- Знаешь, Динни, после той жуткой истории, которую я затеяла, я поба-
иваюсь встречи с отцом и мамой. Честное слово, мне совершенно необходимо
приискать работу.
- Да, в Кондафорде ты быстро затоскуешь.
- Не в этом дело. Мне нужно доказать, что я не круглая идиотка. Инте-
ресно, сумела бы я заведовать гостиницей? Они у нас на редкость старо-
модные.
- Мысль неглупая. Такое место требует напряжения, зато дает возмож-
ность общаться с массой людей.
- Это что, насмешка?
- Нет, дорогая, просто голос здравого смысла: ты же никогда не согла-
сишься похоронить себя в глуши.
- А как попасть на такое место?
- Ума не приложу. Кроме того, теперь людям не на что разъезжать.
Боюсь также, что заведование гостиницей требует предварительного изу-
чения технической стороны дела. Впрочем, тебе поможет твой титул.
- Я не желаю носить его имя. Лучше буду просто миссис Клер.
- Понятно. Тебе не кажется, что мне следовало бы знать обо всем нес-
колько подробнее?
Клер помолчала и вдруг выпалила:
- Он - садист.
Динни посмотрела на запылавшее лицо сестры и созналась:
- Никогда не понимала толком, что это такое.
- Человек, который ищет сильных ощущений, причиняя боль тому, кто их
доставляет. Жена - самый удобный объект.
- Родная моя!..
- Всякое бывало. Мой хлыст для верховой езды - это уж последняя кап-
ля.
- Неужели он?.. - в ужасе вскрикнула Динни.
- Да.
Динни пересела на скамейку сестры и обняла Клер:
- Дорогая, ты должна освободиться!
- Как? Доказательств-то нет. И, кроме того, не выставлять же напоказ
такую мерзость! Ты - единственная, кому я могу об этом рассказать.
Динни встала и опустила окно. Лицо у нее пылало так же, как у сестры.
Клер угрюмо продолжала:
- Я ушла от него, как только подвернулась возможность. Но все это не
подлежит огласке. Видишь ли, нормальное влечение быстро теряет остроту,
а климат на Цейлоне жаркий.
- О господи! - вырвалось у Динни. Она снова села напротив сестры.
- Это моя вина. Я ведь всегда знала, что лед тонкий, ну вот и прова-
лилась. Только и всего.
- Но, дорогая, нельзя же в двадцать четыре года быть замужем и жить
без мужа.
- Почему бы нет? Manage mangue [1] хорошо охлаждает кровь. Меня забо-
тит одно - где достать работу. Я не собираюсь садиться отцу на шею. Вы
тут еще держитесь на плаву, Динни?
- Не очень. До сих пор сводили концы с концами, но последний налог
нас прямо топит. Трудность в том, чтобы не пожертвовать никем из прислу-
ги. Мы ведь все сидим в одной лодке. Я всегда считала, что Кондафорд и
деревня - одно целое. Мы или выплывем вместе, или вместе пойдем ко дну.
Так или иначе - надо бороться. Отсюда моя затея с пекарней.
- Можно мне заняться доставкой, если я не найду другой работы? Старая
машина, наверное, еще цела?
- Дорогая моя, ты будешь помогать нам так, как захочешь. Но дело
только начинается. Налаживать его придется до самого рождества. А пока
что скоро выборы.
- Кто наш кандидат?
- Некий Дорнфорд, человек здесь новый, но очень приличный.
- Ему нужны избирательные агенты?
- Я думаю!
- Вот и прекрасно. Для начала займусь хоть этим. А будет толк от на-
ционального правительства?
- Они уверяют, что "завершат начатую работу", но как - покамест не
говорят.
- Мне кажется, что они передерутся, как только им предложат первый же
конструктивный план. Впрочем, мое дело сторона. Буду просто разъезжать
по округе и агитировать: "Голосуйте за Дорнфорда!" Как тетя Эм?
- Завтра приезжает погостить. Неожиданно написала, что не видела ма-
лыша, что пребывает в романтическом настроении и хочет пожить в комнате
священника. Просит меня присмотреть, "чтобы там не навели порядка к ее
приезду". Тетя Эм не меняется.
- Я часто думала о ней, - сказала Клер. - Она вся какая-то успокои-
тельная.
