- На, прочти.
Она прочла.
- Понимаю. Мой приезд был вдвойне роковым.
Уилфрид опустился на диван и сидел, глядя на нее.
"Если уйду, буду потом рваться обратно", - подумала Динни и спросила:
- Как у тебя насчет обеда?
- Кажется, Стэк что-то приготовил.
- На меня хватит?
- Еще останется, если ты в таком же настроении, как я.
Динни позвонила.
- Я остаюсь обедать, Стэк. Еды мне нужно две ложки.
И, найдя предлог на минуту уединиться и восстановить душевное равно-
весие, спросила:
- Можно мне умыться, Уилфрид? Вытирая лицо и руки, она напрягала все
силы, чтобы овладеть собой; затем внезапно отказалась от борьбы. Что бы
она ни решила, все неправильно, мучительно и, видимо, неосуществимо.
Будь что будет!
Когда Динни вернулась в гостиную, Уилфрида там не оказалось. Спальня
была отперта, но тоже пуста. Динни рванулась к окну. На улице никого. За
спиной девушки раздался голос Стэка:
- Извините, мисс. Мистера Дезерта вызвали. Он просил вам передать,
что напишет. Обед будет через минуту.
Динни подошла к нему:
- Ваше первое впечатление от меня было верным, Стэк; второе - нет. Я
ухожу. Мистеру Дезерту больше не нужно прятаться. Передайте ему, пожа-
луйста.
- Мисс, - остановил ее Стэк, - я говорил вам, что он очень стреми-
тельный, но таким, как сегодня, я его еще не видел. Простите, мисс, но
боюсь, он решил выйти из игры.
- Если он покинет Англию, я хотела бы взять Фоша, - объявила Динни.
- Насколько я знаю мистера Дезерта, мисс, он, видно, задумал уехать.
Я догадался, что это на него нашло еще в тот вечер, когда он получил
письмо, а на другой день утром вы приехали сюда.
- Ну что ж, - отозвалась Динни, - попрощаемся, и помните, что я ска-
зала.
Они обменялись долгим рукопожатием, и девушка, по-прежнему неестест-
венно спокойная, вышла и спустилась по лестнице. Она шла быстро; у нее
кружилась голова, в которой раздавалось только одно слово: "Все!" В этих
трех буквах заключалось и то, что она пережила, и то, что ей еще предс-
тояло пережить. Ни разу в жизни она не чувствовала себя такой отрешенной
от мира, неспособной к слезам, безразличной к тому, куда она идет, что
делает, кого видит. Мир бесконечен, но для нее конец уже наступил! Вряд
ли Уилфрид обдуманно избрал такой способ разрыва. Для этого он слишком
плохо ее знает. Но, по существу, более удачного, более бесповоротного
способа не выбрать. Бегать за мужчиной? Ну нет! Динни даже не пришлось
формулировать свою мысль, - она родилась самопроизвольно.
Целых три часа девушка ходила и ходила по улицам Лондона и наконец
повернула к Вестминстеру, чувствуя, что иначе свалится. Вернувшись на
Саут-сквер, она собрала остаток сил, чтобы казаться оживленной, но когда
Динни поднялась к себе, Флер сделала вывод:
- Майкл, случилось что-то очень скверное.
- Бедная Динни! Что он опять выкинул, черт его побери? Флер подошла к
окну и отдернула занавески. Ночь еще не наступила, но улица была пустын-
на, если не считать двух кошек, такси, проезжавшего по другой стороне, и
человека на мостовой, который держал в руке связку ключей и внимательно
изучал ее.
- Не подняться ли мне поговорить с ней?
- Нет. Понадобись мы Динни, она бы сама нас позвала. Если твое пред-
положение правильно, ей никто не нужен. Она становится дьявольски гор-
дой, когда ее припирают к стенке.
- Ненавижу гордость! - воскликнула Флер и, задернув занавески, напра-
вилась к двери. - Она всегда проявляется в неподходящий момент и валит
человека с ног. Не преодолев ее, не сделаешь карьеры.
Флер вышла.
"Не знаю, горд ли я, но карьеры я не сделал", - подумал Майкл. Он
медленно поднялся по лестнице, немного постоял в дверях своей туалетной.
Наверху ни звука.
