потолок звуки не проходили. Майкл исчез у себя в туалетной, вскоре вер-
нулся оттуда в голубом халате с шитьем на воротнике и манжетах, который
ему подарила жена, и начал расхаживать по комнате.
- Ложись, - окликнула Флер. - Этим ей не поможешь.
В постели они почти не разговаривали. Майкл заснул первым, Флер лежа-
ла с открытыми глазами. Большой Бэн пробил двенадцать. Город еще шумел,
но в доме было тихо. Время от времени легкий треск, словно распрямляются
доски, которые целый день попирались ногами; легкое посапыванье Майкла;
лепет ее собственных мыслей, - больше ничего. В комнате наверху - молча-
ние. Флер стала обдумывать, куда поехать на летние каникулы. Майкл пред-
лагает в Шотландию или Корнуэл; она же предпочитает хоть на месяц, но на
Ривьеру. Хорошо возвращаться смуглой, - она еще ни разу как следует не
загорала. Детей они не возьмут, - на мадемуазель и няню можно поло-
житься. Что это? Где-то закрылась дверь. Скрипнули ступеньки. Нет, она
не ошиблась. Флер толкнула Майкла.
- Что?
- Слушай.
Снова слабый скрип.
- Сначала заскрипело наверху, - шепнула Флер. - Пойди. Нужно посмот-
реть.
Майкл вскочил, надел халат и домашние туфли, приоткрыл дверь и выгля-
нул. На площадке никого, но внизу в холле кто-то ходит. Он осторожно
спустился с лестницы.
У входной двери смутно виднелась фигура. Майкл тихо спросил:
- Динни, ты?
- Я.
Майкл двинулся вперед. Фигурка отошла от двери, и Майкл натолкнулся
на девушку, когда та уже опустилась на вешалку - саркофаг". Он различил
поднятую руку, которой она придерживала шарф, окутывавший ей лицо и го-
лову.
- Тебе чего-нибудь дать?
- Нет. Я вышла подышать воздухом.
Майкл подавил желание зажечь свет. Он шагнул вперед и в темноте пог-
ладил девушку по руке.
- Я не думала, что вы услышите. Прости, - извинилась она.
Решиться и заговорить о ее горе? Возненавидит она его за это или бу-
дет благодарна?
- Делай как хочешь, родная, лишь бы тебе стало легче, - сказал он.
- Эта была глупость. Я пойду наверх.
Майкл обвил ее рукой и почувствовал, что она совершенно одета. Потом
напряжение, в котором находилась Динни, ослабело, и она прижалась к
Майклу, все еще придерживая рукой шарф, скрывавший ее лицо и голову. Он
стал осторожно покачиваться, словно стараясь убаюкать ее. Динни поникла,
голова ее опустилась ему на плечо. Майкл перестал покачиваться, почти
перестал дышать. Он простоит так, сколько будет нужно. Пусть она отдох-
нет!
XXXV
Когда Уилфрид оставил кабинет Эдриена в музее, он не знал, ни куда,
ни зачем идет, и двигался, как человек, погруженный в один из тех снов,
которые, повторяясь снова и снова, кончаются только с пробуждением. Он
вышел по Кингз-уэй к набережной, очутился у Вестминстерского моста, под-
нялся на него и остановился, облокотясь на парапет. Прыжок - и он свобо-
ден! Был отлив - воды Англии уходили в море, радуясь тому, что не вер-
нутся. Уйти! Уйти от всего, что напоминает ему о нем самом. Избавиться
от вечного копания в себе, от вечного самоистязания! Покончить с прокля-
той слезливой нерешительностью, с хнычущим беспокойством о том, как бы
не сделать ей слишком больно! Она поплачет и переживет. Чувствительность
уже подвела его однажды. Хватит! Видит бог, хватит!
Уилфрид долго стоял на мосту, перегнувшись через парапет, глядя на
светлые воды и проходящие мимо суда. То и дело какой-нибудь кокни оста-
навливался рядом с ним в полной уверенности, что он видит что-то страшно
интересное! Он и видел! Он видел свою судьбу, видел, как, навсегда уходя
в неизвестность, он снимается с якоря и, подобно Летучему голландцу,
мчится по дальним океанам к дальним концам земли. Больше не нужно ни
бравады, ни унижений, ни мольбы, ни притворства. Он поплывет под своим
собственным флагом, не приспуская его.
- Говорят, посмотришь вот так в воду, а потом возьмешь да прыгнешь, -
донесся чей-то голос.
