жа руки.
- Выставлять свои переживания напоказ? Да мне даже подумать об этом
противно! А другого выхода нет.
Динни нахмурилась:
- А мне противно смотреть, как этот янки сваливает на тебя свою вину.
Как офицер британской армии, ты обязан дать ему отпор.
- При чем здесь армия? Я поехал с ним как штатское лицо.
- Почему бы тогда не опубликовать дневник целиком?
- Это только ухудшит дело. Ты ведь его не читала.
- Можно кое-что вычеркнуть, кое-что подчистить и печатать. Знаешь,
папа того же мнения.
- Ты бы лучше сперва прочитала эту штуку. Там куча всякого жалкого
вздора. Когда человек остается вот так, один, он распускается.
- А кто тебе мешает выбросить все лишнее?
- Добрая ты душа, Динни!
Динни погладила брата по руке:
- Что за человек этот Халлорсен?
- Надо отдать ему должное - у него масса достоинств: смел, вынослив,
нервы железные. Но дорого ему только одно - он сам, Халлорсен. Плохо пе-
реносит неудачи. Поэтому, когда они случаются, виноваты в них всегда
другие. Он утверждает, что экспедиция провалилась из-за отсутствия
транспорта. А транспортом ведал я, хотя, брось он там вместо меня самого
архангела Гавриила, и тот не сумел бы ничего сделать. Халлорсен допустил
просчет, а сознаться в нем не желает. Все это ты найдешь в моем дневни-
ке.
- Ты уже видел? - Динни достала газетную вырезку и прочла: -
"Мы надеемся, что капитан Черрел, кавалер ордена "За боевые заслуги",
примет меры, чтобы снять с себя обвинения, выдвинутые против него про-
фессором Халлорсеном в книге об экспедиции в Боливию, провал которой ав-
тор объясняет отказом капитана Черрела поддержать его в критический мо-
мент". Видишь, травля уже начинается.
- Где это напечатано?
- В "Ивнинг сан".
- Меры! - с горечью произнес Хьюберт. - Какие там еще меры! На что,
кроме честного слова, я могу сослаться? Бросив меня одного с этими даго,
он позаботился, чтобы свидетелей не было.
- Значит, остается одно: дневник.
- Я дам тебе эту проклятую штуку.
Ночью Динни сидела у окна и читала "эту проклятую штуку". Полная луна
плыла между вязами. Кругом царило гробовое молчание. Только бубенчик
позвякивал на холме в овчарне, только цветок магнолии, распускаясь, заг-
лядывал в окно. Все казалось таким неземным, что Динни по временам отры-
валась от чтения и устремляла взгляд наружу, в фантастический мир. Пол-
ная луна десятки тысяч раз вот так же проплывала над этим куском земли,
с тех пор как он достался ее предкам. Чувство покоя и безопасности,
всегда охватывающее человека в таком старом доме, лишь усугубляло одино-
кую боль и тоску, которыми дышали прочитанные девушкой страницы. Жесто-
кие слова о жестоких вещах - один белый среди дикарейметисов, единствен-
ный друг животных среди заморенных мулов и людей, не знающих жалости. За
окном простирался холодный, безмятежный и прекрасный мир, а Динни с пы-
лающими щеками читала и чувствовала себя несчастной.
"Эта грязная гадина Кастро снова колет мулов своим чертовым ножом.
Несчастные животные тощи как жерди и окончательно выбились из сил. Пре-
дупредил его в последний раз. Если опять примется за свое, отведает пле-
тей... Ночью трясла лихорадка".
"Утром как следует всыпал Кастро - дал дюжину. Посмотрим, не уймется
ли теперь. Не могу сладить с негодяями: в них нет ничего человеческого.
Ох, хоть бы на денек очутиться в Кондафорде, поездить верхом, забыть об
этих болотах и несчастных, похожих на скелеты мулах!.."
"Пришлось отстегать еще одного мерзавца, будь они все прокляты. Обра-
щаются с животными просто по-зверски... Опять был приступ..."
"Теперь хлопот не оберешься: сегодня утром вспыхнул бунт. Они накину-
лись на меня. К счастью, Мануэль успел предупредить, - он славный па-
рень. Кастро чуть не перерезал мне глотку и сильно поранил левую руку. Я
собственноручно пристрелил его. Может быть, хоть теперь заставлю их по-
виноваться. От Халлорсена - ничего. Сколько, по его мнению, я еще могу
продержаться в этом болотном аду? Рана здорово дает себя знать..."
