Чистильщик выдернул из-под него верхнюю простыню, стащил с Уилфрида
через голову рубашку, затем не без борьбы снял с него нижнее белье и за-
вернул больного в одеяло.
- Ну, а теперь, хозяин, ложитесь как следует.
Он опустил голову Уилфрида на подушку, закинул ему ноги на кровать и
накрыл его еще двумя одеялами:
- Лежите пока. Я минут через десять вернусь.
Уилфрид лежал, и его сотрясала такая дрожь, что он утратил способ-
ность связно мыслить и не мог уже членораздельно произносить слова, так
как зубы у него неистово стучали. Все же он, заметил, что в номер вошла
горничная, а затем услышал голоса:
- Он раздавит градусник зубами. Куда еще можно поставить?
- Попробую под мышку.
Ему сунули под мышку термометр и прижали руку к телу.
- Вы не болели желтой лихорадкой, сэр? Уилфрид качнул головой.
- Можете приподняться, хозяин? Ну-ка, выпейте.
Сильные руки приподняли Уилфрида; он выпил.
- Сто четыре. [10]
- Ого! Суньте грелку ему в ноги, а я позвоню доктору.
Уилфрид разглядел горничную, которая наблюдала за ним с таким видом,
словно спрашивала себя, какую лихорадку подцепит она сама.
- Малярия, - неожиданно объявил он. - Не заразно. Дайте мне сигарету.
Возьмите в жилете.
Горничная поднесла ему к губам сигарету и дала прикурить. Уилфрид
глубоко затянулся, потом попросил:
- Е-еще.
Горничная вторично поднесла сигарету к его губам:
- Говорят, в лесу есть малярийные комары. Вас не покусали ночью, сэр?
- О... она у ме... меня давно.
Сейчас его трясло меньше, и он видел, как горничная ходит по комнате,
собирая его одежду и задергивая занавески, чтобы свет не падал на кро-
вать. Затем она подошла к нему. Он улыбнулся ей.
- Еще чашечку горячего кофе? Уилфрид потряс головой, снова закрыл
глаза и опустился на постель, продолжая дрожать и сознавая, что она
по-прежнему наблюдает за ним. Потом опять раздались голоса:
- Фамилия нигде не указана, но видно, он из высокопоставленных. В
карманах деньги и письмо. Доктор будет через пять минут.
- Ладно, я дождусь, но я ведь на работе.
- Ничего, мне тоже на работу. Позовите хозяйку и объясните.
Уилфрид заметил, что горничная стоит и смотрит на него с благоговей-
ным испугом. Чужой, из высокопоставленных, да еще с редкою болезнью -
любопытная загадка для неискушенного ума. Голова его уткнулась в подуш-
ку; смуглая щека, ухо, прядь волос, прищуренный глаз под густой бровью,
- вот все, что ей видно. Он почувствовал робкое прикосновение ее пальца
ко лбу. Ого, как пышет!
- Не хотите ли сообщить вашим друзьям, сэр? Уилфрид замотал головой.
- Доктор сейчас придет.
- Я проваляюсь дня два... Ничем не поможешь... Хинин... апельсиновый
сок...
Его снова неудержимо затрясло, и он замолчал. Затем вошел врач; гор-
ничная, по-прежнему прислонясь к комоду, покусывала мизинец. Потом выта-
щила палец изо рта, и Уилфрид услышал, как она спросила:
- Остаться мне, сэр?
- Да, можете остаться.
Пальцы врача нащупали пульс Уилфрида, приподняли ему веки, раздвинули
губы.
- Как самочувствие, сэр? Давно этим болеете? Уилфрид кивнул.
- Ну что ж, полежите здесь и поглотайте хинин. Ничего другого посове-
товать не могу. Приступ весьма острый.
Уилфрид кивнул.
- Ваших визитных карточек не нашли. Как вас зовут?
Уилфрид замотал головой.
- Хорошо, хорошо, не волнуйтесь! Примите-ка вот это.
XXX
Динни вылезла из автобуса и выбралась на простор Уимблдонского парка.
