еще не скопнили, и девушка прилегла на него. Как только она попадет до-
мой, нужно будет следить за каждым словом и взглядом, без конца улы-
баться и таиться! Ей отчаянно нужно хоть несколько минут передышки. Дин-
ни не плакала, а только приникла к усыпанной сеном земле, и солнце обжи-
гало ей затылок. Она перевернулась на спину и посмотрела на небо. У нее
не было никаких мыслей, - все растворилось в тоске об утраченном и не-
возвратимом. А над нею плыл сонный голос лета - гудение пчел, одуревших
от жары и меда. Девушка скрестила руки и сдавила себе грудь, пытаясь
заглушить сердечную боль. Если бы умереть здесь, сейчас, в разгар лета,
под жужжание насекомых и пение жаворонков! Умереть и больше не испыты-
вать боли! Динни долго лежала не шевелясь; наконец пес подошел к ней и
лизнул в щеку. Пристыженная, она встала и стряхнула сено и травинки с
платья и чулок.
Она прошла мимо старого Кысмета, перебралась через узенький, как ни-
точка, ручей и проникла в давно сбросивший с себя весенние чары сад, где
пахло крапивой и старыми деревьями; оттуда, миновав цветник, добралась
до каменной террасы. Один цветок магнолии уже распустился, но девушка не
посмела понюхать его из боязни, что лимонно-медовый запах разбередит ее
рану. Она подошла к балконной двери и заглянула внутрь.
Ее мать сидела с таким лицом, которое бывало у нее, по выражению
Динни, "в ожидании отца". Отец ее стоял с таким лицом, которое бывало
у него "в ожидании мамы". Джин выглядела так, словно из-за угла вот-вот
появится ее детеныш.
"И этот детеныш - я", - подумала Динни, перешагнула через порог и
попросила:
- Мамочка, можно мне чаю? Вечером, когда все уже пожелали друг другу
спокойной ночи, она снова спустилась вниз и вошла в кабинет генерала. Он
сидел за письменным столом, держа карандаш и, видимо, обдумывая то, что
написал. Девушка подкралась к отцу и прочла через его плечо:
"Продаются лошади:
1) Жеребец - гнедой, рост пятнадцать три четверти, десять лет, здоро-
вый, красивый, выносливый, хорошо берет препятствия.
2) Кобыла - чалая, рост пятнадцать с четвертью, девять лет, послуш-
ная, годится под дамское седло, хорошо берет препятствия, отличная рез-
вость.
Обращаться к владельцу, Кондафорд, Оскфордшир".
- М-м! - промычал сэр Конуэй и вычеркнул слова "отличная резвость".
Динни нагнулась и выхватила листок.
Генерал вздрогнул и повернул голову.
- Нет! - отчеканила Динни и разорвала объявление.
- Что ты! Нельзя же так! Я столько над ним просидел.
- Нет, папа, лошадей продать невозможно. Ты же без них пропадешь!
- Я должен их продать, Динни.
- Слышала. Мама мне сказала. Но в этом нет необходимости. Случайно
мне досталась куча денег.
И девушка выложила на письменный стол отца так долго хранимые ею кре-
дитки.
Генерал поднялся.
- Ни в коем случае! - запротестовал он. - Это очень благородно с тво-
ей стороны, Динни, но ни в коем случае!
- Ты не имеешь права отказываться, папа. Позволь и мне сделать чтони-
будь для Кондафорда. Мне их девать некуда, а тут как раз три сотни, ко-
торые, по словам мамы, тебе и нужны.
- Как некуда девать? Вздор, дорогая! Их тебе хватит на хорошее дли-
тельное путешествие.
- Не надо мне хорошего длительного путешествия! Я хочу остаться дома
и помочь вам обоим.
Генерал пристально посмотрел ей в лицо.
- Мне стыдно их брать, - сознался он. - Я сам виноват, что не спра-
вился.
- Папа! Ты же никогда ничего на себя не тратишь!
- Просто не знаю, как это получается, - там мелочь, здесь мелочь, а
глядишь, деньги и разошлись.
- Мы с тобой во всем разберемся и посмотрим, без чего можно обойтись.
- Самое ужасное, что в запасе ничего нет и все расходы приходится
покрывать только за счет поступлений. Страховка стоит дорого, государст-
венные и местные налоги растут, а доходы падают.
- Я понимаю, это ужасно. Может быть, нам стоит разводить что-нибудь
на продажу?
