белья, платьев, чистки блонд, кружев, перчаток, выведения пятен из разных
материй, также употребления разных домашних лекарственных составов, трав -
всего, что внесли в известную сферу жизни наблюдательный ум и вековые
опыты!
Илья Ильич встанет утром часов в девять, иногда увидит сквозь решетку
забора мелькнувший бумажный пакет под мышкой уходящего в должность братца,
потом примется за кофе. Кофе все такой же славный, сливки густые, булки
сдобные, рассыпчатые.
Потом он примется за сигару и слушает внимательно, как тяжело
кудахтает наседка, как пищат цыплята, как трещат канарейки и чижи. Он не
велел убирать их. "Деревню напоминают, Обломовку", - сказал он.
Потом сядет дочитывать начатые на даче книги, иногда приляжет небрежно
с книгой на диван и читает.
Тишина идеальная: пройдет разве солдат какой-нибудь по улице или кучка
мужиков, с топорами за поясом. Редко-редко заберется в глушь разносчик и,
остановясь перед решетчатым забором, с полчаса горланит: "Яблоки, арбузы
астраханские" - так, что нехотя купишь что-нибудь.
Иногда придет к нему Маша, хозяйская девочка, от маменьки, сказать,
что грузди или рыжики продают: не велит ли он взять кадочку для себя, или
зазовет он к себе Ваню, ее сына, спрашивает, что он выучил, заставит
прочесть или написать и посмотрит, хорошо ли он пишет и читает.
Если дети не затворят дверь за собой, он видит голую шею и мелькающие,
вечно движущиеся локти и спину хозяйки.
Она все за работой, все что-нибудь гладит, толчет, трет и уже не
церемонится, не накидывает шаль, когда заметит, что он видит ее сквозь
полуотворенную дверь, только усмехнется и опять заботливо толчет, гладит и
трет на большом столе.
Он иногда с книгой подойдет к двери, заглянет к ней и поговорит с
хозяйкой.
- Вы все за работой! - сказал он ей однажды.
Она усмехнулась и опять заботливо принялась вертеть ручку кофейной
мельницы, и локоть ее так проворно описывал круги, что у Обломова рябило в
глазах.
- Ведь вы устанете, - продолжал он.
- Нет, я привыкла, - отвечала она, треща мельницей.
- А когда нет работы, что ж вы делаете?
- Как нет работы? Работа всегда есть, - сказала она. - Утром обед
готовить, после обеда шить, а к вечеру ужин.
- Разве вы ужинаете?
- Как же без ужина? ужинаем. Под праздник ко всенощной ходим.
- Это хорошо, - похвалил Обломов. - В какую же церковь?
- К рождеству: это наш приход.
- А читаете что-нибудь?
Она поглядела на него тупо и молчала.
- Книги у вас есть? - спросил он.
- У братца есть, да они не читают. Газеты из трактира берем, так
иногда братец вслух читают... да вот у Ванечки много книг.
- Ужель же вы никогда не отдыхаете?
- Ей-богу, правда!
- И в театре не бываете?
- Братец на святках бывают.
- А вы?
- Когда мне? А ужин как? - спросила она, боком поглядев на него.
- Кухарка может без вас...
- Акулина-то! - с удивлением возразила она. - Как же можно? Что она
сделает без меня? Ужин и к завтрему не поспеет. У меня все ключи.
Молчание. Обломов любовался ее полными, круглыми локтями.
- Как у вас хороши руки, - вдруг сказал Обломов, - можно хоть сейчас
нарисовать.
Она усмехнулась и немного застыдилась.
- Неловко с рукавами, - оправдывалась она, нынче ведь вон какие пошли
платья, рукава все выпачкаешь.
И замолчала. Обломов тоже молчал.
- Вот только домелю кофе, - шептала про себя хозяйка, - сахар буду
колоть. Еще не забыть за корицей послать.
- Вам бы замуж надо выйти, - сказал Обломов, - вы славная хозяйка.
Она усмехнулась и стала пересыпать кофе в большую стеклянную банку.
- Право, - прибавил Обломов.
- Кто меня с детьми-то возьмет? - отвечала она и что-то начала считать
в уме.
- Два десятка... - задумчиво говорила она, - ужели она их все положит?
- И, поставив в шкаф банку, побежала в кухню. А Обломов ушел к себе и стал
читать книгу...
