еще не открыли.
- Знаю. Лоренс говорит, что в те времена протестанты были сущими
дьяволами. Католики тоже. И мусульмане.
Динни вздрогнула и постаралась заслонить лицо корсетом.
- Куда положить белье?
- Куда хочешь. Не наклоняйся так низко. Все они были то'да сущими
дьяволами. Страшно мучили животных. Клер понравилось на Цейлоне?
Динни выпрямилась, держа в руках охапку белья:
- Не очень.
- Почему? Печень?
- Тетя, я вам все объясню, но вы не говорите никому, кроме дяди Ло-
ренса и Майкла. Это разрыв.
Леди Монт погрузила нос в саше, потом изрекла:
- Можно было предвидеть - стоило вз'лянуть на е'о мать. Ты веришь в
по'оворку: "Яблочко от яблоньки... "?
- Не слишком.
- Я все'да утверждала, что семнадцать лет разницы - слишком мно'о, а
Лоренс говорит, что люди сначала восклицают: "А, Джерри Корвен!" и
больше ни слова не прибавляют. Что у них вышло?
Динни склонилась над комодом, укладывая белье в ящик:
- Я не спрашивала о подробностях, но, по-моему, он - настоящее живот-
ное.
Леди Монт сунула саше в ящик и пробормотала:
- Бедняжка Клер!
- Словом, тетя, она вернулась домой для поправки здоровья.
Леди Монт зарылась носом в цветы, наполнявшие вазу:
- Босуэл и Джонсон называют их "бо'оснедники". Они без запаха. Какая
болезнь может быть у Клер? Нервы?
- Ей нужно переменить климат, тетя.
- Но, Динни, сейчас столько ан'ло-индийцев возвращается обратно...
- Знаю. Пока сойдет и такое объяснение, а дальше видно будет. Словом,
не говорите, пожалуйста, даже Флер.
- Скажу я или нет. Флер все равно узнает! От нее не скроешь. Клер за-
вела себе молодо'о человека?
- Что вы, тетя?
И Динни извлекла из чемодана коричневый халат, вспоминая, с каким вы-
ражением лица молодой человек сказал им: "До свиданья!"
- На пароходе? - усомнилась тетя.
Динни переменила тему:
- Дядя Лоренс сейчас очень увлекается политикой?
- Да. Это так тя'остно. Что хочешь приедается, если о нем вечно
раз'оваривать. А у вас надежный кандидат? Как Майкл?
- Он в наших краях человек новый, но, видимо, пройдет.
- Женат?
- Нет.
Леди Монт склонила голову набок, прищурила глаза и пристально взгля-
нула на племянницу.
Динни вынула из чемодана последнюю вещь - пузырек с жаропонижающим:
- Вот уж не по-английски, тетя!
- От груди. Е'о сунула мне Делия. Я болела грудью. Давно. Ты лично
говорила с вашим кандидатом?
- Да.
- Сколько ему лет?
- По-моему, под сорок.
- Чем он занимается?
- Он королевский адвокат.
- Фамилия?
- Дорнфорд.
- Я что-то слышала про Дорнфордов, ко'да была девушкой. Но где? А,
вспомнила - в Альхесирасе. Он командовал полком в Гибралтаре.
- Наверно, все-таки не он, а его отец?
- В таком случае, у не'о ниче'о нет.
- Он живет тем, что зарабатывает в суде.
- Ко'да тебе меньше сорока, там мно'о не заработаешь.
- Не знаю, он не жаловался.
- Энер'ичный?
- Очень.
- Блондин?
- Скорее шатен. Он выдвинулся как адвокат именно в этом году. Зато-
пить камин сейчас, тетя, или когда вы будете переодеваться к обеду?
- Потом. Сначала сходим к малышу.
- Хорошо. Его, должно быть, уже принесли с прогулки. Ваша ванная вни-
зу, под лестницей. Я подожду вас в детской.
Под детскую была отведена та же низкая комната со стрельчатыми окна-
ми, где и Динни и сама тетя Эм получили первое представление о неразре-
шимой головоломке, именуемой жизнью. Теперь там обучался ходить малыш. В
кого он пойдет, когда станет постарше, - в Черрелов или Тесбери, - было
еще неясно. Няня, тетка и бабка образовали вокруг него треугольник, что-
бы он мог поочередно падать в их восхищенно распростертые объятия.
- Он не гулит, - заметила Динни.
