В поезде девушкой овладела паника. Неужели ее обманула интуиция, со-
ветовавшая ей выждать, пока Уилфрид не сделает первый шаг? Может быть,
ей следовало сразу же кинуться к нему? Поэтому, приехав в Лондон, она
бросила шоферу:
- Корк-стрит.
Но Уилфрида не оказалось дома, и Стэк не знал, когда он вернется. По-
ведение слуги тоже показалось девушке странным. Похоже было, что он за-
нял выжидательную позицию и не собирается ее менять. Здоров ли мистер
Дезерт? Да. А как собака? С собакой все в порядке. Динни уехала в совер-
шенном отчаянии. На Саут-сквер дома тоже никого не оказалось. Весь мир
словно сговорился дать ей почувствовать, как она одинока. Она позабыла
про Уимблдон, выставку лошадей и прочие события, приходившиеся на данное
время года. Все эти проявления интереса к жизни настолько противоречили
теперешнему состоянию духа девушки, что она просто не понимала, как мо-
гут люди заниматься подобными делами.
У себя в комнате она села за письмо к Уилфриду. Больше нет никаких
оснований молчать, - Стэк все равно скажет, что она заходила.
Динни написала:
"Саут-сквер, Вестминстер.
С самой субботы я мучилась сомнениями - писать тебе или ждать, пока
ты напишешь. Милый, у меня и в мыслях не было вмешиваться в твои дела. Я
просто ехала к мистеру Масхему, намереваясь сказать ему, что во всем ви-
новата я одна, что это я заставила тебя "перейти границы", как он имел
глупость выразиться. Я никак не предполагала, что ты можешь там оказать-
ся. В сущности, я даже не слишком надеялась застать его. Пожалуйста,
позволь повидаться с тобой.
Твоя несчастная
Динни".
Девушка сама опустила письмо в ящик. На обратном пути она встретила
Кита, который возвращался домой в сопровождении гувернантки, собаки и
двух младших детей тети Эдисон. Они казались совершенно счастливыми;
Динни стало стыдно не казаться такой же, и она отправилась вместе с ними
пить чай в классную комнату Кита. Чаепитие еще не закончилось, когда
вернулся Майкл. Динни, редко видевшая его в обществе сынишки, была оча-
рована непринужденностью их взаимоотношений. Глядя на них, трудно было
сказать, кто старше, хотя некоторая разница в росте и отказ от второй
порции клубничного варенья говорили в пользу Майкла. Час, проведенный с
детьми, был для Динни самым счастливым за пять дней, прошедших с тех
пор, как она рассталась с Уилфридом. Затем она отправилась вместе с
Майклом к нему в кабинет.
- Что-то случилось, Динни? Перед ней лучший друг Уилфрида, человек,
которому легче всего излить душу, а у нее нет слов! И вдруг, опустившись
в кресло Майкла, подперев голову руками и глядя не на него, а в прост-
ранство, словно присматриваясь к своему будущему, Динни заговорила.
Майкл устроился на подоконнике; лицо его попеременно принимало то го-
рестное, то чудаковатое выражение; время от времени он тихо вставлял ус-
покоительное словечко. Ничто не испугало бы ее, говорила Динни, ни об-
щественное мнение, ни газеты, ни даже ее семья, если бы в самом Уилфриде
не таилась глубокая горькая тревога, всепоглощающее сомнение в пра-
вильности своего поступка, если бы он не стремился постоянно доказывать
другим, а главное, самому себе, что он не трус. Динни впервые решилась
дать выход долго сдерживаемой тревоге, которую вселяло в нее ощущение
того, что она словно пробирается по болоту и каждую минуту может прова-
литься в бездонную трясину, прикрытую лишь тонким и обманчивым слоем
дерна. Наконец она замолчала и бессильно откинулась на спинку кресла.
- Но разве он не любит тебя по-настоящему, Динни? - мягко спросил
Майкл.
- Не знаю, Майкл. Раньше я думала, что да. Теперь не знаю. За что ему
меня любить? Я - обыкновенный человек, он - нет.
- Все мы кажемся себе обыкновенными. Не хочу тебе льстить, но ты ка-
жешься мне гораздо менее обыкновенной, чем Уилфрид.
- О нет!
- Поэты доставляют окружающим одно беспокойство, - мрачно констатиро-
вал Майкл. - Итак, что же будем делать?
