житейские бури - удобный случай приукрасить свою внешность, Эдриен имел
полную возможность заметить бледность племянницы. От комментариев он
воздержался. В сущности, он вообще не знал, о чем говорить, так как по-
нимал, что мужчина, увлеченный женщиной, все равно живет своей прежней
духовной жизнью, тогда как женщина, мен'ее увлеченная физически, непре-
менно сосредоточивает свою духовную жизнь на любимом мужчине. Тем не ме-
нее он стал рассказывать девушке, как ему пытались "всучить липу".
- Он заломил пятьсот фунтов, Динни, за череп кроманьонца, найденный в
Сэффолке. Вся история выглядела вполне правдоподобно. Но мне посчастли-
вилось встретить археолога графства. Тот и говорит: "Ого! Значит, теперь
он пытается сбыть его вам? Старая уловка! Он откапывал этот череп, по
меньшей мере, три раза. По парню тюрьма плачет. Он держит череп в шкафу,
каждые пять-шесть лет роет яму, кладет его туда, а потом пытается сбыть.
Возможно, что череп действительно кроманьонский, но он-то подобрал его
во Франции лет двадцать назад. Будь череп найден в Англии, это был бы
уникум". Словом, я отправился на то место, где он откопал его в послед-
ний раз, и, как ты понимаешь, сразу убедился, что парень сам зарыл его в
землю. В древностях есть нечто такое, что подрывает "моральный уровень",
как выражаются американцы.
- Что он за человек, дядя?
- С виду энтузиаст; немного похож на моего парикмахера.
Динни рассмеялась.
- Примите меры, не то он в следующий раз все-таки продаст свою наход-
ку.
- Ему помешает кризис, дорогая. Кости и первопечатные издания - на
редкость чувствительны к конъюнктуре. Пройдет еще лет десять, прежде чем
за череп дадут мало-мальски приличные деньги.
- А многие пытаются вам что-нибудь всучить?
- Некоторым это даже удается. Я жалею, что с этой "липой" ничего не
вышло. Череп - превосходный. В наши дни такие редко встретишь.
- Мы, англичане, безусловно, становимся уродливей.
- Неправда. Надень на тех, с кем ты встречаешься в гостиных и лавках,
сутаны и капюшоны, доспехи и камзолы, и на тебя глянут лица людей четыр-
надцатого или пятнадцатого века.
- Но мы презираем красоту, дядя. В нашем представлении она связывает-
ся с изнеженностью и безнравственностью.
- Да, люди склонны презирать то, чего лишены. С точки зрения прими-
тивности, мы стоим на третьем, нет, на четвертом месте в Европе. А если
исключить кельтскую примесь, то и на первом.
Динни оглядела кафе, но осмотр ничего не прибавил к ее выводам - от-
части потому, что восприятие у нее притупилось, отчасти потому, что зав-
тракали здесь преимущественно евреи и американцы.
Эдриен с болью следил за племянницей. Какой у нее безразличный
взгляд!
- Значит, Хьюберт уехал? - спросил он.
- Да.
- А ты что намерена делать, дорогая? Динни сидела, уставившись в та-
релку. Затем неожиданно подняла голову и объявила:
- Думаю поехать за границу, дядя.
Рука Эдриена потянулась к бородке.
- Понимаю, - согласился он наконец. - А деньги?
- У меня хватит.
- Куда?
- Куда угодно.
- Одна?
Динни кивнула.
- У отъезда есть оборотная сторона - возвращение, - напомнил Эдриен.
- По-моему, сейчас мне здесь нечего делать. Почему бы мне не порадо-
вать окружающих, избавив их от необходимости видеть меня?
Эдриен замялся.
- Конечно, дорогая, тебе виднее, что для тебя лучше. Но если ты поду-
мываешь о длительном путешествии, я уверен, что Клер была бы рада видеть
тебя на Цейлоне.
Перехватив удивленный жест племянницы, Эдриен понял, что такая мысль
не приходила ей в голову, и продолжал:
- Мне почему-то кажется, что жизнь у нее будет нелегкая.
Их взгляды встретились.
- Я подумала о том же на ее свадьбе, дядя. Мне не понравилось его ли-
цо.
- У тебя, Динни, особый дар - умение помогать ближним, а христи-
анство, при всех своих недостатках, все-таки учит одному хорошему прави-
лу: "Блаженнее давать, нежели принимать".
- Даже Сын человеческий любил иногда пошутить, дядя.
