боль нерешимости. Быстро шагая, он упивался прелестью зеленых косогоров,
время от времени останавливался, чтобы растянуться на траве, подивиться
совершенству шиповника, послушать жаворонка. Но это только оттягивало
войну между внутренними побуждениями: влечением к Флер и ненавистью к
обману. Подходя к меловой яме над Уонсдоном, он был так же далек от ре-
шения, как и в начале пути. В способности отчетливо видеть обе стороны
вопроса заключалась одновременно и сила и слабость Джона. Он вошел в дом
с первым ударом гонга, звавшего обедать. Вещи, его, уже, прибыли. Он
наспех принял, ванну и сошел в столовую, где застал Холли в, одиночестве
- Вал уехал в город и, обещал вернуться последним поездом.
С тех пор как Вэл посоветовал ему расспросить сестру о причине ссоры
между обеими семьями, так много случилось нового - сообщение Флер в
Грин-парке, поездка в. Робин-Хилл, сегодняшнее свидание, - что, каза-
лось, и спрашивать больше нечего. Джон говорил об Испании. о солнечном
ударе, о лошадях Вэла, о здоровье отца. Холли удивила его замечанием,
что, по ее мнению, отец очень нездоров. Она два раза ездила к нему в Ро-
бин-Хилл на воскресенье. У него был страшно усталый вид, временами даже
страдающий, но он постоянно уклонялся от разговора о себе.
- Он такой хороший и совершенно лишен эгоизма, правда, Джон?
Стыдясь, что сам не лишен эгоизма, Джон ответил:
- Конечно.
- Мне кажется, он был всегда безукоризненным отцом, насколько я могу
припомнить.
- Да, - отозвался Джон, совсем подавленный.
- Он никогда ни в чем не мешал детям и всегда, казалось, понимал их.
Я до гроба не забуду, как он позволил мне ехать в Южную Африку во время
бурской войны, когда я полюбила Вала.
- Это было, кажется, до его женитьбы на маме) - спросил неожиданно
Джон.
- Да. А что?
- Так, ничего. Только ведь она была раньше помолвлена с отцом Флер?
Холли опустила ложку и подняла глаза. Она окинула брата внимательным
взглядом. Что ему известно? Может, столько, что лучше рассказать ему
все? Она не могла решить. Он как будто осунулся и постарел, но это могло
быть следствием солнечного удара.
- Что-то в этом роде было, - сказала она. - Мы жили тогда в Африке и
не получали известий.
Она не смела взять на себя ответственность за чужую тайну. К тому же
она не знала, каковы сейчас его чувства. До Испании она не сомневалась,
что он влюблен. Но мальчик остается мальчиком. С того времени прошло
семь недель, и в промежутке лежала вся Испания.
Заметив, что он понял ее желание отвлечь его от опасной темы, она до-
бавила:
- Ты имел какие-нибудь вести от Флер?
- Да.
Его лицо сказало ей больше, чем самые подробные разъяснения. Итак, он
не забыл.
Она сказала совсем спокойно:
- Флер на редкость обаятельна, но знаешь, Джон, нам с Вэлом она не
очень нравится.
- Почему?
- Она из породы стяжателей.
- Стяжателей? Не понимаю, что ты имеешь в виду, Она... она...
Джон отодвинул тарелку с десертом, встал и подошел к окну.
Холли тоже встала и обняла его.
- Джон, не сердись, дорогой. Мы не можем видеть людей в одинаковом
свете, не правда ли? Знаешь, мне думается, у каждого из нас бывает лишь
по одному или по два близких человека, которые видят, что в нас есть са-
мого лучшего, и помогают этому выявиться. Для тебя, я думаю, такой чело-
век - твоя мать. Я видела раз, как она читала твое письмо; чудесное было
у нее лицо. Я не встречала женщины красивей - время как будто и не кос-
нулось ее.
Лицо Джона смягчилось; потом опять стало замкнутым. Все, все против
него и Флер. И все подтверждает ее призыв: "Обеспечь меня за собой, же-
нись на мне, Джон!"