Она ускользнула из дому после почти бессонной ночи, оставив записку, что
ее не будет до вечера. Торопливо ступая по траве, она вошла в березовую
рощицу и легла на землю. Однако ни облака, проплывавшие высоко над голо-
вой, ни солнечный свет, пробивавшийся сквозь ветки берез, ни трясогузки,
ни холмики сухого песка, ни зобатый лесной голубь, которого даже не
встревожило ее распростертое тело, не принесли ей успокоения и не обра-
тили ее мысли к природе. Девушка лежала на спине с сухими глазами и
вздрагивала. Неужто есть существо, которому ее страдания доставляют не-
изъяснимое наслаждение? Человек, потерпевший поражение, должен не ждать
поддержки извне, а искать ее в самом себе. Динни не могла ходить и пока-
зывать людям, что переживает трагедию. Это отвратительно, и она так не
сделает! Но ничто: ни благоуханный воздух, ни бегущие облака, ни шорох
листвы под ветром, ни голоса детей не подсказывали девушке, как обновить
себя и начать жить сначала. Одиночество, на которое она обрекла себя
после первой встречи с Уилфридом у памятника! Фошу, стало теперь особен-
но ощутимым. Она все поставила на одну карту, и карта была бита. Динни
врылась пальцами в песчаную почву; чья-то собака, заметив норку, подбе-
жала и обнюхала девушку. Она только-только начала жить и уже мертва.
"Венков просим не возлагать!"
Вчера вечером она предельно отчетливо поняла, что все кончилось, и
теперь даже не думала о возможности связать порванную нить. Он горд, но
и она горда! По-другому, но тоже до мозга костей. Она никому по-настоя-
щему не нужна. Почему бы ей не уехать? У нее ведь почти триста фунтов.
Отъезд не принесет ей ни радости, ни облегчения, но избавит от необходи-
мости огорчать близких, которые ждут, что она станет прежней веселой
Динни. Девушке вспомнились часы, проведенные вместе с Уилфридом в таких
же парках. Воспоминание было таким острым, что Динни зажала рот рукой,
боясь, как бы у нее не вырвался стон отчаяния. До встречи с ним она не
знала одиночества. А теперь она одинока! Холод, холод - леденящий, бесп-
редельный! Вспомнив, как она установила, что быстрая ходьба успокаивает
сердечную боль, держась за сердце, перешла через шоссе, по которому из
города уже выплескивался воскресный поток машин. Дядя Хилери уговаривал
ее однажды не терять чувства юмора. Да было ли оно у нее? В конце Барнз-
коммон Динни села в автобус и поехала обратно в Лондон. Она должна что-
нибудь съесть, иначе упадет в обморок. Она вылезла около Кенсингтонского
сада и завернула в первую попавшуюся гостиницу.
После завтрака Динни посидела в саду, затем отправилась на Ма-
унтстрит. Дома никого не застала, прилегла в гостиной на диван и, слом-
ленная усталостью, заснула. Ее разбудил приход тетки. Динни приподня-
лась, села и объявила:
- Все вы можете порадоваться за меня, тетя Эм. Все кончено.
Леди Монт посмотрела на племянницу, на ее тихую бесплотную улыбку, и
две слезинки одна за другой скатились по ее щекам.
- Я не знала, что вы плачете и на похоронах, тетя Эм.
Динни встала, подошла к тетке и своим платком стерла следы, оставлен-
ные слезами:
- Ну вот! Леди Монт тоже встала.
- Я должна выреветься. Мне это просто необходимо! - сказала она и
поспешно выплыла из комнаты.
Динни с той же бесплотной улыбкой снова опустилась на диван. Блор
внес чайный прибор; она поговорила с ним о его жене и Уимблдоне. Он вряд
ли полностью отдавал себе отчет о состоянии Динни, но все же, выходя,
обернулся и посоветовал:
- С вашего позволения, мисс Динни, вам не повредил бы морской воздух.
- Да, Блор, я уже об этом думала.
- Очень рад, мисс. В это время года все переутомлены.
Он, видимо, тоже знал, что ее игра проиграна. И неожиданно почувство-
вав, что у нее больше нет сил присутствовать на собственных похоронах,
девушка прокралась к двери, прислушалась, спустилась по лестнице и выс-
кользнула из дома.
Но она была так вымотана физически, что еле дотащилась до
СентДжеймс-парка. Там она посидела у пруда. Вокруг люди, солнце, утки,
тенистая листва, остроконечные тростники, а внутри нее - самум! Высокий
мужчина, появившийся со стороны Уайтхолла, машинально сделал легкое дви-
жение, словно собираясь поднести руку к шляпе, но увидел ее лицо, спох-
ватился и прошел мимо. Сообразив, что, наверно, написано у нее на лице,
Динни встала, добралась до Вестминстерского аббатства, вошла и опусти-
лась на скамью. Так, наклонясь вперед и закрыв лицо руками, девушка про-
сидела целых полчаса. Она не помолилась, но отдохнула, и лицо ее приоб-
рело иное выражение. Она почувствовала, что опять способна смотреть лю-
дям в глаза и не показывать при этом слишком много.