"Итак, произошло самое страшное: ночью, пока я спал, эти дьяволы уве-
ли мулов и удрали. Остались только Мануэль и еще два парня. Мы долго
гнались за беглецами, наткнулись на трупы двух мулов, - и это все. С та-
ким же успехом можно искать звезду на Млечном Пути. Вернулись в лагерь
полумертвые от усталости. Выберемся ли мы живыми - один бог знает. Очень
болит рука. Только бы не заражение крови..."
"Сегодня решили как-нибудь выбираться отсюда. Навалили кучу камней,
спрятали под ними письмо к Халлорсену. Я изложил в нем всю историю на
тот случай, если он все-таки пришлет за мной. Потом передумал. Буду
ждать здесь, пока он не вернется или мы не сдохнем, что, видимо, вероят-
нее..."
И так - до самого конца. Повесть о борьбе. Динни положила истрепанную
пожелтевшую тетрадь и облокотилась на подоконник. Тишина и холодный лун-
ный свет охладили ее боевой задор. Воинственное настроение прошло.
Хьюберт прав: зачем обнажать душу, выставлять свои раны на всеобщее
обозрение? Нет! Все что угодно, только не это. Нажать на все пружины.
Да, нужно нажать, и она нажмет, чего бы ей это ни стоило.
IV
Эдриен Черрел был одним из тех убежденных сторонников сельской жизни,
которые встречаются только в городах. Работа приковывала его к Лондону:
он был хранителем антропологического музея.
Погруженный в изучение челюсти из Новой Гвинеи, которой пресса оказа-
ла весьма радушный прием, он только что сделал вывод: "Ерунда - обыкно-
венный низкоразвитый Homo sapiens", - когда сторож доложил:
- К вам молодая леди, сэр. Мисс Черрел, как я понимаю.
- Просите, Джеймс, - ответил Эдриен и подумал: "Если это не Динни,
значит, я совсем выжил из ума". - О, Динни! Взгляни-ка. Канробер считает
эту челюсть претринильской. Мокли - позднепилтдаунской, Элдон П. Бербенк
- родезийской. А я утверждаю, что это просто Homo sapiens. Ты только
посмотри на этот коренной зуб...
- Я смотрю, дядя Эдриен.
- Совершенно как у человека. Его хозяину была знакома зубная боль, а
это несомненный признак эстетического развития. Недаром альтамиранская
живопись и кроманьонская пещера найдены одновременно. Этот парень был
Homo sapiens.
- Зубная боль - признак мудрости? Забавно! Я приехала повидаться с
дядей Хилери и дядей Лоренсом, но решила сначала позавтракать с вами,
чтобы чувствовать себя увереннее.
- Тогда пойдем в "Болгарское кафе".
- Почему именно туда?
- Потому что там хорошо кормят. Это сейчас рекламный ресторан, доро-
гая. Следовательно, там можно рассчитывать на умеренные цены. Хочешь по-
пудрить носик?
- Да.
- В таком случае - вон в ту дверь.
Динни вышла. Эдриен стоял, поглаживая бородку и соображая, что можно
заказать на восемнадцать шиллингов шесть пенсов. Будучи общественным де-
ятелем без частных доходов, он редко имел в кармане больше фунта.
- Дядя Эдриен, - спросила Динни, когда им подали яичницу поболгарски,
- что вам известно о профессоре Халлорсене?
- Это тот, который ездил в Боливию искать истоки цивилизации?
- Да, и взял с собой Хьюберта.
- А! И, насколько я понимаю, бросил его?
- Вы с ним встречались?
- Да. Я столкнулся с ним в тысяча девятьсот двадцатом, взбираясь на
Малого грешника в Доломитовых Альпах.
- Он вам понравился?
- Нет.
- Почему?
- Видишь ли, он был вызывающе молод и побил меня по всем статьям. К
тому же он напоминал мне игрока в бейсбол. Ты видела, как играют в бейс-
бол?
- Нет.
- А я видел один раз в Вашингтоне. Издеваешься над противником, чтобы
вывести его из себя. Когда он бьет по мячу, орешь ему под руку: "Эх ты,
вояка! ", "Ну и ловкач! ", "Президент Вильсон! ", "Старая дохлятина!" -
и прочее в том же роде. Таков уж ритуал. Важно одно - выиграть любой це-
ной.
- Вы тоже за выигрыш любой ценой?