Динни ничком лежала на постели. Вот он, конец! Почему сила, именуемая
любовью, вознесла ее, измучила и опять сбросила на землю, где ей, изло-
манной, опустошенной, дрожащей, больной, раненой и раздавленной, остает-
ся лишь терзаться тоской и отчаянием? Любовь и гордость! Вторая сильнее
первой. Эти признания рвались из сердца девушки, их приходилось зажимать
подушкой. Ее любовь против его гордости! Ее любовь против ее собственной
гордости! И победила гордость. Бесполезная и горькая победа! Весь прожи-
тый вечер казался девушке сном. Явью был только один его момент - когда
Уилфрид, стоявший у окна, обернулся и она подумала: "Он меня ненавидит!"
Да, он ненавидел ее, - она укор его раненому самоуважению, она
единственное, что мешало ему крикнуть: "Будьте вы все прокляты и прощай-
те!"
Что ж, теперь он может крикнуть и уйти! А ей - страдать и страдать,
медленно избывая боль. Нет! Лежать, подавив эту боль, заставить ее за-
молчать, задушить подушкой! Не думать о ней, не считаться с нею, не за-
мечать ее, хотя она растет и раздирает душу! Именно таков был смысл той
молчаливой борьбы, которую, задыхаясь, вела с собой Динни, потому что
даже неосознанные переживания таят в себе определенный смысл, хотя чело-
век, охваченный инстинктивным порывом, и не умеет ясно выразить его. Она
не могла вести себя с Уилфридом иначе. Разве она виновата, что Масхем
прислал ему письмо с фразой о даме, чье присутствие охраняет его? Разве
она виновата, что кинулась в Ройстон? В чем ее ошибка? Вздорный, беспри-
чинный разрыв! Наверно, пути любви всегда таковы. Динни казалось, что,
пока она лежит, ночь надсадно, как старые часы, отстукивают мгновения.
Быть может, и для нее, брошенной и поверженной, в жизни наступила ночь?
XXIX
Уилфрид убежал с Корк-стрит, повинуясь внезапному порыву. С той мину-
ты в Ройстоне, когда Динни, стоя в автомобиле и закрыв глаза рукой,
вдруг прервала своим появлением их жестокую и непристойную схватку, он
испытывал к ней безнадежно противоречивое чувство. Сегодня ее нежданный
приход, аромат, голос, теплота возобладали над этим болезненным
чувством, и оно растворилось в поцелуе; но стоило Динни на минуту оста-
вить Уилфрида, как оно вернулось и унесло его в водоворот Лондона, где,
по крайней мере, можно часами бродить и никого не встретить. Он двинулся
в южном направлении и скоро наткнулся на хвост желающих попасть в "Коро-
левский театр". Он решил: "Что здесь, что в другом месте!.." - и присое-
динился к ним, но, когда очередь дошла до него, повернулся и пошел к
востоку. Пересек безлюдный, пропахший отбросами Ковент-гарден и очутился
на Ледгейт-хилл. Здесь запах рыбы напомнил ему, что он с утра ничего не
ел.
Уилфрид зашел в ресторан, заказал коктейль и легкую закуску. Затем
потребовал бумаги и написал:
"Я должен был уйти. Если бы остался, мы уже принадлежали бы друг дру-
гу. Не знаю, на что решусь, - кончу вечер в реке, уеду за границу или
вернусь к тебе. Что бы ни случилось, прости и верь: я любил тебя.
Уилфрид".
Дезерт написал адрес и сунул конверт в карман, но не отправил его. Он
смутно сознавал: ему все равно не выразить того, что он чувствует. Затем
пошел дальше на восток и через Сити, вымершее словно после газовой ата-
ки, выбрался на оживленную Уайтчепел-род. Он шел и шел, стараясь вымо-
тать себя и унять вихрь мыслей. Теперь он двигался к северу, около один-
надцати очутился поблизости от Чингфорда и прошел мимо гостиницы, нап-
равляясь к лесу. Всюду царила залитая лунным светом тишина. Шофер одино-
кой машины, запоздалый велосипедист, несколько парочек и трое бродяг, -
вот и все, кого он встретил, прежде чем свернул с дороги и вошел под
сень деревьев. День угас, луна серебрила листву и стволы. Усталость смо-
рила Уилфрида, и он лег на землю, усыпанную буковыми орешками. Ночь была
словно ненаписанная поэма. Блики и брызги света, напоминая бессвязную
игру воображения, то трепетали, то уплотнялись, то снова становились
призрачными. Ни секунды покоя, ни мгновения серебристой металлической
неподвижности - одно непрерывное, как во сне, чередование вспышек и
тьмы. Вверху сверкали бесчисленные звезды, и, время от времени погляды-
вая на них, Уилфрид видел Большую Медведицу и мириады других светил, не-
заметных и безымянных для жителя большого города.
