средств, чтобы жить в нем. Поместье не приносило дохода: слишком много
земли было занято лесом. Хотя и незаложенное, оно давало всего несколько
сотен в год. Генеральская пенсия и скромная рента его супруги, урожден-
ной высокочтимой Элизабет Френшем, позволяли сэру Конуэю платить умерен-
ный подоходный налог, содержать двух егерей и спокойно существовать,
еле-еле сводя концы с концами.
Жена его, одна из тех англичанок, которые кажутся незаметными, но
именно поэтому играют очень заметную роль, была милой, ненавязчивой и
вечно чем-нибудь занятой женщиной. Одним словом, она всегда держалась в
тени, и ее бледное лицо, спокойное, чуткое и немного застенчивое, посто-
янно напоминало о том, в какой незначительной мере уровень внутренней
культуры зависит от богатства или образованности. Ее муж и трое детей
неколебимо верили в то, что при любых обстоятельствах найдут у нее пол-
ное сочувствие и понимание. Они были натурами более живыми и яркими, но
фоном для них служила она.
Леди Черрел не поехала с генералом в Портминстер и сейчас ожидала его
возвращения. Ситец, которым была обита мебель в доме, поизносился, и хо-
зяйка, стоя в гостиной, прикидывала, продержится ли он еще год, когда в
комнату ворвался шотландский терьер в сопровождении старшей дочери гене-
рала Элизабет, более известной в семье под именем Динни. Это была то-
ненькая, довольно высокая девушка: каштановые волосы, вздернутый нос,
рот как у боттичеллиевских женщин, широко расставленные васильковые гла-
за, - цветок на длинном стебле, который, казалось, так просто сломать и
который никогда не ломался. Выражение ее лица наводило на мысль о том,
что она идет по жизни, не пытаясь воспринимать ее как шутку. Она и в са-
мом деле напоминала те родники, в воде которых всегда содержатся пу-
зырьки газа. "Шипучка Динни", - говорил о ней ее дядя сэр Лоренс Монт.
Ей было двадцать четыре года.
- Мама, оденем мы траур по дяде Катберту?
- Не думаю, Динни. Во всяком случае - ненадолго.
- Его похоронят здесь?
- Скорее всего в соборе. Отец расскажет.
- Приготовить чай, мамочка? Скарамуш, ко мне. Перестанешь ты грызть
"Отраду джентльмена"? Оставь журнал.
- Динни, я так волнуюсь за Хьюберта.
- И я, мамочка. Он сам на себя не похож - не человек, а рисунок,
плоский как доска. И зачем он поехал в эту ужасную экспедицию? Ведь с
американцами можно общаться только до определенного предела, а Хьюберт
доходит до него скорее, чем любой другой. Он никогда не умел с ними ла-
дить. Кроме того, военным вообще нельзя иметь дело со штатскими.
- Почему, Динни?
- Да потому что военным не хватает динамизма: они еще отличают бога
от мамоны. Разве ты этого не замечала, мамочка?
Леди Черрел это замечала. Она застенчиво улыбнулась и спросила:
- Где Хьюберт? Отец скоро вернется.
- Он пошел на охоту с Доном. Решил принести к обеду куропаток. Десять
против одного - либо совсем забудет их настрелять, либо вспомнит об этом
в последнюю минуту. Он сейчас в состоянии заниматься лишь тем, что бог
на душу положит, - только вместо "бога" читай "дьявол". Он все думает об
этом деле, мама. Влюбиться - вот единственное для него спасение. Не мо-
жем ли мы найти ему подходящую девушку? Позвонить, чтобы подавали чай?
- Да, дорогая. А цветы в гостиной нужно сменить.
- Сейчас принесу. Скарамуш, за мной!
Когда, выйдя на озаренную сентябрьским солнцем лужайку, Динни замети-
ла зеленого дятла, ей вспомнились стихи:
Уж коль семь дятлов ствол один
Долбить в семь клювов стали,
Им, леди, и один червяк
Достанется едва ли.
Погода на редкость сухая. А все-таки циннии в этом году роскошные.
Динни принялась рвать цветы. В ее руке засверкала красочная гамма - от
багрового до розового и лимонно-желтого. Да, красивые растения, но любви
к себе не внушают. "Жаль, что современные девицы не растут на клумбах, -
подумала девушка. - Можно было бы пойти и сорвать одну для Хьюберта".
