толстокожей.
- А я, - сказал Эдриен, - вернусь к челюсти новогвинейца, которой
рассчитываю поразить моих ученых собратьев. Если Хьюберту можно помочь
честным путем, все будет сделано. Во всяком случае, буду иметь его в ви-
ду. Передавай ему привет, дорогая. До свиданья.
Они расстались, и Эдриен возвратился в музей. Но, снова склонившись
над челюстью, он думал отнюдь не об этой находке. Конечно, Эдриен уже
достиг тех лет, когда кровь в жилах скромного одинокого мужчины начинает
замедлять свой бег, и его увлечение Дианой Ферз, начавшееся задолго до
ее рокового замужества, носило в значительной мере альтруистический ха-
рактер. Он жаждал счастья не столько для себя, сколько для нее и, неп-
рестанно думая о Диане, всегда руководствовался при этом одной мыслью:
"Как будет лучше ей?" Эдриен столько лет прожил вдали от нее, что ни о
какой навязчивости (и без того ему несвойственной) с его стороны вообще
не могло быть речи. Но овал ее спокойного и немного печального лица,
черные глаза, очаровательный нос и губы все-таки заслоняли очертания че-
люстей, берцовых костей и прочих увлекательных предметов его разысканий.
Диана с двумя детьми занимала небольшой дом в Челси и жила на средства
мужа, который вот уже четыре года состоял пациентом частной психиатри-
ческой лечебницы и не подавал никаких надежд на выздоровление. Ей было
под сорок, и, прежде чем Ферз окончательно потерял рассудок, она пережи-
ла много страшного. Человек старого закала по складу ума и манере дер-
жаться, приученный к широкому взгляду на историю и людей, Эдриен прини-
мал жизнь с фатализмом, не лишенным юмора. Он не принадлежал к породе
реформаторов, и печальное положение любимой женщины не преисполняло его
желанием уничтожить узы брака. Он хотел, чтобы она была счастлива, но не
знал, как добиться этого при существующих обстоятельствах. Сейчас она по
крайней мере обрела покой и могла безбедно существовать за счет того,
кого раздавила судьба. Помимо этого, Эдриену было не чуждо то суеверное
почтение, с которым простые натуры относятся к людям, пораженным подоб-
ным недугом. До того как болезнь порвала узду здоровья и воспитания,
Ферз был вполне приличным человеком, хотя даже безумие едва ли могло оп-
равдать его поведение в последние два года, предшествовавшие полной ут-
рате рассудка. Но сейчас он был, что называется, человек, убитый богом,
и его беспомощность обязывала окружающих к предельной щепетильности.
Эдриен отложил в сторону челюсть и взял в руки реставрированный череп
питекантропа, загадочного существа из Триниля на Яве, о котором так дол-
го шел спор, следует ли считать его человекообезьяной или обезьяночело-
веком. Какая дистанция между ним и черепом современного англичанина, вон
там, на камине! Сколько ни копайся в трудах специалистов, все равно не
найдешь ответа на вопрос: где же колыбель Homo sapiens, где он развился
в человека из тринильца, пилтдаунца, неандертальца или иного, еще не
найденного их собрата? Если Эдриен и питал какую-нибудь страсть, кроме
любви к Диане Ферз, то это, несомненно, было пламенное желание отыскать
нашу общую прародину. Ученые носятся с мыслью о происхождении человека
от неандертальца, но он, Эдриен, чувствует, что здесь чтото не то. Раз
дифференциация зашла так далеко даже у этих звероподобных существ, как
мог развиться из них столь противоположный им вид? С равным успехом мож-
но предполагать, что благородный олень произошел от лося. Эдриен подошел
к огромному глобусу, на котором его собственным четким почерком были на-
несены все известные на сегодня места первобытных стоянок с указанием на
геологические изменения, эпоху и климат. Где, где искать? Это чисто де-
тективная задача, разрешимая только на французский лад, - интуитивный
выбор наиболее подходящего района и затем, для проверки догадки, раскоп-
ки на избранном месте. Самая сложная детективная задача на свете! Пред-
горья Гималаев, Файюм или области, лежащие сейчас на дне морском? Если
они действительно затоплены, ничего не удастся установить окончательно.