- Он гулит по утрам, мисс.
- Падает! - воскликнула леди Монт.
- Не плачь, маленький!
- Он никогда не плачет, мисс.
- Весь в Джин. Мы с Клер до семи лет любили пореветь.
- Я ревела до пятнадцати, а после сорока пяти начала снова, - объяви-
ла леди Монт. - А вы, няня?
- Некогда было, миледи: у нас большая семья.
- У няни была замечательная мать. Их пять сестер - все чистое золото.
Румяные щеки няни заалели еще ярче, она улыбнулась застенчиво, как
девочка, и потупилась.
- Смотрите, он скривит себе ножки, - предупредила леди Монт. - До-
вольно ему ковылять.
Няня, подхватив упиравшегося мальчугана, водворила его в кроватку; он
важно нахмурился и уставился на Динни.
- Мама в нем души не чает, - сообщила та. - По ее мнению, он будет
вылитый Хьюберт.
Леди Монт издала звук, который, как убеждены все взрослые, должен
привлекать внимание детей.
- Когда вернется Джин?
- Не раньше очередного отпуска Хьюберта.
Леди Монт остановила взгляд на племяннице:
- Пастор говорит, что Ален остается в Гонкон'е еще на год.
Динни, покачивая погремушкой перед ребенком, оставила без ответа реп-
лику тетки. С того летнего вечера год назад, когда она приехала домой
после бегства Уилфрида, она не говорила сама и никому не позволяла заго-
варивать о ее чувствах. Никто, да, вероятно, и она тоже, не знал, затя-
нулась или нет ее сердечная рана. Казалось, у нее вообще больше нет
сердца. Девушка так долго и упорно подавляла в нем боль, что оно словно
ушло в самые сокровенные глубины ее существа и биение его стало едва
уловимым.
- Теперь куда, тетя? Маленькому пора спать.
- Пройдемся по саду.
Они спустились по лестнице и вышли на террасу.
- Ой! - огорченно вскрикнула Динни. - Гловер отряс листья с тутового
деревца. А они так красиво дрожали на ветках и слетали кольцом на траву.
Честное слово, садовники лишены чувства красоты.
- Просто ленятся подметать. А где же кедр, который я посадила, ко'да
мне было пять лет?
Они обогнули угол старой стены и подошли к ветвистому красавцу лет
шестидесяти, поблекшую листву которого золотил закат.
- Мне хочется, чтобы меня похоронили под ним, Динни. Только наши не
со'ласятся. Они потребуют, чтобы все было чин чином.
- А я мечтаю, чтобы меня сожгли и рассеяли прах по ветру. Взгляните,
вон там пашут. Люблю смотреть, как лошади медленно движутся по полю, а
за ними на горизонте виден лес.
- "Люблю мычание коров", - несколько некстати процитировала леди
Монт.
С востока, из овечьего загона, донесся слабый перезвон колокольчиков.
- Слышите, тетя?
Леди Монт взяла племянницу под руку.
- Я часто думала, как хорошо быть козой, - сообщила она.
- Только не в Англии: у нас их привязывают и заставляют пастись на
крохотном кусочке земли.
- Нет, не так, а с колокольчиком в горах. Впрочем, лучше быть козлом:
е'о не доят.
- Посмотрите, тетя, вот наша новая клумба. Конечно, на ней сейчас ма-
ло что осталось - одни георгины, гортензии, хризантемы, маргаритки да
немного пенстемон и козмий.
- Динни, как же с Клер? - спросила леди Монт, зайдя за георгины. - Я
слышала, теперь с разводом стало ле'че.
- Да, пока не начнешь его требовать.
- Но если тебя бросают...
- Сначала нужно, чтобы тебя бросили.
- Ты же сказала, что он вынудил ее уйти.
- Это разные вещи, тетя.
- Юристы просто помешаны на своих законах. Помнишь длинноносo'о
судью, который хотел выдать Хьюберта?
- Он-то как раз оказался очень человечным.
- То есть как?
- Он доложил министру внутренних дел, что Хьюберт показал правду.
- Страшная история! - поежилась леди Монт. - Но вспомнить приятно.
- Еще бы! Она ведь кончилась хорошо, - быстро отозвалась Динни.
Леди Монт с грустью взглянула на нее.
Динни долго смотрела на цветы, затем неожиданно объявила:
- Тетя Эм, нужно сделать так, чтобы и для Клер все кончилось хорошо.
