Один лишь полисмен, прохаживавшийся взад и вперед, заинтересовался
этим человеком, низко надвинувшим шляпу на покрасневшее от холода лицо -
худое, измученное лицо, которого он то и дело касался рукой. Чтобы сми-
рить тревогу или снова набраться решимости и снова ждать. Но влюбленный
(если это действительно был влюбленный), вероятно, привык ко взглядам
полисменов или же весь ушел в свои тревожные мысли, потому что эти
взгляды, очевидно, не беспокоили его. Ему знакомы и долгие часы ожида-
ния, и тревога, и туман, и холод; ему не в первый раз, лишь бы ома приш-
ла! Глупец! Туманы кончатся только весной; а, кроме них, есть еще снег и
дождь, и никуда от этого не спрячешься. Гнетущий страх, если заставляешь
ее прийти, гнетущий страх, если просишь остаться дома.
"Поделом ему: надо уметь устраивать свои дела!"
Так думают почтенные Форсайты. Однако, случись этим гораздо более ра-
зумным гражданам прислушаться к сердцу влюбленного, который ждет свида-
ния в тумане и холоде, они бы опять повторили: "Да, бедняга! Плохо ему
приходится!"
Сомс взял кэб с опущенными стеклами, и кэбмен медленно повез его по
Слоун-стрит и Бромтон-Род на Монпелье-сквер. Он приехал домой в пять ча-
сов.
Жены не было дома. Она ушла четверть часа тому назад. Ушла так позд-
но, в такой туман! Что это значит?
Он сел в столовой у камина, открыв дверь в холл, и, встревоженный до
глубины души, попытался прочесть вечернюю газету. Книга не поможет -
только газета способна приглушить тревогу, мучившую его. Заурядные собы-
тия, о которых повествовалось там, подействовали успокаивающе. "Самоу-
бийство актрисы" - "Тяжелая болезнь государственного деятеля" (опять!
Вот везет несчастному!) - "Бракоразводный процесс офицера" - "Пожар в
шахте" - он прочел все подряд. Эти события помогли ему, как лекарство,
прописанное величайшим лекарем - нашей врожденной склонностью.
Около семи часов он услышал, что Ирэн вернулась.
События прошлой ночи уже давно потеряли свою остроту, заглушенные
тревогой, которую пробудила в нем эта неизвестно чем вызванная прогулка
в такой туман. Но стоило только Ирэн вернуться, как звуки ее горьких ры-
даний снова встали у него в памяти, и он заволновался, думая о предстоя-
щей встрече.
Она была уже на лестнице; воротник короткой шубки серого меха почти
закрывал ей лицо, закутанное густой вуалью.
Она не оглянулась, не проговорила ни слова. Даже призрак, даже совсем
посторонний человек не прошел бы мимо в таком молчании.
Билсон пришла накрыть на стол и сказала, что миссис Форсайт не сойдет
к обеду, она приказала подать суп к себе в комнату.
Впервые за всю свою жизнь Сомс не переоделся к столу; вряд ли ког-
да-нибудь ему приходилось обедать в несвежих манжетах, но он не замечал
этого, задумавшись над стаканом вина. Он послал Билсон затопить камин в
комнате, где были картины, и вскоре поднялся туда сам.
Сомс зажег газовую лампу и глубоко вздохнул, словно среди этих сокро-
вищ, в несколько рядов стоявших в маленькой комнате лицом к стене, ему
удалось наконец найти душевный покой. Он подошел к самому бесценному
своему сокровищу - бесспорный Тернер - и поставил его на мольберт лицом
к свету. На Тернера сейчас был хороший спрос, но Сомс все еще не решался
расстаться с ним. Он долго стоял так, вытянув шею, выступавшую над высо-
ким воротничком, повернув свое бледное, чисто выбритое лицо к картине,
словно оценивая ее; в глазах его появилось тоскливое выражение: должно
быть, цена оказалась слишком значительной. Он снял картину с мольберта,
чтобы снова поставить ее к стене; но, сделав шаг, остановился: ему пос-
лышались звуки рыданий.
Нет, показалось - все то же, что преследовало его утром. Он поставил
перед разгоревшимся камином высокий экран и тихо спустился вниз.
"Утро вечера мудренее!" - подумал Сомс. Заснуть ему удалось не скоро.