Вечером после обеда он ушел якобы на вечернее заседание палаты, а на
самом деле отправился на Корк-стрит.
Уилфрида дома не оказалось, и Майкл попросил у Стэка разрешения по-
дождать. Сидя на диване в этой причудливо обставленной и плохо освещен-
ной комнате, он корил себя за то, что пришел. Намекнуть, что его послала
Динни? Бесполезно и даже вредно. Кроме того, она же тут ни при чем. Он
пришел сам, чтобы попробовать выяснить, в самом ли деле Уилфрид любит
ее. Если не любит, - что ж, тем легче и быстрее она переживет свое горе.
Новость, может быть, разобьет ей сердце, и все же лучше это, чем го-
няться за призраком. Майкл знал или догадывался, что Уилфрид совершенно
не способен поддерживать односторонние отношения. Самое страшное для
Динни - связать себя с ним, переоценив его чувство к ней. Возле дивана
на маленьком столике с виски лежала вечерняя почта - всего два письма.
Одно из них, как заметил Майкл, - от Динни. Дверь приоткрылась, и вошла
собака. Она обнюхала брюки Майкла и легла, положив морду на лапы и уста-
вившись на дверь. Он заговорил с ней, но она не обратила на него внима-
ния. Ученая собака! "Буду ждать до одиннадцати", - решил Майкл, и почти
сразу же вслед за этим вошел Уилфрид. На щеке у него был кровоподтек,
подбородок заклеен пластырем. Собака завертелась у него под ногами.
- Похоже, вы крепко подрались, старина? - осведомился Майкл.
- Да. Виски?
- Нет, благодарю.
Он наблюдал за Уилфридом. Тот взял письма, отвернулся и вскрыл их.
"Я должен был догадаться, что он это сделает! - подумал Майкл. -
Пропали мои надежды! Теперь он просто обязан притворяться, что влюб-
лен в Динни".
Уилфрид, все еще стоя спиной к гостю, налил себе виски и выпил. Затем
обернулся и спросил:
- Ну? Обескураженный таким кратким обращением и мыслью, что он пришел
выспрашивать друга, Майкл молчал.
- Что ты хотел спросить?
- Любишь ли ты Динни, - отрезал Майкл.
Уилфрид рассмеялся.
- Ну, знаешь ли!..
- Знаю. Так не может больше продолжаться. Черт побери, Уилфрид, ты
обязан подумать о ней.
- Я думаю.
Уилфрид бросил это с таким измученным и отрешенным видом, что Майкл
решил: "Не лжет".
- Тогда, бога ради, докажи ей это! - взмолился он. - Не заставляй ее
терзаться.
Уилфрид отвернулся к окну и, не глядя назад, сказал:
- Ты никогда не был вынужден доказывать, что ты не трус. И не пытайся
- все равно случай не подвернется. Он приходит, когда не нужно, а не
тогда, когда ты его ищешь.
- Естественно. Но это же не вина Динни, дружище.
- Ее беда.
- Как же быть? Уилфрид повернулся на каблуках:
- О, черт бы тебя побрал, Майкл! Уходи! В такие вещи нельзя вмеши-
ваться. Они слишком личные.
Майкл вскочил и взялся за шляпу. Уилфрид сказал именно то, о чем он и
сам думал перед его приходом.
- Ты совершенно прав, - смиренно согласился он. - Спокойной ночи,
старина. Хороший у тебя пес.
- Прости, - извинился Уилфрид. - У тебя добрые намерения, но тут ты
бессилен. Тут все бессильны. Спокойной ночи.
Майкл вышел и спустился с лестницы, напоминая побитую собаку.
Когда он вернулся домой, Динни уже поднялась к себе, но Флер ждала
его внизу. Он не собирался поведать ей о своем визите, но жена прис-
тально посмотрела на него и объявила:
- Ты не был в палате, Майкл. Ты ходил к Уилфриду.
Майкл кивнул.
- Ну как?
- Ничего не вышло.
- Я заранее могла сказать тебе то же самое. Как ты поступишь на ули-
це, увидев, что мужчина ссорится с женщиной?
- Перейду на другую сторону, если, конечно, успею вовремя их заме-
тить.
- Тогда в чем же дело?
- Они же не ссорятся.
- Допустим. Но у них свой особый мир, вход в который закрыт для всех
остальных.
- Так Уилфрид и ответил.
- Естественно.
