- Отходит. Он посылает всем свое благословение.
Сэр Конуэй откашлялся. Хилери пожал Эдриену руку, Лайонел отошел к
окну. Эмили Монт вынула крохотный платочек и вложила свободную руку в
руку сэра Лоренса. Одна Уилмет спросила:
- Как он выглядит, Эдриен?
- Как мертвый воин на щите.
Сэр Конуэй снова откашлялся.
- Славный старик! - мягко заметил сэр Лоренс.
- О да! - сказал Эдриен.
Никто не двинулся с места. Всем было не по себе, как всегда бывает в
доме, который посетила смерть. Подали чай, но, словно по молчаливому
уговору, никто не притронулся к нему. Внезапно зазвонил колокольчик. Се-
меро собравшихся в гостиной людей подняли головы. Взгляды их скрестились
в какой-то точке пространства, пытаясь увидеть нечто такое, что одновре-
менно и находилось там и не существовало.
С порога донеслись слова:
- Если вам угодно взглянуть, прошу войти.
Первым, как старший, за капелланом епископа двинулся сэр Конуэй; ос-
тальные последовали за ним.
На узкой кровати, стоявшей у стены, как раз напротив стрельчатых
окон, вытянулась белая прямая фигура епископа. Смерть преисполнила весь
его облик новым достоинством. Он сумел скончаться еще изысканней и сдер-
жанней, чем жил. Никто из присутствующих, даже восьмой из них - капеллан
покойного, не знал, верил ли Катберт Портминстерский во чтонибудь, кроме
обязанности блюсти это внешнее, мирское достоинство служителя церкви -
обязанности, которой он так ревностно служил. Близкие смотрели на него,
испытывая все те противоречивые чувства, которые смерть пробуждает у лю-
дей разного душевного склада. Общим было только одно чувство - эстети-
ческое восхищение зрелищем столь незабываемо достойной кончины.
Конуэй - генерал сэр Конуэй Черрел - не раз видел смерть. Он стоял,
сложив руки, как когда-то стоял в Сендхерсте по команде "вольно". Лицо у
него было слишком худое и аскетическое для солдата: темные впалые щеки,
обтягивающие широкие скулы и переходящие в твердый подбородок; реши-
тельный взгляд темных глаз; тонкие губы и нос; подстриженные темные уси-
ки с проседью. Оно было, пожалуй, самым спокойным из всех восьми; лицо
высокого Эдриена, который стоял рядом с генералом, - самым взволнован-
ным. Сэр Лоренс Монт держал под руку Эмили, свою жену. Его худое подер-
гивающееся лицо, казалось, говорило: "Не плачь, дорогая: зрелище на ред-
кость красивое".
Лица Хилери и Лайонела, стоявших бок о бок с Уилмет, - одно изборож-
денное, другое гладкое, хотя оба в равной мере длинные, худощавые и во-
левые, - выражали что-то вроде участливого недоверия, словно и тот и
другой ожидали, что покойник вот-вот откроет глаза. На щеках Уилмет, вы-
сокой худой женщины, горел густой румянец, рот был сжат. Капеллан, поту-
пившись, шевелил губами, словно творя про себя молитву.
Так они простояли минут пять, затем со вздохом, вырвавшимся почти од-
новременно, направились к дверям и разошлись по отведенным им комнатам.
За обедом они сошлись опять. Все - и мысли, и слова - снова стало
обычным, повседневным. Конечно, дядя Катберт возглавлял их род, но нико-
му из них не был особенно близок. Поговорили о том, где его хоронить - в
Кондафорде, рядом с предками, или здесь, в соборе. Видимо, вопрос решит-
ся, когда вскроют завещание. Вечером все, кроме генерала и Лайонела -
душеприказчиков покойного, вернулись в Лондон.
Братья сидели в библиотеке и молчали. Они прочли завещание, очень
краткое, так как завещать было почти нечего. Наконец генерал произнес:
- Хочу посоветоваться с тобой, Лайонел. Насчет Хьюберта, моего
мальчика. Читал, какие обвинения предъявили ему в парламенте перед зак-
рытием сессии?
Лайонел, скупой на слова и к тому же ожидавший, что его должны назна-
чить судьей, кивнул:
- Я видел в газетах, что был запрос. Но мне неизвестно, как сам
Хьюберт объясняет дело.