Теперь, чтобы пролить свет на события этого утонувшего в тумане дня,
следует заняться Джорджем Форсайтом.
Завзятый остряк и единственный спортсмен в семье Форсайтов провел ут-
ро в родительском доме на ПринсезГарденс за чтением романа. После недав-
него финансового Краха своего беспутного сынка Роджер взял с него чест-
ное слово, что он образумится, и заставлял сидеть дома.
Около пяти часов Джордж вышел и направился к станции на Саут-Кенсинг-
тон (в такой день все ездят подземкой). Он хотел пообедать и провести
вечер за бильярдом в "Красной кружке" - единственном в своем роде заве-
дении, не похожем ни на клуб, ни на отель, ни на фешенебельный ресторан.
Он вышел у Чэринг-Кросса вместо Сент-Джемс-парка, решив пройти на
Джермин-стрит по более или менее освещенным улицам.
На платформе внимание его - а кроме солидной, элегантной внешности,
Джордж обладал еще острым глазом и всегда был начеку, подыскивая пищу
для своего остроумия, - внимание его привлек какой-то человек, который
выскочил из вагона первого класса и шатающейся походкой направился к вы-
ходу.
"Хо-хо, голубчик! - мысленно проговорил Джордж. - Ба, да это "пират"!
- И он повернул свое тучное туловище вслед за Босини. Ничто так не за-
бавляло его, как вид пьяного человека.
Босини, в широкополой шляпе, остановился прямо перед ним, круто по-
вернул и кинулся обратно к вагону, откуда только что выскочил. Но опоз-
дал. Дежурный схватил его за пальто; поезд уже тронулся.
Наметанный глаз Джорджа заметил в окне вагона лицо женщины, одетой в
серую меховую шубку. Это была миссис Сомс, и Джордж сразу же заинтересо-
вался.
Теперь он шел за Босини по пятам - вверх по лестнице, мимо контроле-
ра, на улицу. Однако за это время чувства его несколько изменились: он
уже не любопытствовал, не забавлялся, а жалел этого беднягу, по следам
которого шел. "Пират" не был пьян - им, очевидно, владело сильнейшее
волнение; он разговаривал сам с собой, но Джордж уловил только одно:
"Боже, боже!" Он, должно быть, не сознавал, что делает, куда идет, ози-
рался, останавливался в нерешительности, вел себя как помешанный, и
Джордж, вначале искавший только случая поразвлечься, решил не спускать с
бедняги глаз.
Здорово его пристукнуло, здорово! Джордж ломал себе голову, что же
такое говорила миссис Сомс, что же такое она рассказала ему в вагоне. У
нее вид тоже был неважный! И Джордж пожалел, что ей приходится ехать
совсем одной со своим горем.
Джордж не отставал от Босини ни на шаг; высокий, грузный, он шел мол-
ча, лавируя среди встречных, следуя за ним в тумане по пятам. Это уже не
было похоже на забаву. Он сохранял полнейшее хладнокровие, несмотря на
то, что был несколько возбужден, так как вместе с состраданием в нем за-
говорил инстинкт охотника.
Босини вышел прямо на мостовую - густая тьма без конца, без края, где
в шести шагах уже ничего не видно, где голоса и свистки, раздававшиеся
со всех сторон, издевались над чувством ориентации; и экипажи, как тени,
внезапно возникали и медленно двигались мимо; и время от времени где-то
мерцал огонек, словно остров, маячивший в необъятном море мрака.
И Босини шел быстро, прямо в волны ночи, грозившей бедой, и так же
быстро шел за ним Джордж. Если этот субъект вздумает сунуть свою "чере-
пушку" под омнибус, он ему помешает, только бы успеть! Через улицу и
снова обратно шагал преследуемый Босини, шагал не ощупью, как все в этом
мраке, но несся вперед, словно верный Джордж стегал его сзади кнутом; и
в этой погоне за человеком, не знавшим, куда деваться от горя, Джордж
начал находить какое-то странное удовольствие.
Но тут события приняли новый оборот, и эта минута навсегда запечатле-
лась в памяти Джорджа. Вынужденная остановка в тумане дала ему возмож-
ность услышать слова, внезапно пролившие свет на все. То, что миссис
Сомс рассказала Босини в поезде, перестало быть тайной для Джорджа. Он
понял из этого отрывочного бормотания, что Сомс - отвергнутый, нелюбимый
муж - восстановил свои права на жену путем величайшего, наивысшего акта
собственности.