И не слишком ли академична вся проблема? Нет, ибо она неотделима от воп-
роса о человеке вообще, о подлинной первобытной природе его существа, на
которой может и должна строиться социальная философия, - от вопроса, с
такой остротой вновь поставленного в наши дни: на самом ли деле человек
в основе своей добр и миролюбив, как это позволяет предположить изучение
жизни животных и некоторых так называемых диких племен, или он воинствен
и хищен, как утверждает мрачный летописец - история? Если будет найдена
прародина Homo sapiens, тогда, возможно, выяснятся такие данные, опира-
ясь на которые удастся решить, кто же он - дьявол в образе ангела или
ангел в образе дьявола? Для человека такого склада, как Эдриен, эта
воскрешенная мысль о прирожденной доброте себе подобных обладала большой
притягательной силой, но его критический разум отказывался легко и безо-
говорочно принять ее. Даже кроткие звери и птицы руководствуются инс-
тинктом самосохранения; так же поступал первобытный человек. Когда его
мышление усложнилось, область деятельности расширилась, а число соперни-
ков умножилось, он, естественно, стал жестоким. Иными словами, жесто-
кость, этот видоизмененный инстинкт самосохранения, воспитана в нем так
называемой цивилизацией. Примитивность существования дикаря давала
меньше поводов для проявления этого инстинкта в наиболее мрачных формах.
Впрочем, это едва ли что-нибудь объясняет. Лучше принять современного
человека таким, как он есть, и попытаться подавить в нем склонность тво-
рить зло. Не следует чрезмерно полагаться на прирожденную доброту перво-
бытных людей. Ведь еще вчера Эдриен читал об охоте на слонов в Цент-
ральной Африке. Дикари, мужчины и женщины, нанятые белыми охотниками в
качестве загонщиков, накидываются на убитых животных, разрывают трупы на
части, пожирают мясо сырым, а затем, пара за парой, исчезают в лесу,
чтобы завершить оргию. В конце концов, в цивилизации тоже есть кое-что
хорошее!
В этот момент сторож доложил:
- К вам профессор Аллорсен, сэр! Хочет посмотреть перуанские черепа.
- Халлорсен! - воскликнул пораженный Эдриен. - А вы не ошиблись,
Джеймс? Я думал, он в Америке.
- Да нет, сэр, фамилия - Аллорсен. Такой высокий джентльмен, выговор
как у американца. Вот его карточка.
- Гм... Просите, Джеймс, - распорядился Эдриен и подумал: "Бедная
Динни! Что я ей скажу?"
В кабинет вошел очень высокий, очень представительный мужчина лет
тридцати восьми. Его гладко выбритое лицо дышало здоровьем, глаза сияли,
в темных волосах кое-где пробивалась ранняя седина. Он сразу же загово-
рил:
- Господин хранитель музея?
Эдриен поклонился.
- Послушайте, мы же с вами встречались. Помните, как взбирались вмес-
те на гору?
- Да, - ответил Эдриен.
- Вот и отлично. Я - Халлорсен. Возглавлял боливийскую экспедицию.
Мне сказали, что у вас великолепные перуанские черепа. Я захватил с со-
бой несколько боливийских. Хотелось бы сравнить их с вашими перуанцами
прямо на месте. Вы же знаете, сколько чуши пишут о черепах люди, никогда
не державшие их в руках.
- Совершенно верно, профессор. Я с восторгом взгляну на ваших боли-
вийцев. Кстати, вам, кажется, неизвестна моя фамилия? Вот, прошу.
Эдриен протянул Халлорсену визитную карточку. Тот взял ее.
- Ого! Вы не родственник капитану Черруэлу, который точит на меня
нож?
- Дядя. Но, знаете, у меня создалось впечатление, что нож точит не
он, а вы.
- Видите ли, он подвел меня.
- А он, насколько я понимаю, считает, что это вы подвели его.
- Поймите, мистер Черруэл...
- Мы, с вашего позволения, произносим нашу фамилию Черрел.
- Черрел? Да, да, теперь вспоминаю. Так вот, господин хранитель, что
вы будете делать, если возьмете человека на работу, а она окажется ему
не под силу и он из-за этого бросит вас в беде? Дадите ему золотую ме-
даль?
