Губы Ирэн дрогнули; она как будто прошептала:
- Куда мне идти?
Джун отвернулась. Из окна ей были видны часы на улице. Скоро четыре.
Он может прийти каждую минуту. Она оглянулась через плечо, и лицо ее бы-
ло искажено гневом.
Но Ирэн не двигалась; ее руки, затянутые в перчатки, вертели и тере-
били букетик фиалок.
Слезы ярости и разочарования заливали щеки Джун.
- Как вы могли прийти! - сказала она. - Хороший же вы друг!
Ирэн опять засмеялась. Джун поняла, что сделала неправильный ход, и
громко заплакала.
- Зачем вы пришли? - промолвила она сквозь рыдания. - Вы разбили мою
жизнь и ему хотите разбить!
Губы Ирэн задрожали; в ее глазах, встретившихся с глазами Джун, была
такая печаль, что девушка вскрикнула среди рыданий:
- Нет, нет!
Но Ирэн все ниже и ниже опускала голову. Она повернулась и быстро
вышла из комнаты, пряча губы в букетик фиалок.
Джун подбежала к двери. Она слышала, как шаги становятся все глуше и
глуше, и крикнула:
- Вернитесь, Ирэн! Вернитесь! Вернитесь!
Шаги замерли...
Растерявшаяся, измученная, девушка остановилась на площадке. Почему
Ирэн ушла, оставив победу за ней? Что это значит? Неужели она решила от-
казаться от него? Или...
Мучительная неизвестность терзала Джун... Босини не приходил...
Около шести часов вечера старый Джолион вернулся домой от сына, где
теперь он почти ежедневно проводил по нескольку часов, и справился, у
себя ли внучка. Узнав, что Джун пришла совсем недавно, он послал за ней.
Старый Джолион решил рассказать Джун о своем примирении с ее отцом.
Что было, то прошло. Он не хочет жить один, или почти один, в этом гро-
мадном доме; он сдаст его и подыщет для сына другой, за городом, где
можно будет поселиться всем вместе. Если Джун не захочет переезжать, он
даст ей средства, пусть живет одна. Ей это будет безразлично, она давно
уже отошла от него.
Когда Джун спустилась вниз, лицо у нее было осунувшееся, жалкое,
взгляд напряженный и трогательный. По своему обыкновению, она устроилась
на ручке его кресла, и то, что старый Джолион сказал ей, не имело ничего
общего с ясными, вескими, холодными словами, которые он с такой тща-
тельностью обдумал заранее. Сердце его сжалось, как сжимается большое
сердце птицы, когда птенец ее возвращается в гнездо с подбитыми
крыльями. Он говорил через силу, словно признаваясь, что сошел в конце
концов со стези добродетели и наперекор всем здравым принципам поддался
естественному влечению.
Старый Джолион как будто боялся, что, высказав свои намерения, он по-
даст плохой пример внучке; и, подойдя к самому главному, изложил свои
соображения на тот счет, что "если ей не понравятся его планы, пусть жи-
вет, как хочет", в самой деликатной форме.
- И если, родная, - сказал он, - ты почему-нибудь не уживешься с ни-
ми, что ж, я все улажу. Будешь жить, как тебе захочется. Мы подыщем ма-
ленькую квартирку в городе, ты там устроишься, а я буду наезжать к тебе.
Но дети, - добавил он, - просто очаровательные.
И вдруг посреди таких серьезных, но довольно прозрачных объяснений
причин, заставивших его переменить политику, старый Джолион подмигнул:
- То-то будет сюрприз нашему чувствительному Тимоти. Уж этот юноша не
смолчит, голову даю на отсечение.
Джун слушала молча. Она сидела на ручке кресла, выше деда, и старый
Джолион не видел ее лица. Но вот он почувствовал на своей щеке ее теплую
щеку и понял, что во всяком случае тревожиться по поводу ее отношения к
такой новости нет нужды. Мало-помалу он расхрабрился.
- Ты полюбишь отца - он хороший, - сказал старый Джолион. - Замкну-
тый, но ладить с ним нетрудно. Вот сама увидишь, он художник, художест-
венная натура и все такое прочее.
И старый Джолион вспомнил о десятке, примерно, акварелей, хранившихся
у него в спальне под замком; с тех пор как у сына появилась возможность
стать собственником, отец уже не считал их такой ерундой.