Здесь, где он провел с ней упоительную неделю, здесь влечение к ней и
боль в его сердце возрастали с каждой минутой ее отсутствия. Нет ее,
чтобы сделать волшебными комнату и сад и самый воздух. Как жить здесь,
не видя ее? И он окончательно замкнулся в себе и рано ушел спать. У себя
в комнате он мог хотя бы остаться с воспоминанием о Флер в ее виноград-
ном наряде. Он слышал, как приехал Вэл, как разгружали форд, и опять во-
царилась тишина летней ночи. Только доносилось издалека блеяние овец да
крик ночной птицы. Джон высунулся в окно. Холодный полумесяц, теплый
воздух, холмы словно в серебре. Мотыльки, журчание ручья, ползучие розы.
Боже, как пусто все без нее! В библии сказано: оставь отца, своего и
мать свою и прилепись... к Флер.
Собраться с духом, прийти и сказать им! Они не могут помешать ему же-
ниться на Флер, не захотят мешать, когда узнают, как он ее любит. Да! Он
скажет им. Смело и открыто - Флер не права.
Птица смолкла, овцы затихли, во мраке слышалось только журчание
ручья. И Джон уснул в своей постели, освобожденный от худшего из жизнен-
ных зол - нерешимости.
XI
ТИМОТИ ПРОРОЧЕСТВУЕТ
День несостоявшегося свидания в Национальной галерее ознаменовал пер-
вую годовщину возрождения красы и гордости Англии, или, попросту ска-
зать, цилиндра. Состязание на стадионе Лорда - это празднество, отменен-
ное войной, - вторично подняло свои голубые и синие флаги, являя почти
все черты славного прошлого. Здесь во время перерыва можно было наблю-
дать все виды дамских и единый вид мужского головных уборов, защищающих
многообразные типы лиц, которые соответствуют понятию "общество". Наблю-
дательный Форсайт мог бы различить на бесплатных или дешевых местах не-
которое количество зрителей в мягких шляпах, но они едва ли отважились
бы подойти близко к полю; представители старой школы - или старых школ -
могли радоваться, что пролетариат еще не в силах платить за вход уста-
новленные полкроны. Еще оставалась хоть эта твердыня - последняя, но
значительная: стадион собрал, по уверению газет, десять тысяч человек. И
десять тысяч человек, горя одной и той же надеждой, задавали друг другу
один и тот же вопрос: "Где вы завтракаете?" Было в этом вопросе что-то
очень успокоительное и возвышающее - в этом вопросе и в наличии такого
множества людей, которые все похожи на вас и все одного с вами образа
мыслей. Какие мощные резервы сохранила еще Британская империя - хватит
голубей и омаров, телятины и лососины, майонезов, и клубники, и шампанс-
кого, чтобы прокормить эту тонну! В перспективе никаких чудес, никаких
фокусов с пятью хлебами и несколькими жалкими рыбешками - вера покоится
на более прочном фундаменте. Шесть тысяч цилиндров будут сняты, четыре
тысячи ярких зонтиков будут свернуты, десять тысяч ртов, одинаково гово-
рящих по-английски, - наполнены. Жив еще старый британский лев! Тради-
ция! И еще раз традиция! Как она сильна и как эластична! Пусть сви-
репствуют войны и разбойничают налоги, пусть тред-юнионы разоряют побо-
рами честных граждан, а Европа подыхает с голоду, - эти десять тысяч бу-
дут сыты; и за этой оградой будут они разгуливать по зеленому газону,
носить цилиндры и встречаться друг с другом. Сердце старого мира здоро-
во, пульс бьется ровно. И-тон! И-тон! Хэр-роу!
Среди многочисленных Форсайтов, попавших в этот заповедник по праву
или по знакомству, был Сомс с женою и дочерью. Он никогда не учился ни в
одной из двух состязающихся школ, он нисколько не интересовался крике-
том, но ему хотелось, чтобы Флер могла выставить напоказ свое платье, и
хотелось надеть цилиндр - снова явиться на парад среди мира и изобилия
вместе с равными себе. Он степенно вел Флер между собой и Аннет. Ни одна
женщина, насколько он видел, не могла сравниться с ними. Они умеют хо-
дить, умеют держаться; их красота вещественна; а у этих современных жен-
щин ни осанки, ни груди - ничего. И вспомнилось ему вдруг, с каким гор-
дым упоением выходил он, бывало, с Ирэн в первые годы их брака. И как
они, бывало, завтракали в карете, которую его мать заставила отца приоб-
рести, потому что это так шикарно: в те времена смотрели на игру из ка-
рет и колясок, а не с этих нескладных громадных трибун. И как Монтегью
Дарти неизменно выпивал лишнее. Сомс вполне допускал мысль, что и теперь
люди пьют лишнее, но нет теперь в этом былого размаха; ему вспомнилось,
как Джордж Форсайт, братья которого, Роджер и Юстас, учились один в Ито-
не, другой в Хэрроу, взобравшись на верх кареты и размахивая синим флаж-
ком в правой руке и голубым в левой, громко прокричал: "Хэтон - Ирроу!"
