - говорила Моргиана, как бы не слыша
Еву. - А я часто заменяла ей мать. Но, хорошо, я прощаю вас; вы иногда очень
наивны. Должно быть, вы ее действительно любите. Любовь пристрастна. Однако
надо вернуться.
Моргиана прошла мимо Евы, ничего более не говоря, и та, несколько
задержавшись, чтобы улеглось раздражение, последовала за ней. По дороге она
остановилась возле трюмо, чтобы сделать веселое лицо, и заметила, что ее
улыбка привлекательна. Это помогло ей сохранить улыбку при входе в комнату;
весьма кстати здесь был Детрей, сидевший поодаль от кровати Джесси, которая
держала принесенные им цветы.
- Мы советовались, не перевезти ли тебя, Джесси, в "Зеленую флейту", -
сказала Ева, взглядывая на совершенно спокойную Моргиану, - но я согласна,
что там будет не так удобно.
- Ну, конечно, - сказала Моргиана, - Ева придумывает опрометчиво.
- Фу, глупости! - заметила Джесси. - Для этого выходить?! Ева, Детрей
очень мил! Он дал мне цветы!
- Но не конфеты?
- Конечно, нет, - сказал Детрей. - Мне это запрещено. Любовь уже поразила
его. Он чувствовал ее силу, еще когда поднимался в подъезд, по тяжести ног и
тяжелому волнению, мешающему непринужденно дышать. Невменяемый, Детрей тем
не менее довольно искусно притворился вменяемым и спокойным с момента, когда
увидел похудевшую Джесси, что показало ему ее не в облаках, подобной заре, а
земной, подверженной болям и все же единственной во всей истории
человечества. Разговор едва начался, как пришла Ева и Моргиана. Последняя
никогда не слыхала о Детрее; Джесси, познакомив их, ничего не упомянула о
шляпе.
- Ну, Джесси, я ухожу, - сказала Моргиана, подходя к кровати сестры. -
Ничего серьезного, конечно, нет; я вижу, все будет хорошо.
- Прощай, Мори! - сердечно ответила девушка, приподнявшись и охватив
талию Моргианы, причем протянула губы. - Ты когда приедешь? Не знаешь?
Смотри приезжай и... вот, нагнись, я тебя поцелую.
Моргиана сделала движение прочь, но, опомнясь, быстро поцеловала Джесси в
угол рта. Все стало плыть, покачиваясь и удаляясь, в ее глазах; она присела