- Разве в таких вещах сознаются, Динни?
- Значит, как только доходит до дела, все поступают так же?
- Я знаю только, что так бывает, Динни, - даже в политике.
- А вы сами, дядя, согласились бы выиграть любой ценой?
- Вероятно.
- Вы-то - нет, а я - да.
- Ты очень любезна, дорогая, но зачем такое самобичевание.
- Потому что история с Хьюбертом сделала меня кровожадной, как мос-
кит. Вчера я целую ночь читала его дневник.
- Женщина еще не утратила своей божественной безответственности, -
задумчиво вставил Эдриен.
- Вы полагаете, что нам угрожает ее потеря?
- Нет. Что бы там ни говорили представительницы вашего пола, вам ни-
когда не уничтожить в мужчинах врожденного стремления опекать вас.
- Дядя Эдриен, чем легче всего уничтожить такого человека, как Хал-
лорсен?
- Если не прибегать к палке, - насмешкой.
- Его гипотеза о боливийской культуре абсурдна, правда?
- Совершенно. Там, конечно, попадаются кое-какие любопытные каменные
чудища, происхождение которых не выяснено, но теория Халлорсена, нас-
колько я понимаю, не выдерживает критики. Только помни, дорогая: во все
это окажется замешанным и Хьюберт.
- Не в научном плане: он же ведал только транспортом, - улыбнулась
Динни, в упор взглянув на дядю. - Было бы неплохо высмеять этого шарла-
тана. Вы бы великолепно справились с этим, дядя.
- Змея!
- Разве разоблачать шарлатанов не долг честного ученого?
- Будь Халлорсен англичанином, - пожалуй. Но он американец, а это ме-
няет дело.
- Почему? Я полагаю, наука стоит выше государственных границ?
- Только в теории. Практически же кое на что приходится закрывать
глаза. Американцы очень обидчивы. Помнишь, какой шум они подняли недавно
из-за эволюции? Если бы мы позволили себе посмеяться, дело могло дойти
чуть ли не до войны.
- Но ведь большинство американцев и сами смеялись.
- Верно. Но они не желают, чтобы иностранцы смеялись над их сооте-
чественниками. Положить тебе суфле по-софийски?
Они молча продолжали завтракать, сочувственно поглядывая друг на дру-
га. Динни думала: "Его морщины мне нравятся, и бородка у него симпатич-
ная". Эдриен размышлял: "Как приятно, что носик у нее чуть-чуть вздерну-
тый. У меня очаровательные племянницы и племянники". Наконец девушка за-
говорила:
- Дядя Эдриен, вы все-таки постарайтесь придумать, как наказать этого
человека за то, что он так подло поступил с Хьюбертом.
- Где он сейчас?
- Хьюберт говорит, что в Штатах.
- А известно ли тебе, дорогая, что семейственность - вещь не слишком
похвальная?
- Точно так же, как несправедливость, дядя. А кровь гуще воды.
- А это вино, - заметил Эдриен с гримасой, - гуще и той, и другой.
Зачем тебе вдруг понадобился Хилери?
- Хочу поклянчить, чтобы он представил меня лорду Саксендену.
- Это зачем?
- Отец говорит, что он влиятелен.
- Значит, ты намерена, как говорится, нажать на все пружины?
Динни утвердительно кивнула.
- Но ведь порядочный и щепетильный человек не способен с успехом на-
жимать на все пружины.
Брови девушки дрогнули, широкая улыбка обнажила ровные белые зубы.
- А я никогда такой и не была, милый дядя.
- Посмотрим. Пока что - вот сигареты. Реклама не врет - в самом деле
превосходные. Хочешь?
Динни раскурила сигарету, затянулась и спросила:
- Вы видели дедушку Катберта, дядя Эдриен?
- Да. Величавая кончина. Прямо не покойник, а изваяние. Жаль дядю
Катберта: был превосходным дипломатом, а растратил себя на церковь.
- Я видела его только два раза. Значит, он тоже не мог добиться свое-
го, потому что, нажав на все пружины, утратил бы свое достоинство? Вы
это хотели сказать?
- Не совсем. Умение нажимать на все пружины было не так уж важно при
его светскости и обаянии.
- В чем же тогда секрет? В манерах?
- Да, в манерах в широком смысле слова. Он - один из последних, кто
обладал ими.
- Ну, дядя, я должна идти. Пожелайте мне оказаться непорядочной и