Майкл пристально посмотрел на Флер. У нее тоже был однажды свой осо-
бый мир. И не с ним!
- Это глупость с моей стороны. Но я вообще глуп.
- Нет, ты не глупый. Ты чересчур благожелательный. Идешь спать?
Поднимаясь наверх, Майкл не мог отделаться от странной уверенности,
что не он хочет лечь с ней в постель, а она с ним. Что ж, в постели все
разом изменится, - такова уж природа мужчины!
Через окно своей комнаты, расположенной над спальней Майкла и Флер,
Динни услышала тихое журчание их голосов и, уронив голову на руки,
дала волю отчаянию. Звезды враждебны ей! Внешние препятствия можно раз-
рушить или обойти, но путь к сердцу любимого человека, когда им владеет
глубокий душевный разлад, закрыт непреодолимой преградой, которую нельзя
ни отодвинуть, ни пробить, ни сломать. Девушка взглянула на враждебные
ей звезды. Неужели древние действительно верили во влияние светил, или у
них, как и у нее самой, просто была такая манера выражаться? Неужели
этим ярким бриллиантам, поблескивающим на синем бархате ночного просто-
ра, есть дело до крошечных людей, человекообразных насекомых, которые
рождаются из объятия, встречают себе подобного, сливаются с ним, умирают
и становятся прахом? Всуе ли поминаются названия этих пылающих солнц,
вокруг которых вращаются крошечные осколки-планеты, или воистину их бег
и расположение предвещают грядущее?
Нет, человек всегда переоценивает свою значимость. Он пытается впрячь
вселенную в ничтожное колесо своей судьбы. Спускайся вниз, милый Возни-
чий! Но он не спускается, а уносит человека с собой в бесконечность...
XXVII
Два дня спустя Черрелы в полном составе собрались на семейный совет,
так как Хьюберт получил приказ срочно вернуться в свой суданский полк и
требовал, чтобы до его отъезда было принято решение относительно Динни.
Поэтому четверо братьев Черрел, сэр Лоренс, Майкл и сам Хьюберт сошлись
у Эдриена в музее, после того как мистер Черрел-судья освободился из
присутствия. Все знали, что совещание, видимо, ни к чему не приведет,
поскольку, - как понимает даже правительство, - бесполезно принимать ре-
шения, которые невозможно провести в жизнь.
Майкл, Эдриен и генерал, лично встречавшиеся с Уилфридом, оказались
наименее разговорчивыми; больше всех разглагольствовали сэр Лоренс и
судья; Хьюберт и Хилери то подавали голос, то замолкали.
Предпосылка у всех была одна и та же: "Это дело скверное", - но, раз-
вивая ее, ораторы разделились на два лагеря: Эдриен, Майкл и отчасти Хи-
лери утверждали, что сделать ничего нельзя, надо подождать и посмотреть,
чем все кончится, остальные считали, что сделать можно очень многое, но
ничего конкретно не предлагали.
Майкла, впервые увидевшего всех своих четырех дядей одновременно, по-
разило сходство черт и цвета их лиц, сходство почти полное, за исключе-
нием глаз - серо-голубых у Хилери и Лайонела, карих у генерала и Эдрие-
на. У всех были скупые жесты, неторопливые движения. В Хьюберте эти ха-
рактерные приметы подчеркивались молодостью; его карие глаза по временам
казались почти серыми.
- Не дает ли закон возможности помешать ей, Лайонел? - услышал Майкл
голос отца.
Эдриен нетерпеливо перебил:
- Оставьте Динни в покое. Пытаться решать за нее - нелепо. У нее го-
рячее сердце, бескорыстная натура и достаточно здравого смысла.
Хьюберт возразил:
- Все мы знаем это, дядя, но дело кончится для нее большим горем, и
мы должны сделать, что можем.
- А что мы можем?
"Вот именно!" - подумал Майкл и сказал:
- Она сейчас и сама не знает, что делать.
- Почему бы тебе не увезти ее с собой в Судан, Хьюберт? - спросил
судья.
- Я потерял всякий контакт с нею.
- Если бы кто-нибудь очень нуждался в ней... - начал и не кончил фра-
зу генерал.
- Даже это реально лишь в том случае, если она будет совершенно уве-
рена, что больше не нужна Дезерту, - отпарировал Эдриен.
Хилери вынул трубку изо рта:
- Кто-нибудь говорил с Дезертом?
- Я был у него один раз, - отозвался генерал.