Динни редко выставляла напоказ свои чувства, но они у нее были - по
крайней мере два, и притом тесно переплетенные меж собой: одно - к бра-
ту, другое - к Кондафорду. Все ее существо срослось с поместьем; девушка
любила его со страстью, в которой ее никто не заподозрил бы, слыша, как
она отзывается о нем. Динни испытывала глубокое, непреодолимое желание
пробудить такую же привязанность к нему и в брате. Она ведь родилась
здесь в дни, когда Кондафорд был запустелым и обветшалым, поместье воск-
ресло на ее глазах. А Хьюберт приезжал сюда лишь по праздникам да во
время отпусков. Хотя Динни меньше всего была склонна разглагольствовать
о древности своей семьи или всерьез воспринимать разговоры посторонних
на эту тему, она в душе глубоко верила в род Черрелов и его призвание, и
эту веру ничто не могло поколебать. Здесь, в поместье, каждое животное,
птица, дерево и даже цветы, которые она собирала; любой из окрестных
фермеров, живущих в крытых соломой коттеджах; и церковь в староанглийс-
ком стиле, которую она посещала, хотя верила только по привычке; серые
кондафордские рассветы, взглянуть на которые она выходила так редко,
лунные ночи, оглашенные криками сов, и яркие полдни, когда солнце зали-
вает жнивье; ароматы, звуки и порывы ветра - все было частицей ее самой.
Когда Динни уезжала отсюда, она никогда не сознавалась, что тоскует по
дому, но тосковала; когда оставалась тут, никогда не сознавалась, что
радуется этому, но радовалась. Лишись Черрелы Кондафорда, она не стала
бы его оплакивать, но чувствовала бы себя не лучше, чем выдернутое с
корнем растение. Отец ее питал к Кондафорду равнодушную симпатию челове-
ка, который всю свою сознательную жизнь провел вдали от него; мать с по-
корностью женщины, всегда выполнявшей свой долг, видела в поместье нечто
такое, что заставляло ее без отдыха трудиться, но никогда понастоящему
ей не принадлежало; сестра относилась к нему с терпимостью практичной
натуры, которая предпочла бы жить в другом, более интересном месте; а
Хьюберт... Что видел в нем Хьюберт? Этого Динни как следует не знала.
Согретая медлительным солнцем, светившим ей в спину, она вернулась в
гостиную с охапкой цинний в руках.
Мать ее стояла у чайного столика.
- Поезд опаздывает, - сказала она. - Как я не люблю, когда Клер слиш-
ком быстро гонит машину!
- Не вижу связи, мамочка, - заметила Динни.
Неправда, она видела ее: мать всегда беспокоится, когда отец задержи-
вается.
- Мама, я настаиваю, чтобы Хьюберт опубликовал в газетах все, как бы-
ло.
- Посмотрим, что скажет отец. Он, наверно, переговорил об этом с дя-
дей Лайонелом.
- Машина идет. Слышу! - воскликнула Динни.
Вслед за генералом в гостиную вошел самый жизнерадостный член семьи -
его младшая дочь Клер. У нее были красивые, темные, коротко подстрижен-
ные волосы. Лицо - бледное, выразительное, губы слегка подкрашены,
взгляд карих глаз - открытый и нетерпеливый, лоб - низкий и очень белый.
Спокойная и в то же время предприимчивая, она казалась старше своих
двадцати лет и, обладая превосходной фигурой, держалась подчеркнуто уве-
ренно.
- Мама, бедный папа с утра ничего не ел! - бросила она, входя.
- Жуткая поездка, Лиз. Виски с содовой, бисквит и больше ни крошки с
самого завтрака.
- Сейчас ты получишь гоголь-моголь с подогретым вином, милый, - ска-
зала Динни и вышла. Клер последовала за ней.
Генерал поцеловал жену.
- Старик держался замечательно, дорогая, хотя мы все, за исключением
Эдриена, увидели его уже мертвым. Мне придется вернуться на похороны.
Думаю, что церемония будет пышная. Дядя Катберт - видная фигура. Я гово-
рил с Лайонелом насчет Хьюберта. Он тоже не знает, что делать. Но я все
обдумал.
- И что же. Кон?