Уилфрид вздрогнул и отошел. Боже, до чего чувствительным и неуравно-
вешенным может стать человек! Он спустился с моста, обогнул Уайтхолл,
добрался до Сент-Джеймс-парка, прошел берегом пруда до гераней и боль
ших каменных статуй, затем свернул в Грин-парк и растянулся на теплой
траве. Он провел там, наверное, около часа, лежа на спине, прикрыв глаза
и с благодарным чувством впитывая в себя лучи солнца. Когда он встал, у
него закружилась голова; он постоял несколько минут, пришел в равновесие
и направился к Хайд-парк Корнер. Сделал несколько шагов, остановился и
круто повернул направо. Навстречу, по обочине дорожки, шла молодая жен-
щина с мальчуганом. Динни! Он увидел, как она охнула и схватилась рукой
за сердце. А он повернулся и ушел. Жестоко, бесчеловечно, зато беспово-
ротно! Такое же ощущение испытывает, вероятно, человек, всадив в ближне-
го нож. Жестоко, бесчеловечно, зато бесповоротно! Конец колебаниям! Те-
перь остается только одно - как можно скорее уехать! Уилфрид повернул к
дому и помчался как одержимый, растянув губы в улыбке и напоминая лицом
человека, сидящего в зубоврачебном кресле. Он сбил с ног единственную
женщину, на которой ему стоило жениться, единственную, к которой он ис-
пытывал то, что достойно называться любовью. Что ж! Лучше вот так разом
сбить ее с ног, чем медленно убивать совместной жизнью! Он - Исав, Изма-
ил, он не создан для дочери Израиля. Мальчик рассыльный остановился я
посмотрел ему вслед, - Уилфрид двигался си скоростью, показавшейся па-
реньку несколько необычной. Он пересек Пикадилли, не обращая внимания на
машины, и нырнул в узкую горловину Бонд-стрит. Внезапно ему в голову
пришла мысль, что он уже никогда не увидит шляп в витринах Скотта. Мага-
зин только что закрылся, но за окнами рядами стояли шляпы - сверхмодные
мужские, тропические, дамские, модернизованные образцы трильби и хомбур-
гов, или как там их еще называют. Уилфрид постоял, двинулся дальше,
обогнул источающее ароматы заведение Эткинсона и вошел в свой подъезд.
Здесь ему пришлось посидеть на лестнице, прежде чем он нашел в себе силы
подняться: прилив энергии - результат нервной встряски в момент встречи
с Динни - уже сменился полным изнеможением. Не успел он преодолеть пер-
вые ступеньки, как на площадке появился Стэк с собакой. Фош рванулся к
Уилфриду и встал на задние лапы, пытаясь дотянуться до его лица. Он пот-
репал собаку за уши. Бедняга, опять остается без хозяина!
- Стэк, завтра на рассвете я уезжаю. В Сиам. Вероятно, больше не вер-
нусь.
- Совсем, сэр?
- Совсем.
- Не возьмете ли меня с собой, сэр? Уилфрид положил руку слуге на
плечо:
- Очень великодушно с вашей стороны, Стэк, но там вы затоскуете,
- Прошу прощенья, сэр, но сейчас вам не стоило бы путешествовать од-
ному.
- Может быть, но я все-таки поеду.
Стэк взглянул Уилфриду в лицо. Взгляд был серьезный и напряженный,
словно слуга хотел навсегда запечатлеть это лицо в своем сердце.
- Я долго служил у вас, сэр.
- Знаю, Стэк. Другой не стал бы гак ко мне относиться. Я сделал рас-
поряжение в завещании на тот случай, если со мной что-нибудь случится.
Надеюсь, вы останетесь у меня и присмотрите, чтобы квартира была в по-
рядке, если мой отец захочет ею воспользоваться?
- Останусь хоть сторожить квартиру, раз уж нельзя поехать с вами.
А вы твердо решили, сэр?
Уилфрид кивнул:
- Твердо, Стэк. Что делать с Фошем?
Стэк помялся и выпалил:
- Мне кажется, я должен рассказать вам, сэр... Когда мисс Черрел была
здесь в последний раз... в тот вечер, когда вы ушли в Чингфорд... Она
сказала, что, если вы уедете, она с радостью возьмет собаку. А Фош ее
любит, сэр.
Лицо Уилфрида превратилось в маску.
- Ведите его гулять, - приказал он и поднялся по лестнице.