- Могу рассказать. Чертовски скверная история! Мальчик, конечно,
вспыльчив, но абсолютно правдив. Тому, что он говорит, можно верить бе-
зоговорочно. Скажу честно, я на его месте, вероятно, поступил бы так же.
Лайонел раскурил трубку и опять кивнул:
- Продолжай.
- Так вот, ты знаешь, что он прямо из Хэрроу, еще несовершеннолетним,
ушел на фронт. Год прослужил в авиации, был ранен, вернулся в строй, а
после войны остался в армии. Служил в Месопотамии, затем его перебросили
в Египет, потом в Индию. Там он тяжело заболел - малярия, - и в октябре
прошлого года ему дали годичный отпуск по состоянию здоровья. Врачи ре-
комендовали ему попутешествовать. Он получил разрешение по команде, отп-
лыл в Панаму, оттуда поехал в Лиму. Там встретил одного американца, про-
фессора Халлорсена, знаешь, того, что приезжал в Англию читать лекции о
каких-то раскопках в Боливии, куда он в то время снаряжал экспедицию.
Хьюберт прибыл в Лиму чуть ли не накануне выступления. Халлорсену нужен
был человек, который ведал бы транспортом. После путешествия Хьюберт
чувствовал себя неплохо и ухватился за эту возможность. Он ведь не выно-
сит безделья. Халлорсен взял его. Это было в декабре. Вскоре Халлорсен
оставил его в своем базовом лагере, поручив ему начальство над целой ку-
чей погонщиков мулов. Все индейцы-полукровки, один Хьюберт белый. К тому
же его снова свалила лихорадка. Судя по его рассказам, среди этих мети-
сов попадаются сущие дьяволы: понятия о дисциплине никакого, обращаются
с животными позверски. Хьюберт пришелся им не по душе: я уже сказал, он
- парень вспыльчивый и, оказывается, ужасно любит животных. Метисы все
больше отбивались от рук. Один из них, - Хьюберту пришлось отхлестать
его за бесчеловечное обращение с мулами, - все время мутил остальных и
наконец бросился на мальчика с ножом. По счастью, Хьюберт не расставался
с револьвером и уложил негодяя на месте. Тогда вся эта проклятая шайка,
за исключением трех человек, немедленно сбежала, прихватив с собой му-
лов. Заметь: Хьюберт один, без всякой помощи, ждал там почти три месяца,
не получая никаких известий от Халлорсена. Словом, полумертвый, он
все-таки кое-как продержался с оставшимися погонщиками. Наконец возвра-
щается Халлорсен и, вместо того чтобы попытаться понять трудности, с ко-
торыми столкнулся Хьюберт, набрасывается на него с упреками. Мальчик не
смолчал, выложил ему все, что думал, и уехал. Больше никуда заезжать не
стал и теперь живет с нами в Кондафорде. От лихорадки, к счастью, отде-
лался, но очень изнурен, даже сейчас. А тут еще этот Халлорсен осрамил
его в своей книге: взваливает на него фактически всю ответственность за
провал экспедиции, обвиняет в жестокости и неумении обращаться с людьми,
обзывает спесивым аристократом - словом, мелет трескучую ерунду, которая
в наши дни так нравится публике. Кто-то из военных придрался к этому и
сделал запрос в палате. Не страшно, когда такую возню затевают социалис-
ты: от них ничего лучшего и не ждут. Но когда представитель вооруженных
сил намекает на неблаговидное поведение британского офицера, - это сов-
сем особая статья. Халлорсен сейчас в Штатах, так что в суд на него не
подашь. Кроме того, у Хьюберта нет свидетелей. Похоже, что эта история
навсегда испортит ему карьеру.
Длинное лицо Лайонела Черрела вытянулось еще больше.
- А он не пробовал обратиться в министерство?
- Пробовал. Он ездил туда в пятницу. Встретили его прохладно. В наши
дни их пугает любая дешевая выдумка, если речь идет о превышении власти.
Думаю все-таки, что дело замнут, если прекратится шумиха. Но разве дна
прекратится? Хьюберта публично раскритиковали в книге, а затем, по су-
ществу, обвинили перед палатой в невыдержанности, которая не к лицу офи-
церу и джентльмену. Молча он это проглотить не может, а что остается?
Лайонел сделал глубокую затяжку и сказал:
- Знаешь, лучше ему не обращать внимания.
Кулаки генерала сжались:
- Черт побери, Лайонел, я этого не нахожу!