- Вся штука в том, придадут ли этому значение военные власти. Они мо-
гут предложить ему выйти в отставку, а это для него конец. Лучше уж
пусть сам подаст. Он должен явиться на медицинскую комиссию первого ок-
тября. Сумеем ли мы до тех пор нажать, где нужно, но так, чтобы он ниче-
го не знал? Мальчик слишком горд. Я мог бы съездить к Топшему, а ты -
созвониться с Фоленби. Как ты считаешь?
Леди Черрел сделала гримасу.
- Знаю, - прибавил генерал, - это противно. Саксенден - вот был бы
настоящий ход. Но как к нему пробиться?
- Может быть, Динни что-нибудь придумает?
- Динни? Ну что ж! Ума у нее, кажется, больше, чем у всех нас, кроме
тебя, дорогая.
- У меня, - возразила леди Черрел, - его и вовсе нет.
- Какой вздор! Ага, вот и она.
Динни подала генералу стакан с пенистой жидкостью.
- Динни, я говорил маме, что нужно потолковать о Хьюберте с лордом
Саксенденом. Не придумаешь ли, как до него добраться?
- Через кого-нибудь из деревенских соседей, папа. Есть же у него та-
кие.
- Его имение граничит с поместьем Уилфрида Бентуорта.
- Вот и нашли. Будем действовать через дядю Хилери и дядю Лоренса.
- Каким образом?
- Уилфрид Бентуорт - председатель комитета по перестройке трущоб,
созданного дядей Хилери. Немножко здоровой семейственности, а, дорогой?
- Гм! Хилери и Лоренс приезжали в Портминстер... Жаль, что не подумал
об этом.
- Поговорить мне с ними вместо тебя, папа?
- О, если бы ты взяла это на себя!.. Видит бог, терпеть не могу уст-
раивать собственные дела.
- Конечно, возьму. Это ведь женское дело, правда?
Генерал недоверчиво взглянул на дочь: он никогда не был до конца уве-
рен, говорит она серьезно или шутит.
- А вот и Хьюберт, - торопливо объявила Динни.
III
Действительно, по истертым серым плитам каменной террасы, с охот-
ничьим ружьем и в сопровождении спаниеля шел Хьюберт. Черрел, стройный
худощавый молодой человек выше среднего роста, с некрупной головой и ли-
цом, на котором пролегли не по возрасту многочисленные морщины. Коротко
подстриженные темные усики, тонкие нервные губы, виски, уже тронутые се-
диной, смуглые худые щеки, довольно широкие скулы, живые блестящие карие
глаза, широко посаженные под изломом бровей над тонким прямым носом, -
Хьюберт был вылитый отец в молодости. Человек действия, обреченный на
праздные раздумья, всегда чувствует себя несчастным. С тех пор как быв-
ший начальник Хьюберта обвинил его в недостойном поведении, молодой че-
ловек все время нервничал, так как был убежден, что действовал пра-
вильно, или, вернее, соответственно обстоятельствам. А поскольку ни вос-
питание, ни характер не позволяли ему публично выступить с самооправда-
нием, он нервничал еще больше. Солдат по призванию, а не по воле случая,
он видел, что его карьера под угрозой, что его репутация офицера и
джентльмена опорочена, и был лишен возможности ответить ударом на удар
тем, кто его порочил.
Ему казалось, что голова его, как у боксера, зажата рукой противника
и каждый может по ней щелкнуть, - самое отвратительное ощущение для са-
молюбивого человека.
Хьюберт вошел через балконную дверь, оставив на террасе ружье и соба-
ку и чувствуя, что за минуту до этого в гостиной говорили о нем. Такие
сцены повторялись теперь постоянно, потому что в семье Черрелов огорче-
ния одного немедленно становились общими. Приняв из рук матери чашку
чая, Хьюберт рассказал, что лес сильно поредел и птицы стали очень осто-
рожны. Затем наступило молчание.
- Пойду просмотрю почту, - бросил генерал, вставая. Жена вышла вслед
за ним.
Оставшись наедине с братом, Динни собралась с духом и выпалила:
- Хьюберт, ты обязан что-то предпринять.
- Оставь, девочка. История, конечно, мерзкая, но сделать ничего
нельзя.
- Почему ты не хочешь опубликовать отчет о том, что случилось? Ведь
ты же вел там дневник. Я все отпечатаю, а Майкл найдет тебе издателя. У
него есть знакомства в этих кругах. Мы просто не имеем права сидеть сло-