Уже пробило шесть, и Динни направилась на Саут-сквер. Пробралась не-
замеченной к себе в комнату, долго сидела в горячей ванне, потом надела
вечернее платье и решительно спустилась вниз в столовую. Обедала она
вместе с Майклом и Флер; ни один из них ни о чем ее не спросил. Ясно,
что они знают. Динни кое-как продержалась до ночи. Когда она собралась к
себе наверх, они оба поцеловали ее и. Флер сказала:
- Я велела сунуть вам в постель горячую грелку. Если ее положить за
спину, легче заснуть. Спокойной ночи.
Девушка снова почувствовала, что. Флер когда-то уже выстрадала ту му-
ку, которая терзает теперь ее, Динни. Ночью ей спалось лучше, чем можно
было ожидать.
За утренним чаем ей подали письмо со штампом чингфордской гостиницы:
"Мадам,
В кармане джентльмена, который лежит здесь в остром приступе малярии,
было обнаружено нижеприлагаемое адресованное Вам письмо. Пересылаю его
Вам.
С совершенным почтением
Роджер Куили, доктор медицины".
Девушка прочла письмо. "Что бы ни случилось, прости и верь: я любил
тебя. Уилфрид". И он болен! Динни мгновенно подавила первый порыв. Нет,
она не бросится во второй раз туда, куда боятся входить ангелы! Тем не
менее она побежала вниз, позвонила Стэку и сообщила, что Уилфрид лежит в
чингфордской гостинице с острым приступом малярии.
- Значит, ему понадобятся пижамы и бритва, мисс. Я отвезу.
Динни сдержалась и вместо: "Передайте ему привет", - сказала:
- Он знает, где меня найти, если я буду нужна.
Письмо смягчило душевную горечь Динни, но девушка по-прежнему была
отрезана от Уилфрида. Она не может пальцем шевельнуть, пока он не придет
или не пришлет за ней, а он не придет и не пришлет, - в этом она была
втайне уверена. Нет! Он снимет свою палатку и покинет места, где слишком
много страдал.
Около двенадцати заехал Хьюберт, чтобы проститься с ней. Она сразу же
поняла, что он тоже знает. Он пробудет в Судане до октября, потом вер-
нется заканчивать отпуск. Джин остается в Кондафорде до родов, которые,
видимо, будут в ноябре. Врачи считают, что африканское лето вредно отра-
зилось бы на ее здоровье. В это утро брат показался Динни прежним
Хьюбертом. Он распространялся о том, какое преимущество - родиться в
Кондафорде, И девушка, напустив не себя притворную оживленность, подтру-
нила:
- Странно слышать это от тебя, Хьюберт. Ты раньше не особенно любил
Кондафорд.
- Все меняется, когда у тебя есть наследник.
- Вот как? Вы ждете наследника?
- Да, мы настроились на то, что будет мальчик.
- А уцелеет ли Кондафорд до тех пор, пока он вступит в права нас-
ледства?
Хьюберт пожал плечами:
- Попробуем сберечь. Сохраняется только то, что хотят сохранить.
- И даже при этом условии - не всегда, - поправила Динни.
XXXI
Слова Уилфрида: "Можете сказать ее родным, что я уезжаю", - и слова
Динни: "Все кончено", - с почти сверхъестественной быстротой облетели
всех Черрелов, но их не охватило то ликование, которым сопровождается
обычно раскаяние грешника. Все слишком жалели ее, и жалость эта граничи-
ла с печалью. Каждый стремился выразить ей сочувствие, но никто не знал
- как. Сочувствовать слишком явно - хуже, чем не сочувствовать вовсе.
Прошло три дня, но ни один из членов семьи так его и не выразил. Наконец
Эдриена осенило, и он решил пригласить ее позавтракать, хотя ему, как,
впрочем, и всем на свете, было неясно, почему еда может служить утешени-
ем. Он позвонил ей и договорился о встрече в одном кафе, репутация кото-
рого, вероятно, не соответствовала истинным его достоинствам.
Поскольку Динни не относилась к числу тех молодых женщин, для кого