В нем снова все всколыхнулось. Убийство совершено! Труп раскаянием не
воскресишь. Конечно, если ей хочется взять собаку, пусть берет. Но поче-
му женщины держатся за воспоминания, когда нужно только одно - забыть?
Он сел за письменный стол и написал:
"Я уезжаю. Так лучше. Фоша доставят к тебе вместе с письмом. Если хо-
чешь взять его, он твой. Я должен быть один. Прости, если можешь, и за-
будь меня.
Уилфрид".
Он написал адрес и, не вставая, медленным взглядом обвел комнату.
После его возвращения сюда не прошло и трех месяцев, а ему кажется,
что он прожил целую жизнь. Вот там, у камина, стояла Динни после визита
ее отца. Здесь, на диване, она сидела, глядя на него. Динни здесь, Динни
там!
Ее улыбка, глаза, волосы! Динни и воспоминания о палатке кочевникабе-
дуина, боровшиеся за него, Уилфрида, и попеременно бравшие верх! Почему
он с самого начала не предвидел, каков будет конец? Он должен был знать
себя.
Дезерт взял листок бумаги и написал:
"Дорогой отец,
Англия мне пришлась не по душе, и завтра я уезжаю в Снам. Время от
времени буду извещать свой банк о перемене адреса. Стэк, как и раньше,
присмотрит за квартирой, так что она будет в порядке, когда бы Вам ни
понадобилась. Надеюсь, что Вы побережете себя. Постараюсь присылать Вам
иногда монеты для коллекции. До свиданья.
Преданный Вам
Уилфрид".
Отец прочтет и скажет: "Боже мой, какая поспешность! Странный
мальчик!" А больше никто ничего не подумает и не скажет, кроме...
Уилфрид взял еще один листок и написал в банк, затем, окончательно
разбитый, лег на диван.
Пусть вещи уложит Стэк, - у него самого больше нет сил. К счастью, он
позаботился привести в порядок паспорт - удивительный документ, делающий
человека независимым от себе подобных, пропуск, открывающий ту дорогу к
одиночеству, какой тебе хочется идти. В комнате было тихо: в этот предо-
беденный час, когда движение на время затихает, с улицы не доносилось
никакого шума. Лекарство, которое он принимал после приступа малярии,
содержало опиум, и Уилфрид постепенно впадал в дремотное состояние. Он
глубоко вздохнул, нервное напряжение ослабло. В его полуодурманенном
мозгу оживали запахи - запахи верблюжьего помета, жарящихся зерен кофе,
кошм, пряностей, людных базаров, пустыни с ее режущим безжизненным воз-
духом, зловонных испарений в приречных деревушках; ожили и звуки - при-
читания нищих, надсадный кашель верблюдов, плач шакала, зов муэдзина,
топот ослиных копыт, перестук молотков в руках у чеканщиков серебра,
скрип и стоны колодезного журавля. Перед его полузакрытыми глазами поп-
лыли видения, давно знакомые и желанные картины Востока. Теперь это бу-
дет другой Восток - еще более далекий и удивительный!.. И Дезерт погру-
зился в настоящий сон.
XXVI
Увидев, как Уилфрид отвернулся от нее в Грин-парке, Динни поняла, что
все кончено навсегда. Его опустошенное лицо взволновало ее до глубины
души. Она примирится с чем угодно, лишь бы это вновь сделало его счаст-
ливым! С того вечера у него на квартире, когда он убежал от нее, Динни
готовила себя к самому худшему, втайне не веря больше в возможность дру-
гого исхода. После кратких минут, проведенных ею с Майклом в темном хол-
ле, она немного поспала и утром выпила кофе у себя в комнате. Около де-
сяти утра ей доложили, что ее спрашивает какой-то человек с собакой.
Девушка торопливо закончила туалет, надела шляпу и спустилась в холл.
К ней может прийти только Стэк.
Слуга стоял у "саркофага", держа на поводке Фоша. Его лицо, понятли-
вое, как всегда, было прорезано морщинами и бледно, как будто он не спал
целую ночь.
Он протянул девушке конверт:
- Мистер Дезерт велел вам передать.
Динни открыла дверь в гостиную:
- Входите, пожалуйста, Стэк. Давайте посидим.
Он сел и выпустил из рук поводок. Собака подошла к Динни и положила
морду ей на колени. Динни прочла записку.
- Мистер Дезерт пишет, что я могу взять. Фоша.
Стэк уставился на свои ботинки:
- Его уже нет, мисс. Он уехал утренним поездом через Париж на