как раз в такую минуту, когда вся публика молчала, - всегда он вел себя,
как шут; а Юстас чинно стоял внизу, такой был денди, что считал ниже
своего достоинства надеть розетку того или другого цвета или выказывать
интерес к чему-либо. Н-да! Былые дни! Ирэн в сером шелку с легким зеле-
ным отливом. Он искоса поглядел на Флер. Лицо какое-то тусклое - ни све-
та в нем, ни жизни. Эта любовь грызет ее - скверная история! Взгляд его
скользнул дальше, к лицу жены, подрисованному сильней, чем обычно, нем-
ного презрительному, хотя она, насколько ему известно, меньше всех имеет
право выказывать презрение. Она принимает измену Профона со странным
спокойствием; или его "маленькое плавание" предпринято только для отвода
глаз? Если так, он предпочитает не - видеть обмана. Они прошлись по пло-
щадке мимо павильонов, потом отыскали столик Уинифрид в палатке "Клуба
бедуинов". Этот новый клуб, принимавший в члены и мужчин и женщин, был
основан для поддержания туризма и некоего джентльмена, унаследовавшего
стариннее шотландское имя, хотя его отец, как это ни странно, носил фа-
милию Леви. Уинифрид вступила в клуб не потому, что занималась когда-ни-
будь туризмом, а потому, что инстинкт подсказал ей, что клубу с таким
названием и таким основателем предстоит большое будущее; если не всту-
пить в него сразу, то потом, может быть, доступ будет закрыт. Палатка
этого клуба, со стихом из Корана на оранжевом поле и вышитым над входом
маленьким зеленым верблюдом, бросалась в глаза среди всех других. У вхо-
да стоял Джек Кардиган в синем галстуке (он однажды играл на стороне
Хэрроу) и размахивал бамбуковой тростью, показывая, "как тому молодцу
следовало ударить по мячу". Он торжественно провел Сомса и его дам к
столу Уинифрид, за которым собрались уже Имоджин, Бенедикт с молодой же-
ной, Вал Дарти без Холли, Мод и ее муж; когда вновь прибывшие уселись,
осталось одно свободное место.
- Я жду Проспера, - сказала Уинифрид, - но он так увлечен своей ях-
той!
Сомс украдкой посмотрел на жену. Лицо ее не дрогнуло. Придет ли этот
тип, или нет, ей, по-видимому, все известно. От него не ускользнуло, что
Флер тоже покосилась на мать. Если Аннет не считается с его чувствами,
она должна бы подумать о Флер. Разговор, крайне бессвязный, перебивался
рассуждениями Джека Кардигана о "мид-оф" [26]. Он стал перечислять всех
"великих мид-офов" от первых дней творения, считая их, как видно, одним
из основных элементов, составляющих расовую сущность британцев. Сомс
справился со своим омаром и приступил к пирогу с голубями, когда услышал
слова: "Я немного опоздал, миссис Дарти" - и увидел, что пустого места
за столом больше нет. Между Имоджин и Аннет сидел мсье Профон. Сомс
усердно продолжал есть, изредка лишь перекидываясь словом с Мод и Уиниф-
рид. Разговор жужжал вокруг него. Голос Профона произнес:
- Мне кажется, вы ошибаетесь, миссис Форсайт; я готов держать пари,
что мисс Форсайт со мной согласится.
- В чем? - раздался через стол высокий голос Флер.
- Я высказал мнение, что молодые девушки остались такими же, какими
были всегда, - разница очень маленькая.
- Вы так хорошо их знаете?
Этот резкий ответ заставил всех насторожиться, и Сомс заерзал в жид-
ком зеленом креслице.
- Я, конечно, не смею утверждать, но, по-моему, они хотят идти своей
собственной маленькой дорожкой, а это, думается мне, было и раньше.
- Вот как!
- Но, Проспер, - мягко возразила Уинифрид, - девицы, которых видишь