- Чтобы начать дело, нужны деньги. Конечно, в Лондоне, Челтенхеме или
за границей мы прожили бы безбедно. Вся беда - поместье и прислуга.
- Бросить Кондафорд? О нет! Кроме того, кому он нужен? Несмотря на
твои усилия, мы здесь все равно отстали от века.
- Конечно, отстали.
- Мы никому не можем предложить, не краснея, это "уютное гнездышко".
Люди не обязаны платить за чужих предков.
Генерал отвел глаза:
- Честно скажу. Динни, я устал от бесконечной ответственности. Я тер-
петь не могу думать о деньгах, подкручивать гайку то здесь, то там и ло-
мать себе голову, удастся ли свести концы с концами. Но ты же сама ска-
зала - продажа исключается. Сдать? А кто снимет? Кондафорд не превратишь
в школу для мальчиков, сельский клуб или психиатрическую лечебницу. А на
что еще в наше время годится загородный дом? Твой дядя Лайонел -
единственный из нас, у кого есть деньги. Может быть, он купит его, чтобы
проводить здесь конец недели?
- Нет, папа, нет! Будем держаться за Кондафорд. Я уверена, как-нибудь
извернемся. Давай я займусь подкручиванием гаек. А пока что ты должен
взять вот это. Начало будет хорошее.
- Динни, я...
- Сделай мне удовольствие, дорогой! Генерал притянул дочь к себе.
- А тут еще эта история с тобой! - шепнул он, целуя ее волосы. - Ви-
дит бог, я...
Девушка замотала головой:
- Я выйду на минутку. Просто поброжу. На улице так хорошо, тепло...
Динни накинула на шею шарф и вышла в сад.
Последние лучи долгого дня уже погасли на горизонте, но было еще теп-
ло, потому что роса не выпала и в воздухе не тянуло ветерком. Ночь стоя-
ла тихая, сухая, звездная. Динни сразу же затерялась в ней, хотя все еще
различала смутные очертания обвитого ползучими растениями старого дома,
где до сих пор светились четыре окна. Девушка встала под вязом, прижа-
лась к нему спиной, отвела руки назад и обхватила ствол. Ночь - ее друг:
ночью нет ни глаз, которые видят, ни ушей, которые слышат. Динни, не ше-
велясь, смотрела во мрак, черпая утешение в несокрушимой крепости того,
что возвышалось позади нее. Мимо, касаясь ее лица, пролетали мотыльки.
Равнодушная, пышущая жаром, не знающая тревог, деятельная даже во сне
природа! Миллионы крохотных созданий забились в норки и уснули, тысячи
существ летают и ползают вокруг, мириады травинок и цветов медленно оп-
равляются после знойного дня. Природа! Безжалостная и безразличная даже
к тем единственным из ее детей, кем она увенчана и воспета в прекрасных
словах! Нити рвутся, сердца разбиваются, горести обрушиваются на ее глу-
пых сынов и дочерей, а Природа не отвечает им не звуком, ни вздохом!
Один звук из уст Природы облегчил бы Динни больше, чем сочувствие всех
людей, вместе взятых. Ах, если бы как в "Рождении Венеры" ветерок обду-
вал ее, волны, словно голубки, ластились к ее ногам, а пчелы летали вок-
руг нее в поисках меда! Если бы хоть на мгновение она могла слиться во
тьме с сиянием звезд, запахом земли, верещанием летучей мыши, полетом
мотылька, чье крыло задело ее нос!
Девушка стояла, подняв голову, прильнув всем телом к стволу вяза,
пьянея от мглы, тишины и звезд. Почему у нее нет ушей ласки и нюха лисы,
чтобы слышать и обонять все, волнующее душу! В ветвях над головой чирик-
нула птица. Издалека, нарастая, донесся грохот последнего поезда, сме-
нился отчетливым стуком колес и свистом пара, замер, потом возобновился
и растаял вдали. Все опять стихло. На том месте, где она стоит, был ког-
да-то ров, засыпанный так давно, что с тех пор здесь успел вырасти ог-
ромный вяз. Жизнь деревьев, их долгая борьба с ветром так же медлительна
и упорна, как жизнь ее семьи, цепляющейся за этот клочок земли.
"Не буду думать о нем, не буду думать о нем!" - повторила Динни, как
ребенок, который не хочет вспоминать о том, что причинило ему боль. И
сразу же в темноте перед нею возникло его лицо - его глаза, его губы.