Затем последовало долгое молчание. Динни думала о Клер, Клер - о се-
бе. Размышления скоро утомили приезжую, и она искоса взглянула на сест-
ру. Забыла ли та историю с Уилфридом Дезертом, о которой Хьюберт писал с
такой тревогой, пока она длилась, и с таким облегчением, когда она кон-
чилась? Динни, сообщил Хьюберт, потребовала прекратить всякие разговоры
о ее романе, но с тех пор прошел уже целый год. Рискнуть заговорить, или
она ощетинится, как ежик? "Бедная Динни! - подумала Клер. - Мне двадцать
четыре; значит, ей уже двадцать семь!" Она молча сидела и поглядывала на
профиль сестры. Очаровательный - особенно благодаря чуть вздернутому но-
су, который придает лицу решительное выражение! Глаза не поблекли -
по-прежнему красивые и синие, как васильки; ресницы кажутся неожиданно
темными на фоне каштановой шевелюры. А все-таки лицо осунулось и утрати-
ло то, за что дядя Лоренс прозвал Динни "шипучкой". "Будь я мужчиной, я
влюбилась бы в нее, - решила Клер. - Она хорошая. Но лицо у нее теперь
печальное и проясняется только, когда она заговорит". И Клер полузакрыв
глаза, посматривая на сестру через опущенные ресницы. Нет! Спрашивать
нельзя. На лице, за которым она наблюдала, лежал отпечаток выстраданной
отрешенности. Было бы непростительно снова растревожить ее.
- Займешь свою прежнюю комнату, дорогая? - спросила Динни. -
Боюсь, что голуби чересчур сильно расплодились. Они беспрерывно вор-
куют под твоим окном.
- Мне они не помешают.
- А как насчет завтрака? Сказать, чтобы его подали к тебе в комнату?
- Не беспокойся обо мне, дорогая. Мне будет ужасно неловко, если я
кому-нибудь причиню беспокойство. До чего замечательно вернуться в Анг-
лию, да еще в такой день! Какая чудесная трава, и вязы, и голубое небо!
- Еще один вопрос, Клер. Хочешь, чтобы я рассказала обо всем отцу и
маме, или мне лучше молчать?
Клер стиснула губы.
- По-моему, им следует знать, что я не вернусь к нему.
- Да. Но нужно привести какие-то причины.
- Скажем просто, что это невозможно.
Динни кивнула:
- Я не хочу, чтобы они считали виноватой тебя. Для всех же остальных
- ты приехала домой для поправки здоровья.
- А тетя Эм? - спросила Клер.
- Ее я беру на себя. Кроме того, она будет поглощена малышом. Ну вот,
подъезжаем.
Показалась кондафордская церковь и небольшая группа домиков, большей
частью крытых соломой, - ядро и сердцевина разбросанного прихода. За ни-
ми виднелись службы, примыкавшие к поместью, но сам дом, построенный
предками в милой их сердцу низине, был скрыт деревьями.
Клер, прижавшись носом к оконному стеклу, сказала:
- У меня прямо мурашки бегают. Ты по-прежнему любишь Кондафорд,
Динни?
- Больше.
- Странно. Я вот тоже люблю его, а жить в нем не могу.
- Типично по-английски. Отсюда - Америка и доминионы. Бери саквояж, а
я захвачу чемодан.
Краткая поездка по аллеям, окаймленным вязами, которые пестрели золо-
тыми пятнышками увядшей листвы в лучах заходящего солнца, оказалась неу-
томительной и закончилась обычным ликованием собак, выскочивших из тем-
ного холла навстречу сестрам.
- Новая? - осведомилась Клер, увидев черного спаниеля, который обню-
хивал ей чулки.
- Да, это Фош. Они со Скарамушем подписали пакт Келлога и поэтому
вечно ссорятся, а я у них вроде Маньчжурии, - пояснила Динни и распахну-
ла двери гостиной: - Мама, вот она!
Подходя к бледной, взволнованной и улыбающейся матери. Клер в первый
раз почувствовала себя потрясенной. Приехать вот так обратно и нарушить
их покой!
- Твоя заблудшая овечка вернулась, мамочка! - сказала она. - Слава
богу, ты не изменилась!
После пылких объятий леди Черрел застенчиво взглянула на дочь и сооб-
щила:
- Отец у себя в кабинете.
- Я схожу за ним, - предложила Динни.
В своем одиноком убежище, на котором до сих пор лежал отпечаток воен-
ных и аскетических привычек его владельца, генерал возился с приспособ-
лением, изобретенным им для того, чтобы экономить время при натягивании
охотничьих сапог и бриджей.
