предоставлен сам себе. В кучке он чувствует себя все-таки еще в
некоторой безопасности, хотя на самом деле это вовсе не так.
Когда человек попадает на большое собрание или на большую
демонстрацию, это не только подкрепляет его настроение, но дает
ему определенную связь с единомышленниками, вырабатывает в нем
корпоративный дух. Если данный человек является только первым
сторонником нового учения на давнем заводе, в данном
предприятии, мастерской и т. д., то ему иногда приходится
трудновато и он подбодряется, когда видит, что он является
солдатом большой армии, членом обширной корпорации. Это
ощущение он впервые получает только тогда, когда попадает на
первое большое массовое собрание или массовую демонстрацию. Из
своей маленькой мастерской или из своего большого предприятия,
где отдельный человек однако чувствует себя совсем маленьким,
новый сторонник нового движения впервые попадает на массовое
собрание. Тут он сразу видит тысячи и тысячи людей того же
настроения. Его сразу окружает атмосфера шумного энтузиазма,
свойственная собранию, где присутствует три-четыре тысячи
человек одного лагеря. Эта атмосфера увлекает. Очевидный для
всех успех собрания пробуждает подъем и в этом новом посетителе
и впервые окончательно освобождает его от живших еще в нем
внутренних сомнений. Человек невольно поддается тому волшебному
влиянию, которое мы называем массовым самовнушением. Воля,
страсть, сила тысяч аккумулируется в каждом отдельном участнике
собрания. Человек, переступивший порог собрания еще с некоторым
сомнением в груди, теперь покидает его с гордо поднятой
головой: он обрел полную веру в свое дело, он стал членом
определенного коллектива.
Наше национал-социалистическое движение никогда не должно
позабывать обо всем этом. Мы никогда не поддадимся внушению
буржуазных олухов, которые, видите ли, очень хорошо понимают
все и однако, ухитрились проиграть большое государство,
проиграть господство своего собственного класса. Да, они
страшно умны, эти господа; они умеют все и не сумели сделать
только одной мелочи - не сумели помешать тому, чтобы весь
немецкий народ попал в объятия марксизма. Тут они провалились
самым жалким образом. Не ясно ли, что их самомнение и чванство
только родные братья их глупости и невежества.
Если эти господа не хотят признать великого значения за
устным словом, то это объясняется очень просто тем, что сами
они слишком хорошо убедились в бессилии своего слова.
ГЛАВА VII. НАШИ СТОЛКНОВЕНИЯ С КРАСНЫМ ФРОНТОМ
В 1919-1920 гг., а также в 1921 г. я лично считал
необходимым посещать буржуазные собрания. Они неизменно
производили на меня такое же впечатление, какое я в свои
детские годы получал, когда мне приказывали выпить ложку
рыбьего жира. Выпить приходится и, говорят, что рыбий жир очень
полезен, но вкус его отвратителен! Если бы можно было весь
немецкий народ на веревках приводить силой на эти буржуазные
собрания и если бы до конца представления можно было его там
удержать, закрыв заранее двери, то в течение нескольких
столетий это, может быть, и дало бы определенные результаты. Но
о себе лично скажу, что жизнь потеряла бы для меня в этом
случае всю свою прелесть и я, пожалуй, перестал бы радоваться
тому, что являюсь немцем. К счастью однако на веревке народ не
приведешь на эти собрания. Вот почему не приходится удивляться,
что здоровая безыскусственная масса народа избегает этих
буржуазных "массовых собраний", как черт ладана.
Я лично имел удовольствие видеть живьем этих сомнительных
пророков буржуазного миросозерцания и я должен сказать, что с
тех пор перестал удивляться тому, что эти господа не придают
большого значения устному слову. Я посещал тогда собрания
демократов, дейч-национале, немецкой народной партии, баварской
народной партою (партия центра в Баварии). Что прежде всего
бросалось в глаза, так это полная однородность состава
аудитории. Во всех этих "массовых" собраниях на деле принимали
участие только члены партии. Полное отсутствие дисциплины!
Внешняя картина собрания больше напоминает толпу зевак в
картежном клубе, нежели собрание народа, только что
проделавшего свою величайшую революцию. И надо отдать
справедливость господам докладчикам: они со своей стороны
делали все возможное, чтобы еще больше сгустить скуку. Они
произносили или, лучше сказать, читали речи, совершенно похожие
на газетные статьи в наших "образованных" органах печати или на
какой-нибудь скучный научный трактат. Почтенные ораторы
старательно избегали хотя бы одного яркого слова. Иногда
допускалась только натянутая тощая профессорская штука. В этот
момент почтенные члены президиума считали своей обязанностью
засмеяться, но и смех этот ни в коем случае не должен был быть
громким. Нет, ведь это могло бы, боже упаси, заразить
аудиторию, которая тоже того и гляди стала бы смеяться. Нет,
члены президиума считали возможным только "благородно"
улыбаться. Сдержанность прежде всего! И вообще этот президиум
Однажды случилось мне присутствовать на буржуазном
собрании в Мюнхене в Вагнеровском зале. Это была манифестация
по случаю юбилея Лейпцигской битвы. Речь держал какой-то
почтенный старец, профессор какого-то из университетов. На
трибуне сидел президиум. Слева - один монокль, справа - другой
монокль, посередине какой-то субъект без монокля. Все трое в
наглухо застегнутых сюртуках. Впечатление получалось такое, что
перед нами не то судьи, только что произнесшие кому-то смертный
приговор, не то пасторы, которые сейчас собираются крестить
ребенка. Так называемая речь докладчика, которая будучи
напечатана может быть и произвела бы какое-нибудь впечатление,
при устном произнесении действовала просто ужасно. Через три
четверти часа все собрание от скуки впало в транс. Скука
нарушалась только тем, что время от времени отдельные
господчики или отдельные дамочки поднимались и уходили. Тишина
нарушалась еще шумом, производимым кельнершами, да зевотой
отдельных "воодушевленных" слушателей. В одном углу зала я
заметил троих рабочих, пришедших сюда то ли из любопытства, то
ли по поручению своей организации. Я занял место около них.