Мысли Джорджа пустились странствовать; это открытие поразило его; он
отчасти понял ревнивую боль, смятение и ужас Босини. И подумал: "Да,
это, пожалуй, уж слишком! Ничего удивительного, что малый свихнулся!"
Наконец его дичь опустилась на скамейку, под одним из львов Тра-
фальгар-сквер - громадным сфинксом, как и они, заблудившимся в этом море
тьмы. Босини сидел неподвижный, безмолвный, и Джордж, к терпению которо-
го примешивалось теперь что-то вроде братского сострадания, встал позади
скамейки. Нельзя отказать ему в некоторой деликатности, в некотором
чувстве приличия, не позволявшем вмешиваться в эту трагедию, - и он
ждал, молчаливый, как лев, возвышавшийся над ними, подняв меховой ворот-
ник, упрятав в него свои мясистые румяные щеки, упрятав все, кроме глаз,
смотревших с насмешливым состраданием. Люди шли мимо, держа путь из кон-
тор в клубы, - неясные фигуры, закутанные в коконы тумана, появлялись,
как призраки, и, как призраки, исчезали. Даже чувство сострадания не
уберегло Джорджа от желания посмеяться, и ему захотелось вдруг схватить
какойнибудь призрак за рукав и крикнуть:
"Эй, вы! Такое зрелище не часто увидишь! Вот сидит бедняга, который
только что выслушал от своей любовницы занятную историю об ее муже; под-
ходите, подходите поближе! Полюбуйтесь, как его пристукнуло!"
И он представлял себе, как все будут глазеть на несчастного; и ухмы-
лялся, думая о каком-нибудь почтенном, недавно женившемся призраке, ко-
торый по своему положению молодожена мог хотя бы в малейшей степени по-
нять, что творилось с Босини; представлял, как тот все шире и шире будет
разевать рот и как в открытый рот набьется туман. Джордж питал презрение
к представителям своего класса, особенно к женатым, - презрение, харак-
терное для бесшабашной спортсменской верхушки этого класса.
Но Джорджа уже одолевала скука. Такое долгое ожидание не входило в
его расчеты.
"В конце концов, - подумал он, - бедняга как-нибудь успокоится; такие
истории в нашем городке не диво" Но тут его дичь снова принялась бормо-
тать слова ненависти и злобы. И, повинуясь внезапному импульсу, Джордж
тронул Босини за плечо.
Босини круто повернулся.
- Кто это? Что вам нужно?
Джордж с честью вышел бы из такого положения при свете фонарей, в
обыденной обстановке, в которой он так искусно ориентировался; но в этом
тумане, где все казалось таким мрачным, таким нереальным, где все теряло
свою привычную ценность, неотделимую в представлении Форсайтов от вещно-
го мира, его вдруг сковала какая-то нерешительность, и, стараясь не
сморгнуть перед взглядом этого одержимого, он подумал:
"Увижу полисмена, сдам ему на руки этого субъекта.
Его нельзя оставлять на свободе".
Не дожидаясь ответа, Босини снова скрылся в тумане, и Джордж последо-
вал за ним, на этот раз держась немного дальше, но твердо решив не прек-
ращать погони.
"Не может же это продолжаться без конца, - думал он. - Просто чудо,
что его до сих пор не задавили!" Джордж забыл о полисмене, священный
огонь охоты снова разгорелся в нем.
Босини уже не шел, а мчался в еще более сгустившемся тумане; но его
преследователь начал замечать в этом безумстве какую-то цель - он явно
держал на запад,
"Неужели к Сомсу?" - подумал Джордж. Эта мысль ему понравилась. Дос-
тойное завершение такой охоты. Джордж никогда не любил своего двоюродно-
го братца.
Проезжавший экипаж задел его оглоблей по плечу и заставил отскочить в
сторону. Он не желает погибать ни из-за этого "пирата", ни из-за кого
другого. Но врожденное упорство заставляло его идти по следу сквозь
мглу, затянувшую все, кроме силуэта человека, за которым он гнался, и
смутных лун ближайших фонарей.
И вдруг инстинкт завсегдатая этих мест подсказал Джорджу, что они
вышли на Пикадилли. Здесь Джордж мог пройти хоть с завязанными глазами,