Эдриен пристально посмотрел на девушку и предупредил:
- Если поедешь на Цейлон, помни: манго надо есть над тарелкой.
Вскоре он расстался с Динни, но настроение помешало ему вернуться на
службу, и он отправился на выставку лошадей.
XXXII
На Саут-сквер "Дейли фейз" рассматривалась как одна из тех газет, ко-
торые приходится пробегать политикам, если они хотят правильно опреде-
лить температуру Флит-стрит. За завтраком Майкл протянул Флер свежий но-
мер.
Со дня приезда Динни прошла уже неделя, но никто из них ни словом не
напомнил ей об Уилфриде, и сейчас Динни сама осведомилась:
- Можно взглянуть? Флер передала ей газету. Девушка прочла, вздрогну-
ла и снова принялась за завтрак. Наступила пауза, которую прервал Кит,
пожелавший выяснить рост Хоббза. Как считает тетя Динни, он такой же
длинный, как У. Г. Грейс?
- Я никогда не видела ни того, ни другого.
- Не видели Грейса?
- По-моему, он умер до того, как я родилась.
Кит с сомнением посмотрел на нее:
- Ну?
- Он умер в тысяча девятьсот пятнадцатом, - вмешался Майкл. - Тебе,
Динни, было тогда одиннадцать.
- Вы в самом деле не видели Хоббза, тетя?
- Нет.
- А вот я видел его три раза. Я учусь водить мяч, как он. "Дейли
фейз" пишет, первый игрок в крикет сейчас Брэдмен. По-вашему, он лучше
Хоббза?
- Он - новинка, а к Хоббзу все привыкли.
Кит уставился на нее:
- Что такое новинка?
- То, чем занимаются газеты.
- Они их делают?
- Не всегда.
- А какую новинку вы сейчас прочли?
- Для тебя ничего интересного.
- Почем вы знаете?
- Кит, не надоедай тете! - прикрикнула Флер.
- Можно мне яйцо?
- Возьми.
Новая пауза длилась до тех пор, пока Кит не задержал ложку в воздухе,
показав Динни отставленный палец:
- Смотрите! Ноготь черней, чем вчера. Он сойдет, тетя?
- Как тебя угораздило?
- Прищемил, когда задвигал ящик. Я не плакал.
- Кит, не смей хвастаться.
Кит поднял на мать ясные глаза и доел яйцо.
Полчаса спустя, когда Майкл разбирал почту, к нему в кабинет вошла
Динни:
- Ты занят, Майкл?
- Нет, дорогая.
- Что нужно этой газете? Почему она не оставит его в покое?
- Потому что "Барса" расхватывают, как горячие пирожки. Что слышно об
Уилфриде, Динни?
- Я знаю, что у него был приступ малярии. Но где он сейчас и что с
ним - неизвестно.
Майкл посмотрел ей в лицо, на котором улыбка маскировала отчаяние, и
нерешительно предложил:
- Хочешь, я выясню?
- Если я ему понадоблюсь, он знает, где меня найти.
- Я схожу к Компсону Грайсу. С самим Уилфридом у меня не получается.
Когда Динни ушла, Майкл наполовину расстроенный, наполовину обозлен-
ный, долго сидел над письмами, на которые еще не успел ответить. Бедная,
милая Динни! Как ему не стыдно! Потом отодвинул письма и вышел.
Контора Компсона Грайса помещалась неподалеку от Ковент-гарден, пос-
кольку тот, по еще не изученным причинам, оказывает притягательное
действие на литературу. Когда к двенадцати Майкл добрался туда, молодой
издатель сидел в единственной прилично обставленной комнате здания, дер-
жал в руках газетную вырезку и улыбался. Он встал навстречу Майклу и
поздоровался:
- Хелло, Монт! Видели это в "Фейз"?
- Да.
- Я послал вырезку Дезерту, а он сделал сверху надпись и возвратил
ее. Недурно, правда?
Майкл прочел строки, написанные Уилфридом:
Когда ему хозяин скажет:
"Пиль!" - он куснет. "Ложись!" - он ляжет.
- Значит, он в городе?
- Полчаса назад еще был.
- Вы его видели?
- С тех пор как вышла книжка - нет.
Майкл пристально посмотрел на пригожее полноватое лицо Грайса:
- Удовлетворены спросом?
- Мы перевалили на сорок первую тысячу, и берут бойко.