Рабочие эти только иронически переглядывались друг с другом, а
затем стали друг друга толкать в бок, приглашая к выходу.
Наконец они тихонько поднялись и, стараясь не производить ни
малейшего шума, вышли из зала. Было ясно, что они и не хотят
произвести никакого шума: видя этакое сборище, они должны были
придти к выводу, что не стоит труда мешать этим людям скучать.
Я остался. Собрание стало приближаться к концу. Голос
докладывавшего профессора становился все слабее. Почтенный
оратор кончил. Тогда поднялся субъект, сидевший посередине
между двумя моноклями, и стал подробно излагать присутствующим
немецким "братьям и сестрам", сколь благодарен он сам и сколь
благодарны должны быть все присутствующие высокоуважаемому
профессору Икс за его замечательный, исключительный,
изумительный доклад, который был так основателен и глубок,
который так многому всех нас научил и который составит для нас
целое "внутреннее переживание" и вообще является "крупным
событием". Было бы профанированием этой торжественной минуты,
продолжал председатель, если бы после такого глубокого доклада
мы допустили бы еще какую-нибудь дискуссию. Я думаю, что выражу
мнение всех присутствующих, если заявлю, что никакой дискуссии
не надо, и вместо этого приглашаю всех встать и провозгласить
единодушное "ура" и т. д. В заключение председатель приглашал
спеть "Дейчланд убер аллес". Собрание кое-как запело. Но когда
дело дошло только до второй строфы, число поющих сразу упало.
Припев был поддержан опять большим количеством голосов, а когда
дело дошло до третьей строфы, поющих стало еще меньше. Мне
стало ясно, что почтенное собрание не знает даже текста нашей
великой патриотической песни. Но стоит ли в самом деле такому
"высокому" собранию знать наизусть народную песню
На этом собрание разошлось, вернее сказать, разбежалось.
Одни торопились в пивную, другие - в кафе, третьи - просто на
свежий воздух.
Да, на свежий воздух! Сюда стремился и я всей душой. После
спертой атмосферы такого собрания это было вполне понятно. И
это называется манифестацией в память великой героической
битвы, в которой участвовали сотни тысяч сынов нашего народа!
Хотелось только плеваться.
Такие "манифестации" правительство любит. Это
действительно "спокойные" собрания. Господину министру не
приходится беспокоиться тут, как бы не вышло какого-нибудь
беспорядка, как бы волны энтузиазма внезапно не поднялись выше
нормального уровня, допускаемого буржуазными приличиями. Тут
нашим правителям не приходится бояться, что воодушевленная
масса выйдет из зала, построится в стройные ряды и дружным
железным шагом пройдет по всем главным улицам города с пением,
скажем, нашего национал-социалистического гимна. Нет, наша,
любящая спокойствие, полиция может не тревожиться. Тут никаких
неприятностей не будет. Люди отправятся только в пивные и в
кафе...
Нет, такими гражданами власть может быть довольна!..
x x x
Наши национал-социалистические собрания уж конечно не
являлись этакими "мирными" собраниями. Здесь два враждебных
миросозерцания вступали в открытый бой друг с другом. Наши
собрания отнюдь не кончались тривиальным пением, никому
ненужным и никого не зажигавшим. Наши собрания большею частью
кончались взрывом настоящей фанатической страсти и подлинного
национального энтузиазма.
Нам было ясно с самого начала, что на наших собраниях
безусловно необходимо обеспечить слепую дисциплину и прежде
всего гарантировать настоящий авторитет президиумам наших
собраний. Ибо речи наших ораторов конечно совершенно не были
похожи на бесцветную болтовню буржуазных "референтов"; речи
наших докладчиков и своим содержанием и своей формой всегда
вызывали в противниках бешеную злобу и попытки возражения.
Насчет недостатка противников на наших собраниях жаловаться не
приходилось. Как часто появлялись они на наши собрания целыми
большими толпами, распределив заранее между собою роли! И на
лицах всех можно было прочитать: "сегодня мы с ними покончим"!
Зачастую красные приводили на наши собрания своих людей
буквально целыми колоннами, причем конечно заранее накачивали
этих людей в том направлении, что сегодня же вечером они нас
должны разгромить окончательно. Зачастую красные делали
абсолютно все приготовления к тому, чтобы взорвать наши
собрания. Только решительность и энергия наших президиумов,
только быстрота и натиск нашей охраны собраний могли помешать
этим заговорам. Действительно, красным было от чего придти в
бешенство. Уже один красный цвет наших плакатов привлекал к нам
аудиторию и из числа красных. Средний буржуа не переставал
возмущаться по поводу того, что и мы, национал-социалисты,
избрали красный цвет. В этом видели с нашей стороны, по крайней
мере, двусмысленность. Мудрые вожди дейч-националов нашептывали
друг другу подозрения, что мы-де на деле являемся только
разновидностью марксистов, что, может быть, мы и вообще-то
только скрытые марксисты или еще и того лучше - социалисты.
Разницы между социализмом и марксизмом эти мудрецы до сих пор
не поняли. Особенное возмущение среди этих мещан вызывало то
обстоятельство, что мы на наших собраниях обращались к