- Какая еще свежая, здоровая женщина и какая хозяйка! Право бы, замуж
ей... - говорил он сам себе и погружался в мысль... об Ольге.
Обломов в хорошую погоду наденет фуражку и обойдет окрестность; там
попадет в грязь, здесь войдет в неприятное сношение с собаками и вернется
домой.
А дома уж накрыт стол, и кушанье такое вкусное, подано чисто. Иногда
сквозь двери просунется голая рука с тарелкой - просят попробовать
хозяйского пирога.
- Тихо, хорошо в этой стороне, только скучно! - говорил Обломов,
уезжая в оперу.
Однажды, воротясь поздно из театра, он с извозчиком стучал почти час в
ворота; собака, от скаканья на цепи и лая, потеряла голос. Он иззяб и
рассердился, объявив, что съедет на другой же день. Но и другой, и третий
день, и неделя прошла - он еще не съезжал.
Ему было очень скучно не видеть Ольги в неположенные дни, не слышать
ее голоса, не читать в глазах все той же, неизменяющейся ласки, любви,
счастья.
Зато в положенные дни он жил, как летом, заслушивался ее пения или
глядел ей в глаза; а при свидетелях довольно было ему одного ее взгляда,
равнодушного для всех, но глубокого и знаменательного для него.
По мере того, однакож, как дело подходило к зиме, свидания их
становились реже наедине. К Ильинским стали ездить гости, и Обломову по
целым дням не удавалось сказать с ней двух слов. Они менялись взглядами. Ее
взгляды выражали иногда усталость и нетерпение.
Она с нахмуренными бровями глядела на всех гостей. Обломов раза два
даже соскучился и после обеда однажды взялся было за шляпу.
- Куда? - вдруг с изумлением спросила Ольга, очутясь подле него и
хватая за шляпу.
- Позвольте домой...
- Зачем? - спросила она. Одна бровь у ней лежала выше другой. - Что вы
станете делать?
- Я так... - говорил он, едва тараща глаза от сна.
- Кто ж вам позволит? Уж не спать ли вы собираетесь? - спрашивала она,
строго поглядев ему попеременно в один глаз, потом в другой.
- Что вы! - живо возразил Обломов. - Спать днем! Мне просто скучно.
И он отдал шляпу.
- Сегодня в театр, - сказала она.
- Не вместе в ложу, - прибавил он со вздохом.
- Так что же? А это разве ничего, что мы видим друг друга, что ты
зайдешь в антракте, при разъезде подойдешь, подашь руку до кареты?..
Извольте ехать! - повелительно прибавила она. - Что это за новости!
Нечего делать, он ехал в театр, зевал, как будто хотел вдруг
проглотить сцену, чесал затылок и перекладывал ногу на ногу.
"Ах, скорей бы кончить да сидеть с ней рядом, не таскаться такую даль
сюда! - думал он. - А то после такого лета да видеться урывками, украдкой,
играть роль влюбленного мальчика.. Правду сказать, я бы сегодня не поехал в
театр, если б уж был женат: шестой раз слышу эту оперу.."
В антракте он пошел в ложу к Ольге и едва протеснился до нее между
двух каких-то франтов. Чрез пять минут он ускользнул и остановился у входа
в кресла, в толпе. Акт начался, и все торопились к своим местам. Франты из
ложи Ольги тоже были тут и не видели Обломова.
- Что это за господин был сейчас в ложе у Ильинских? - спросил один у
другого.
- Это Обломов какой-то, - небрежно отвечал другой.
- Что это за Обломов?
- Это... помещик, друг Штольца.
- А! - значительно произнес другой. - Друг Штольца. Что ж он тут
делает?
- Dieu sait! - отвечал другой, и все разошлись по местам. Но Обломов
потерялся от этого ничтожного разговора.
"Что за господин?.. какой-то Обломов... что он тут делает... Dieu
sait", - все это застучало ему в голову. - "Какой-то"! Что я тут делаю? Как
что? Люблю Ольгу; я ее... Однакож вот уж в свете родился вопрос: что я тут
делаю? Заметили... Ах, боже мой! как же, надо что-нибудь..."
Он уж не видел, что делается на сцене, какие там выходят рыцари и
женщины; оркестр гремит, а он и не слышит. Он озирается по сторонам и
считает, сколько знакомых в театре: вон тут, там - везде сидят, все
спрашивают: "Что это за господин входил к Ольге в ложу ?.." - "Какой-то
Обломов!" - говорят все.