- Но вы, я надеюсь, прежде чем вытащить нож, выясняете, возможно ли
вообще выполнить ту работу, для которой вы наняли человека?
- Это уж дело человека, взявшегося за нее. Да и что в ней было осо-
бенного? Держать в узде нескольких даго, - вот и все.
- Мне известно очень немногое, но, насколько я понимаю, в его ведении
находились также и мулы?
- Безусловно. И он все выпустил из рук. Что ж! Я не жду, что вы ста-
нете на мою сторону против собственного племянника. Но на перуанцев вы
мне все же разрешите взглянуть?
- Разумеется.
- Вы чрезвычайно любезны.
Во время последовавшего затем совместного осмотра Эдриен то и дело
бросал взгляд на великолепный экземпляр Homo sapiens, стоявший рядом с
ним. Ему редко доводилось встречать человека, из которого с такой силой
били бы жизнь и здоровье. Естественно, что каждое препятствие раздражает
Халлорсена. Сама его жизнерадостность не позволяет ему видеть оборотную
сторону медали. Как и его страна, он убежден, что все должно идти только
его путем. Его брызжущая через край энергия исключает всякую мысль о
возможности иного пути. "В конце концов, - подумал Эдриен, - он же не
виноват, что бог для него воплощен в нем самом, в Homo atlanticus
superbus". [2] И лукаво заметил:
- Итак, в будущем солнце начнет всходить на западе, профессор?
Халлорсен улыбнулся, но улыбка получилась чересчур сладкая.
- Мы, антропологи, господин хранитель, кажется, уже договорились, что
прогресс начинается с земледелия. Если удастся доказать, что кукурузу на
американском континенте выращивали задолго, может быть, за тысячи лет до
того, как в долине древнего Нила стали разводить ячмень и пшеницу, то
почему бы солнцу и не обратиться вспять?
- А удастся вам это?
- Людям известны двадцать - двадцать пять сортов кукурузы. Хрдличка
утверждает, что для дифференциации и выведения их требуется примерно
двадцать тысяч лет. Это весьма укрепляет нас в убеждении, что Америка -
родина земледелия.
- Увы! Но ведь до открытия Америки Старый Свет не знал ни одного сор-
та кукурузы.
- Но, сэр, до этого и в Америке не существовало ни одного злака из
числа известных Старому Свету. Подумайте сами: если цивилизация Старого
Света проложила себе путь к нам через Тихий океан, то почему она не зах-
ватила с собой свои злаки?
- Однако все это еще не делает Америку путеводной звездой для ос-
тального мира, не так ли?
- Может быть, и так. Но даже если она не была ею, то все-таки создала
свою древнюю цивилизацию самостоятельно и самостоятельно, первая в мире,
открыла хлебные злаки.
- Вы, кажется, верите в Атлантиду, профессор?
- Эта гипотеза нередко доставляет мне удовольствие, господин храни-
тель.
- Ясно, ясно. Разрешите спросить: нападать на моего племянника вам
тоже доставляет удовольствие?
- Признаюсь, я был страшно зол, когда писал книгу. Мы с вашим племян-
ником не сошлись.
- Мне кажется, это обстоятельство тем более должно было заставить вас
усомниться в своей правоте.
- Я покривил бы душой, взяв обратно свои обвинения.
- А сами вы нисколько не повинны в том, что не достигли поставленной
цели? Вы в этом убеждены?
Гигант нахмурился, и вид у него стал такой озабоченный, что Эдриен
решил: "Во всяком случае, человек он честный".
Халлорсен с расстановкой произнес:
- Не понимаю, куда вы метите.
- Вы, кажется, сами выбрали моего племянника.
- Да. Из двадцати других.
- Совершенно верно. Значит, вы выбрали не того, кого нужно?
- Несомненно.
- Плохо разбираетесь в людях?
Халлорсен рассмеялся.
- Ловко подцепили, господин хранитель. Но я не из тех, кто афиширует
собственные ошибки.
- Вам нужен был, - сухо заключил Эдриен, - человек, лишенный чувства
жалости. Вы его не получили, полагаю?
Халлорсен вспыхнул:
- Вряд ли мы найдем общий язык, сэр. Позволите собрать мои черепа?