Он перевернулся, лег на живот и прижался лбом к земле. Внезапно до
него донесся рокот аэроплана, но сквозь густолиственные ветви Уилфриду
не удалось разглядеть быстро скользнувшую по небу машину. Ночной самолет
на Голландию, или пилот англичанин, огибающий очерченные светом контуры
Лондона, или учебный полет между Хендоном и какой-нибудь базой на вос-
точном побережье. Во время войны Уилфрид был летчиком, но после нее ле-
тать ему уже не хотелось. Жужжание мотора разом пробудило в нем то бо-
лезненное чувство, от которого его избавило перемирие. Он сыт по горло!
Гул пронесся и замер над головой. Где-то вдали раздавался слабый рокот
Лондона, но здесь теплую ночную тишину оглашало лишь кваканье лягушки,
тихое чириканье какой-то птицы да попеременное уханье двух сов. Уилфрид
снова лег ничком и погрузился в тяжелый сон.
Когда он проснулся, свет только-только начинал пробиваться сквозь
мглу. Роса выпала обильная, Уилфрид продрог и закоченел, но голова рабо-
тала ясно. Он встал, размял руки, закурил сигарету и глубоко затянулся.
Потом сел, обхватил руками колени и докурил сигарету до конца, ни разу
не вынув ее изо рта и выплюнув превратившийся в столбик пепла окурок
лишь после того, как тот чуть не обжег ему губы. Вдруг Уилфрида затряс-
ло. Он встал и побрел обратно к дороге. Он так закоченел и устал, что
еле шел. Уже совсем рассвело, когда он выбрался на шоссе и, понимая, что
должен вернуться в Лондон, поплелся тем не менее в противоположную сто-
рону. Он с трудом передвигал ноги, время от времени его начинала бить
неистовая дрожь. В конце концов он сел, прижался головой к коленям и
впал в оцепенение. Его привел в себя окрик: "Эй!" Свежевыбритый молодой
человек остановил рядом с ним свой маленький автомобиль:
- Что-нибудь случилось?
- Ничего, - пробормотал Уилфрид.
- Все равно вид у вас неважный. Вы знаете, который час?
- Нет.
- Садитесь, я подвезу вас до гостиницы в Чингфорде. Деньги у вас
есть?
Уилфрид мрачно взглянул на него и засмеялся:
- Да.
- Не обижайтесь. Вам нужно выспаться и выпить чашку крепкого кофе.
Поехали!
Уилфрид встал. Ноги под ним подгибались, и, кое-как забравшись в ма-
шину, он тут же рухнул на сиденье рядом с молодым человеком. Тот заве-
рил:
- Доедем в два счета.
Через десять минут, которые показались пятью часами смятенному и ли-
хорадочному мозгу Уилфрида, автомобиль остановился у гостиницы.
- У меня здесь знакомый чистильщик сапог. Я попрошу его присмотреть
за вами, - объявил молодой человек, - Как вас зовут?
- К черту! - пробормотал Уилфрид.
- Эй, Джордж! Я подобрал этого джентльмена на дороге. Он еле стоит.
Устройте ему приличный номер, приготовьте грелку погорячей и суньте к
нему в кровать. Заварите кофе покрепче да заставьте его выпить.
Чистильщик осклабился:
- Это все?
- Нет. Измерьте ему температуру и вызовите врача. Слушайте, сэр, -
обратился молодой человек к Уилфриду. - Я рекомендую вам этого парня.
Сапоги он чистит - лучше не надо. Положитесь на него и ни о чем не бес-
покойтесь, а мне пора дальше - уже шесть часов.
Молодой человек подождал, пока Уилфрид, опираясь на руку чистильщика,
доковыляет до гостиницы, и уехал.
Чистильщик отвел Уилфрида в номер:
- Разденетесь сами, хозяин?
- Да, - выдавил Уилфрид.
- Тогда я схожу за грелкой и кофе. Насчет постели будьте спокойны, -
они у нас всегда сухие. Вы что, всю ночь провели на улице?
Уилфрид сидел на кровати и не отвечал.
- Вот что! - объявил чистильщик. - Давайте-ка руку.
Он стянул с Уилфрида пиджак, затем жилет и брюки.
- По-моему, вы всерьез простыли. Белье у вас хоть выжми. Стоять може-
те?
Уилфрид покачал головой.