"Да, я "какой-то"! - думал он в робком унынии. - Меня знают, потому
что я друг Штольца. Зачем я у Ольги? - "Dieu sait!.." Вон, вон, эти франты
смотрят на меня, потом на ложу Ольги!"
Он взглянул на ложу: бинокль Ольги устремлен был на него.
"Ах ты, господи! - думал он. - А она глаз не спускает с меня! Что она
нашла во мне такого? Экое сокровище далось! Вон, кивает теперь, на сцену
указывает... франты, кажется, смеются, смотря на меня... Господи, господи!"
Он опять в волнении неистово почесал затылок, опять переложил ногу на
ногу.
Она звала франтов из театра пить чай, обещала повторить каватину и ему
велела приехать.
"Нет, уж сегодня не поеду; надо решить дело скорей, да потом... Что
это, ответа поверенный не шлет из деревни?.. Я бы давно уехал, перед
отъездом обручился бы с Ольгой... Ах, а она все смотрит на меня! Беда,
право!"
Он, не дождавшись конца оперы, уехал домой. Мало-помалу впечатление
его изгладилось, и он опять с трепетом счастья смотрел на Ольгу наедине,
слушал, с подавленными слезами восторга, ее пение при всех и, приезжая
домой, ложился, без ведома Ольги, на диван, но ложился не спать, не лежать
мертвой колодой, а мечтать о ней, играть мысленно в счастье и волноваться,
заглядывая в будущую перспективу своей домашней, мирной жизни, где будет
сиять Ольга, - и все засияет около нее. Заглядывая в будущее, он иногда
невольно, иногда умышленно заглядывал в полуотворенную дверь, и на
мелькавшие локти хозяйки.
Однажды тишина в природе и в доме была идеальная; ни стуку карет, ни
хлопанья дверец; в передней на часах мерно постукивал маятник да пели
канарейки; но это не нарушает тишину, а придает ей только некоторый оттенок
жизни.
Илья Ильич лежал небрежно на диване, играя туфлей, ронял ее на пол,
поднимал на воздух, повертит там, она упадет, он подхватывает с пола
ногой... Вошел Захар и стал у дверей.
- Ты что? - небрежно спросил Обломов.
Захар молчал и почти прямо, не стороной, глядел на него.
- Ну? - спросил Обломов, взглянув на него с удивлением. - Пирог, что
ли, готов?
- Вы нашли квартиру? - спросил, в свою очередь, Захар.
- Нет еще. А что?
- Да я не все еще разобрал: посуда, одежа, сундуки - все еще в чулане
горой стоит. Разбирать, что ли?
- Погоди, - рассеянно сказал Обломов, - я жду ответа из деревни.
- Стало быть, свадьба-то после рождества будет? - прибавил Захар.
- Какая свадьба? - вдруг встав, спросил Обломов.
- Известно какая: ваша! - отвечал Захар положительно, как о деле давно
решенном. - Ведь вы женитесь?
- Я женюсь! На ком? - с ужасом спросил Обломов, пожирая Захара
изумленными глазами.
- На Ильинской барыш... - Захар еще не договорил, а Обломов был у него
почти на носу.
- Что ты, несчастный, кто тебе внушил эту мысль? - патетически,
сдержанным голосом воскликнул Обломов, напирая на Захара.
- Что я за несчастный? Слава тебе господи! - говорил Захар, отступая к
дверям. - Кто? Люди Ильинские еще летом сказывали.
- Цссс!.. - зашипел на него Обломов, подняв палец вверх и грозя на
Захара. - Ни слова больше!
- Разве я выдумал? - говорил Захар.
- Ни слова! - повторил Обломов, грозно глядя на него, и указал ему
дверь.
Захар ушел и вздохнул на все комнаты.
Обломов не мог опомниться; он все стоял в одном положении, с ужасом
глядя на то место, где стоял Захар, потом в отчаянии положил руки на голову
и сел в кресло.
"Люди знают! - ворочалось у него в голове. - По лакейским, по кухням,
толки идут! Вот до чего дошло! Он осмелился спросить, когда свадьба. А
тетка еще не подозревает или если подозревает, то, может быть, другое,