Она повернулась и прижалась лбом к шершавой коре ствола. Но его лицо
снова встало между деревом и ею. Она отшатнулась и быстро пошла прочь,
бесшумно ступая по траве, невидимая, как призрак. Потом долго-долго хо-
дила по саду, и движение успокоило ее.
"Что ж, - решила девушка. - Мой час минул. Ничего не поделаешь. Пора
домой".
Она остановилась еще на мгновение, взглянула на звезды - далекие, не-
исчислимые, яркие и холодные, слабо улыбнулась и подумала. "Какая же из
них моя счастливая звезда?"
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Да будет (Да будет воля аллаха!) (араб.).
2. Цвета нильской воды (франц.).
3. По существу (франц.)
4. Начальные слова латинского изречения: "Quern Deus perdere vult,
dementat prius" - "Кого боги хотят погубить, того они сперва лишают ра-
зума".
5. "Любовь свободна. Век кочуя..." (франц.).
6. Нерешенным (буквально "перед судьей") (лат.).
7. Большая опера (парижская) (франц.).
8. Все ветшает, все проходит (франц.).
9. "Женщина переменчива" (итал.).
10. По Фаренгейту.
11. Камбала (франц.).
Джон Голсуори
Конец главы: Через реку
Изд. "Знаменитая книга", 1992 г.
OCR Палек, 1998 г.
I
Клер, которая возвращалась в Англию после полутора лет брака с сэром
Джералдом Корвеном из министерства колоний, стояла на верхней палубе па-
кетбота Восточной линии, поднимавшегося по Темзе, и ждала, когда тот
пришвартуется. Было десять утра, октябрь выдался погожий, но Клер, за
время путешествия привыкшая к жаре, надела толстое пальто из твида. Лицо
ее казалось бледным, даже болезненно желтоватым, но ясные карие глаза
были нетерпеливо устремлены на берег, слегка подкрашенные губы полураск-
рыты, и весь облик дышал обычной, присущей ей жизнерадостностью. Она
долго стояла одна, потом услышала возглас:
- О, вот вы где!
Из-за шлюпки вышел молодой человек и встал рядом с ней. Не поворачи-
вая головы, Клер уронила:
- Замечательный день! До чего, наверно, хорошо у нас дома!
- Я думал, вы хоть на сутки задержитесь в Лондоне. Мы могли бы вместе
пообедать, а вечером пошли бы в театр. Неужели нельзя остаться?
- Милый юноша, меня встречают.
- Ужасно все-таки, когда что-нибудь приходит к концу.
- Порой гораздо ужаснее, когда что-нибудь начинается.
Он пристально посмотрел на нее и неожиданно спросил:
- Вы понимаете. Клер, что я вас люблю?
Она кивнула:
- Да.
- А вы меня не любите?
- Я - человек без предрассудков.
- Почему... почему вы не можете загореться хоть на минуту!
- Тони, я же почтенная замужняя дама...
- Которая возвращается в Англию...
- Из-за цейлонского климата.
Он стукнул носком ботинка о борт:
- В самое-то лучшее время года? Я молчал, но я прекрасно знаю, что
ваш... что Корвен...
Клер приподняла брови, он оборвал фразу, и оба стали смотреть на бе-
рег, все больше поглощавший их внимание.
Двое молодых людей, которые провели почти три недели на борту одного
парохода, знают друг друга гораздо хуже, чем предполагают. Ничем не за-
полненные дни, когда останавливается все, кроме машин, воды, плещущей за
бортом, и солнца, катящегося по небу, необычайно быстро сближают живущих
бок о бок людей и вносят в их отношения своеобразную ленивую теплоту.
Они понимают, что становятся предметом пересудов, но не обращают на это
внимания: все равно с парохода не сойдешь, а заняться больше нечем. Они
постоянно танцуют вдвоем, и покачивание корабля, пусть даже почти неза-
метное, благоприятствует дальнейшему сближению. Дней через десять они
начинают жить общей жизнью, еще более устойчивой, чем брак, если не счи-
тать того, что на ночь они все-таки расстаются.
А затем судно неожиданно останавливается; они останавливаются вместе
с ним, и у них - иногда у одного, а часто и у обоих - рождается ощуще-
ние, что они слишком поздно разобрались в своих чувствах. Тогда они при-
ходят в возбуждение, лихорадочное, но не лишенное приятности, потому что