- Ну что? - спросил он.
- Клер здорова, дорогой, но порвала с ним и, боюсь, окончательно.
- Скверно! - нахмурился генерал.
Динни взялась руками за отвороты его куртки:
- Виновата не она. Но я не стала бы задавать никаких вопросов. Сдела-
ем вид, что она просто приехала погостить, и постараемся, чтобы этот
приезд был ей по возможности приятен.
- Что он натворил?
- Ничего. Причина - его характер. Я знала, что в нем есть, какая-то
жестокость.
- Знала? Что ты имеешь в виду, Динни?
- Догадывалась по тому, как он улыбается, - по губам.
Генерал издал звук, выражающий крайнее огорчение.
- Идем, - позвал он. - Доскажешь после.
С Клер отец повел себя подчеркнуто радушно и дружелюбно и не расспра-
шивал ее ни о чем, кроме Красного моря и Цейлона, знакомство с которым
ограничивалось у него воспоминаниями о пряных ароматах побережья и про-
гулке по Коричному саду в Коломбо. Клер, все еще взволнованная встречей
с матерью, была благодарна ему за сдержанность. Она довольно скоро ус-
кользнула к себе в комнату, где ее ждали уже распакованные вещи.
Она встала у мансардного окна и прислушалась к воркованию голубей, к
внезапным всплескам и хлопанью их крыльев, когда они взмывали в воздух
над садом, обнесенным живой изгородью из тисов. Солнце почти закатилось,
но свет все еще пробивался сквозь вязы. Ветра не было, и нервы
Клер отдыхали в этой тишине, нарушаемой только голубями и напоенной
непохожим на ароматы Цейлона благоуханием. Родной воздух, чудесный, здо-
ровый, свежий, с легким привкусом горьковатого дымка! Клер увидела над
садом синие ниточки, - садовники жгли сухие листья, сложив их небольшими
кучками. И почти сразу же она закурила сигарету. В этом нехитром жесте
сказалась вся Клер. Она никогда не умела целиком отдыхать, отдаваться
покою и вечно стремилась вперед, к тому полному наслаждению, которое ос-
тается вовеки недоступным для людей с ее натурой. Трубастый голубь, си-
девший на желобе крутой шиферной крыши, следил за ней кротким черным ма-
леньким глазом и неторопливо чистил себе перья. Белизна его была прек-
расна, осанка - горда, и такой же гордостью дышало круглое тутовое де-
ревце, листья которого, слетая сначала с верхних, потом с нижних веток,
кольцом устилали землю и расцвечивали траву. Последние лучи заката про-
низывали его редкую изжелта-зеленую листву, и деревце казалось сказоч-
ным. Семнадцать месяцев назад Клер стояла у этого же окна, глядя поверх
тутового деревца на поля и зеленеющие рощи. Семнадцать месяцев чужих не-
бес и деревьев, чужих ароматов, звуков, вод - незнакомых, дразнящих, об-
манчивых и, как прежде, чуждых! И ни минуты покоя. Его не было и в белом
доме с просторной верандой, который они занимали в Канди. Сначала он
нравился ей, потом она усомнилась в этом, потом поняла, что он ей не
нравится, и, наконец, просто возненавидела его. А теперь все прошло, и
она снова дома. Клер стряхнула пепел с сигареты, потянулась, и голубь,
заплескав крыльями, взмыл в воздух.
III
Динни "взяла на себя" тетю Эм. Это была не простая задача. Обычному
человеку задают вопрос, он отвечает, и дело с концом. С леди Монт такой
последовательный разговор был невозможен. Она стояла посреди комнаты с
надушенным вербеной саше в руках и нюхала его, а Динни распаковывала ее
чемодан.
- Восхитительно пахнет, Динни. Клер что-то желтая. Ждет маленько'о,
а?
- Нет, тетя.
- Жаль. Ко'да мы были на Цейлоне, все обзаводились маленькими. У сло-
нов они такие приятные! В этой комнате мы и'рали в католическо'о священ-
ника, которому спускали еду в корзинке. Твой отец залезал на крышу, а я
была священником. Но в корзинку нико'да не клали ниче'о вкусно'о. Твоя
тетка Уилмет сидела на дереве. В случае появления протестантов ей по-
ла'алось кричать: "Куй, куй!"
- Это было несколько преждевременно, тетя Эм. При Елизавете Австралию