- Но ведь Хьюберт не отрицает ни выстрела, ни факта порки. Публика
лишена воображения. Кон: она никогда не взглянет на вещи с точки зрения
мальчика. Ей важно одно: во время мирной экспедиции он застрелил челове-
ка, а других наказывал плетьми. Ты ей не втолкуешь, что он поступал так
лишь в силу обстоятельств.
- Значит, ты серьезно советуешь ему смириться и промолчать?
- Как мужчина - нет; как человек с опытом - да.
- Боже правый! Куда идет Англия? Что обо всем этом сказал бы дядя
Катберт? Ему так дорога была честь нашего имени!
- Мне тоже. Но как Хьюберту отпарировать удар?
Генерал помолчал, потом прибавил:
- Такое обвинение порочит всю армию. Но руки у мальчика действительно
связаны. Подай он в отставку, он еще мог бы защищаться. Но он не мыслит
себе жизни вне военной службы. Скверная история. Кстати, Лоренс говорил
со мной насчет Эдриена. Диана Ферз - урожденная Диана Монтжой, так ведь?
- Да, она троюродная сестра Лоренса. Очень интересная женщина, Кон.
Тебе приходилось ее встречать.
- До замужества видел. Каковы ее семейные дела?
- Вдова при живом муже: двое детей, супруг в сумасшедшем доме.
- Весело, нечего сказать! Он что, неизлечим?
Лайонел кивнул:
- Говорят. Впрочем, определенно никогда нельзя сказать.
- Боже правый!
- Вот именно. Она бедна, Эдриен еще беднее. Это его давнишнее увлече-
ние. Началось еще до ее замужества. Он потеряет должность хранителя му-
зея, если наделает глупостей.
- То есть сбежит с ней, - ты это имел в виду? Ерунда, ему ведь уже
пятьдесят!
- Нет большего дурака, чем... Она - очаровательная женщина. У Монтжо-
ев в роду все красавицы. Скажи, Кон, а тебя он не послушает?
Генерал покачал головой:
- Скорее уж Хилери.
- Бедняга Эдриен! А ведь замечательный человек, таких на земле мало.
Я поговорю с Хилери, хоть он и занят по горло.
Генерал поднялся:
- Ну, пойду спать. У нас в поместье, хоть оно и древнее, древность
ощущается как-то меньше.
- Тут просто слишком много ветхого дерева. Спокойной ночи, старина.
Братья обменялись рукопожатием, взяли подсвечники и разошлись по сво-
им комнатам.
II
Поместье Кондафорд перешло от де Канфоров (отсюда его название) к
Черрелам в 1217 году, когда их фамилия еще писалась Кервел, а то и Керу-
аль - в зависимости от склонностей писца. История перехода поместья к их
роду была романтической: тот Кервел, который получил его, женившись на
одной из де Канфоров, покорил ее тем, что спас от вепря. Сам он был че-
ловек безземельный. Отец его, француз из Гиени, осел в Англии после
крестового похода Ричарда. Девушка же была наследницей де Канфоров, вла-
девших многими землями. Вепря внесли в родовой герб, хотя кое-кто и выс-
казывал предположение, что единственным вепрем во всей этой истории был
тот, который красуется в гербе. Во всяком случае архитекторыэксперты ус-
тановили, что некоторые части здания восходят к двенадцатому столетию.
Несомненно также, что когда-то оно было обнесено рвом, наполненным во-
дой. Однако при королеве Анне один из Черрелов, видимо успокоенный мно-
гими веками мира и, возможно, обеспокоенный мошкарой, воспылал страстью
к перестройкам и осушил ров, от которого теперь не осталось и следа.
Покойный сэр Конуэй, старший брат епископа, получивший титул в 1901
году перед назначением в Испанию, служил по дипломатической части и поэ-
тому запустил поместье. В 1904 году он скончался на своем посту, но про-
цесс обветшания Кондафорда не прекратился и при его старшем сыне, тепе-
решнем сэре Конуэе, который, будучи военным, постоянно переезжал с места
на место и вплоть до окончания мировой войны редко имел счастье пожить в
фамильном поместье. Когда же он поселился там, мысль, что оно было гнез-
дом его рода с самого норманнского завоевания, побудила его сделать все
возможное для приведения Кондафорда в порядок. Поэтому дом стал снаружи
опрятным, а внутри комфортабельным, хотя у генерала едва хватало