IV
В окрестностях Кондафорда полным ходом шла традиционная шумиха, из-
вестная под названием избирательной кампании и, может быть, еще более
нелепая, чем это название. Местным жителям доказывалось, что единственно
правильное для них решение - голосовать за Дорнфорда и что будет не ме-
нее правильно, если они проголосуют за Стринджера. В общественных местах
их громогласно убеждали в этом дамы, сидевшие в автомобилях, и дамы, вы-
лезавшие из машин; дома их призывали к тому же голоса, вырывавшиеся из
репродукторов. Газеты и листовки уверяли их, что только они призваны
спасти страну. Их приглашали проголосовать пораньше, но лишь один раз.
Их непрерывно ставили перед парадоксальной дилеммой: как бы они ни про-
голосовали, страна все равно будет спасена. К ним обращались люди, знав-
шие, казалось, все на свете, кроме одного: каким все-таки путем следует
ее спасать. Ни кандидаты, ни превозносившие их дамы, ни таинственные
бестелесные голоса в репродукторах, ни еще более бестелесные голоса в
газетах, - короче говоря, никто даже не пытался это объяснить. Оно и
лучше. Во-первых, этого все равно никто не знал. А во-вторых, какое зна-
чение имеют частности, когда вся суть в общем принципе? Поэтому не стоит
привлекать внимание ни к тому факту, что общее складывается из частнос-
тей, ни к той аксиоме всякой политики, что обещать - не значит выпол-
нить. Лучше, куда лучше выбрасывать широковещательные лозунги, дискреди-
тировать противника и величать избирателей самым здоровым и разумным на-
родом в мире.
Динни не участвовала в избирательной кампании. По ее собственным сло-
вам, она для этого не годилась и к тому же, видимо, понимала всю неле-
пость поднятой шумихи. Зато Клер, хотя и она не без иронии взирала на
происходящее, обладала слишком деятельной натурой, чтобы оставаться в
стороне. Ее активности весьма способствовало то, что люди вообще положи-
тельно реагируют на подобные начинания. Они ведь привыкли, что их убеж-
дают, и любят, чтобы их убеждали. Предвыборная агитация для их ушей -
довольно безобидное развлечение, нечто вроде жужжания мошкары, которая
не кусает. Когда же настает время отдать голоса, они руководствуются
совсем иными мотивами: тем, за кого голосовали их отцы; тем, как голосо-
вание может отразиться на их работе; тем, на чьей стороне их лендлорд,
церковь, профсоюз; тем, что они жаждут перемены, хотя ничего всерьез от
нее не ждут; а нередко просто тем, что им подсказывает здравый смысл.
Опасаясь вопросов, Клер старалась разглагольствовать поменьше и по-
быстрее переводить разговор на детей и самочувствие избирателей. Она
обычно заканчивала тем, что спрашивала, в каком часу за ними заехать,
отмечала время в записной книжке и уходила, чувствуя себя такой же рас-
терянной, как и они. Поскольку она была Черрел, а не "чужая", они восп-
ринимали ее как нечто само собой разумеющееся, хотя лично были знакомы
только с Динни, а не с ней. Клер представлялась им элементом чего-то не-
зыблемого, потому что никто из них не мыслил себе Кондафорд без Черре-
лов.
В субботу, накануне выборов, Клер к четырем часам выполнила свои доб-
ровольные обязательства и, объехав избирателей, направлялась домой, ког-
да ее обогнала двухместная машина; человек, сидевший за рулем, окликнул
ее по имени, и она узнала молодого Тони Крума.
- Каким ветром вас занесло сюда. Тони?
- Я не мог больше выдержать без вас.
- Приезд сюда - вещь слишком заметная, милый мальчик.
- Согласен. Зато я увидел вас.
- Уж не собирались ли вы зайти к нам?
- Только в том случае, если бы не встретил вас. Клер, вы прелестны!
- Допустим. Но это еще не дает вам права ставить меня в неудобное по-
ложение перед родными.
- У меня такого и в мыслях не было. Но я рехнусь, если хоть изредка
не буду видеть вас.
Он сказал это так взволнованно и с таким серьезным лицом, что Клер в
первый раз почувствовала смятение в той банальной области нашего "я",
которую принято именовать сердцем.
- Нехорошо! - объявила она. - Я должна стать на ноги и не могу ослож-
нять свое положение.
- Дайте хоть поцеловать вас, и я уеду счастливый.