- Что же касается твоей... твоей мачехи, - сказал он, с некоторым
трудом выговаривая это слово, - то она очень достойная женщина, немножко
плаксивая, пожалуй, по очень любит Джо. А дети, - повторил он, и слова
эти прозвучали музыкой среди его торжественных самооправданий, - дети -
просто прелесть.
Джун не знала, что в этих словах воплощалась его нежная любовь к де-
тям, ко всему слабому, юному, любовь, которая когда-то заставила старого
Джолиона бросить сына ради такой крошки, как она, и теперь, с новым по-
воротом колеса, отнимала у нес деда.
Но старого Джолиона уже беспокоило ее молчание, и он нетерпеливо
спросил:
- Ну, что же ты скажешь?
Джун соскользнула на пол; теперь настал ее черед говорить. Она увере-
на, что все получится замечательно; никаких затруднений и быть не может,
и ей совершенно все равно, что скажут другие.
Старого Джолиона передернуло. Гм! Значит, говорить все-таки будут. А
ему казалось, что после стольких лет уже и говорить не о чем. Что ж! Ни-
чего не поделаешь! Однако он не одобрял отношения внучки к тому, что
скажут люди: она должна считаться с этим.
И все же старый Джолион промолчал. Ощущения ею были слишком сложны,
слишком противоречивы.
Да, продолжала Джун, ей совершенно все равно; какое кому дело? Но ей
бы хотелось только одного, - и, чувствуя, как она прижимается щекой к
его коленям, старый Джолион понял, что тут дело нешуточное. Раз уж он
решил купить дом за городом, пусть купит - ну, ради нее - этот замеча-
тельный дом Сомса в Робин-Хилле. Он совсем готов, он просто великолеп-
ный, и все равно там никто не будет жить теперь. Как им хорошо будет в
Робин-Хилле!
Старый Джолион уже был начеку. Разве этот "собственник" не собирается
жить в новом доме? С некоторых пор он только так и называл Сомса.
Нет, сказала Джун, не собирается; она знает, что не собирается.
Откуда она знает?
Этого Джун не могла сказать, но она знала. Знала почти наверное. Ни-
чего другого и быть не может: все так изменилось. Слова Ирэн звучали у
нее в ушах: "Я ушла от Сомса. Куда мне идти?"
Но Джун ничего не сказала об этом.
Если бы только дедушка купил дом и заплатил по этому злополучному ис-
ку, которого никто не смел предъявлять Филу! Это самое лучшее, что можно
придумать, тогда все, все уладится.
И Джун прижалась губами ко лбу деда и крепко поцеловала его.
Но старый Джолион отстранился от ее ласки, на лице его появилось то
строгое выражение, с которым он всегда приступал к делам. Он спросил,
что она такое задумала. Тут что-то не то, она виделась с Босини?
Джун ответила:
- Нет, но я была у него.
- Была у него? С кем?
Джун твердо смотрела ему в глаза.
- Одна. Он проиграл дело. Мне все равно, хорошо или плохо я поступи-
ла. Я хочу помочь ему и помогу.
Старый Джолион снова спросил:
- Ты видела Босини?
Взгляд его, казалось, проникал ей в самую душу.
И Джун снова ответила:
- Нет; его не было дома. Я ждала, но он не пришел.
Старый Джолион облегченно завозился в кресле. Она поднялась и посмот-
рела на него; такая хрупкая, легкая, юная, но сколько твердости, сколько
упорства! И, несмотря на всю свою тревогу и раздражение, старый Джолион
не мог нахмуриться в ответ на ее пристальный взгляд. Он почувствовал,
что внучка победила, что вожжи выскользнули у него из рук, почувствовал
себя старым, усталым.
- А! - проговорил он наконец. - Ты наживешь себе беду когда-нибудь.
Всегда хочешь поставить на своем.
И, не устояв перед желанием пофилософствовать, добавил:
- Такой ты родилась, такой и умрешь.
И он, который во всех сношениях с деловыми людьми, с членами правле-
ний, с Форсайтами всех родов и оттенков и с теми, кто не был Форсайтами,
всегда умел поставить на своем, посмотрел на упрямицу внучку с грустью,
ибо в ней старый Джолион чувствовал то качество, которое сам бессозна-
тельно ценил превыше всего на свете.
- А ты знаешь, какие идут разговоры? - медленно сказал он.