- Я полагаю, вам неизвестно, собирается ли Уилфрид обратно на Восток?
- Понятия не имею.
- Ему, наверно, тошно от этой истории.
Компсон Грайс пожал плечами:
- Много ли поэтов получали тысячу фунтов за сто страничек стихов?
- За душу - не много, Грайс.
- Он получит вторую тысячу еще до окончания распродажи.
- Я всегда считал опубликование "Барса" глупостью. Раз уж он на нее
пошел, я его поддерживал, но это была роковая ошибка.
- Не согласен.
- Естественно. Поэма сделала вам репутацию.
- Смейтесь сколько угодно, - возразил Грайс с некоторым пафосом, - но
если бы он не хотел ее печатать, то бы не прислал ее мне. Я не сторож
ближнему моему. То, что эта штука вызвала сенсацию, к делу не относится.
Майкл вздохнул.
- Конечно, не относится. Но для него это не шутка, а вопрос всей жиз-
ни.
- Опять-таки не согласен. Все началось с того, что он отрекся, спасая
свою шкуру. А то, что последовало, - только возмездие, которое к тому же
обернулось для него изрядной выгодой. Его имя стало известно тысячам лю-
дей, слыхом о нем не слыхивавших до "Барса".
- Да, - задумчиво согласился Майкл. - Вы правы. Ничто так не спо-
собствует популярности, как нападки газет. Грайс, можете вы кое-что сде-
лать для меня? Найдите предлог и выясните намерения Уилфрида. Мне это
очень важно, но я ввязался в одно дело, касающееся его, и не могу пойти
сам.
- Гм-м! - протянул Грайс. - Он кусается.
Майкл ухмыльнулся:
- Не укусит же он своего благодетеля! Я серьезно спрашиваю: выясните?
- Попробую. Между прочим, я только что издал книжку одного Франко-ка-
надца. Послать вам экземпляр? Вашей жене понравится.
"И она будет говорить про нее", - мысленно прибавил он, откинул назад
гладкие черные волосы и протянул руку. Майкл пожал ее несколько горячее,
чем ему втайне хотелось, и ушел.
"В конце концов для Грайса это - только дело. Уилфрид ему никто! В
наше время надо хвататься за все, что бог ни пошлет", - решил он и пог-
рузился в размышления о том, что заставляет публику покупать книжку, не
имеющую касательства к вопросам пола, скандальным воспоминаниям или
убийствам. Империя? Престиж англичанина? В них Майкл не верил. Нет, она
раскупается потому, что связана с непреходящим интересом, который всегда
пробуждается в связи с вопросом: как далеко может зайти человек, желая
спасти свою жизнь и не погубить то, что принято называть душой. Другими
словами, книга расхватывается благодаря тому ничтожному обстоятельству,
- по мнению известных кругов, давно ставшему пустым звуком, - которое
именуется совестью. Дилемма, поставленная поэтом перед совестью каждого
читателя, такова, что от нее легко не отмахнешься; а так как сам автор
лично столкнулся с нею, читатель неизбежно приходит к выводу, что и он в
любой момент может стать лицом к лицу с какой-нибудь страшной альтерна-
тивой. А как он, бедняга, тогда поступит? И Майкла охватил один из тех
приступов сочувствия и даже уважения к публике, которые частенько нака-
тывали на него и за которые его более разумные друзья называли Монта не
иначе, как "бедный Майкл".
Предаваясь таким размышлениям, он добрался до своего крошечного каби-
нета в палате общин и сел составлять частный билль об охране некоторых
красот природы, но ему вскоре подали карточку:
Генерал сэр Конуэй Черрел.
Можешь принять меня?
Майкл надписал: "Буду счастлив, сэр", - отдал карточку служителю и
встал. Он знал отца Динни меньше, остальных своих дядей и поэтому ожидал
его не без трепета.
Генерал вошел и объявил:
- У тебя здесь настоящий садок для кроликов.
Он держался профессионально твердо и подтянуто, но лицо у него было
усталое и встревоженное.
- К счастью, мы их тут не разводим, дядя Кон.
Генерал усмехнулся:
- Да, действительно. Надеюсь, Я тебе не помешал? Я по поводу Динни.
Она все у вас?
- Да, сэр.
Генерал поколебался, потом сложил обе руки на набалдашнике трости и
спросил:
- Ты - ближайший друг Дезерта, так ведь?
- Был. А кто я ему теперь - не знаю.