Джун вспыхнула.
- Да... нет! Знаю... нет, не знаю, мне все равно!
И она топнула ногой.
- Мне кажется, - сказал старый Джолион, опустив глаза, - что он тебе
и мертвый будет нужен.
И после долгого молчания заговорил опять:
- Что же касается покупки дома, ты просто сама не знаешь, что гово-
ришь.
Джун заявила, что знает. Если он захочет купить, то купит. Надо
только оплатить его стоимость.
- Стоимость! Ты ничего не понимаешь в таких делах. И я не пойду к
Сомсу, я не желаю иметь дела с этим молодым человеком.
- И не надо; поговори с дядей Джемсом. А если не сможешь купить дом,
то заплати по иску. Он в ужасном положении - я знаю, я видела. Возьми из
моих денег.
В глазах старого Джолиона промелькнул насмешливый огонек.
- Из твоих денег? Недурно! А ты что будешь делать без денег, скажи
мне на милость?
Но втайне мысль о возможности отвоевать дом у Джемса и его сына уже
начала занимать старого Джолиона, На Форсайтской Бирже ему приходилось
слышать много разговоров об этой постройке, много весьма сомнительных
похвал. В доме, пожалуй, "чересчур много художества", но место прекрас-
ное. Отнять у "собственника" то, с чем он так носился, - это же победа
над Джемсом, веское доказательство, что он тоже сделает Джо собственни-
ком, поможет ему занять подобающее положение, закрепит за ним место в
обществе. Справедливое воздаяние всем, кто осмелился считать его сына
жалким нищим, парией.
Так, посмотрим, посмотрим. Может быть, ничего и не выйдет; он не на-
мерен платить бешеные деньги, но если цена окажется сходной, что ж, мо-
жет быть, он и купит.
А втайне, в глубине души, старый Джолион знал, что не сможет отказать
ей.
Но он ничем не выдал себя. Он подумает - так было сказано Джун.
VIII
УХОД БОСИНИ
Старый Джолион никогда не принимал поспешных решений; по всей вероят-
ности, он долго раздумывал бы о покупке дома в Робин-Хилле, если бы не
понял по лицу Джун, что она не оставит его в покое.
На другой же день за завтраком Джун спросила, к какому часу велеть
подавать карету.
- Карету? - сказал он невинным тоном. - Зачем? Я никуда не собираюсь.
Она ответила:
- Надо выехать пораньше, а то дядя Джемс уедет в Сити.
- Джемс? Зачем мне Джемс?
- А дом? - Джун сказала это таким тоном, что притворяться дальше уже
не имело смысла.
- Я еще ничего не решил, - ответил он.
- Надо решить. Надо решить, дедушка, подумай обо мне.
Старый Джолион проворчал:
- О тебе? Я всегда о тебе думаю, а вот ты никогда о себе не подума-
ешь, а надо бы подумать, чем все это кончится. Хорошо, вели подать к де-
сяти.
В четверть одиннадцатого старый Джолион уже ставил свой зонтик в хол-
ле на Парк-Лейн - с пальто и цилиндром он решил не расставаться; сказав
Уормсону, что ему нужно поговорить с хозяином, он прошел в кабинет, не
дожидаясь доклада, и сел там.
Джемс был в столовой и разговаривал с Сомсом, который зашел на
Парк-Лейн еще до завтрака. Услышав, кто приехал, Джемс беспокойно про-
бормотал:
- Интересно, что ему понадобилось?
И поднялся.
- Ты только не торопись, - сказал он Сомсу. - Прежде всего надо ра-
зузнать, где она, - я заеду к Стэйнеру; они молодцы; уж если Стэйнер не
найдет, то на других и надеяться нечего, - и вдруг, в порыве необъясни-
мой нежности, пробормотал себе под нос: - Бедняжка! Просто не знаю, о
чем она думала! - и вышел, громко сморкаясь.
Старый Джолион не поднялся навстречу брату, а, протянув руку, обме-
нялся с ним форсайтским рукопожатием.
Джемс тоже подсел к столу и подпер голову ладонью.
- Как поживаешь? - сказал он. - Последнее время тебя совсем не видно.
Старый Джолион пропустил это замечание мимо ушей.
- Как Эмили? - спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжал: - Я зае-
хал по делу Боснии. Говорят, этот дом, который он выстроил, стал вам
