больше. Частью это вытекает из всей социальной обстановки,
вынуждающей человека все вновь и вновь менять свое
местожительство и не оставляющей ему таким образом времени
по-настоящему связаться со своим городом. Но с другой стороны,
причину этого явления приходится видеть и в том, что
современный наш город вообще все больше теряет свое культурное
значение и становится беднее культурными ценностями.
Еще в эпоху освободительных войн Германия обладала только
небольшим количеством городов, да и города эти были скромны по
размеру. Немногие существовавшие тогда в Германии действительно
большие города играли роль преимущественно резиденций и в
качестве таковых почти всегда представляли собою известную
культурную ценность да и внешне являли собою нечто
художественно законченное. Если сравнить тогдашние несколько
городов, насчитывавших больше 50 тысяч жителей, с нынешними
городами, имеющими такое же количество жителей, то мы увидим,
что тогдашние города действительно обладали большими научными и
художественными сокровищами. Когда в Мюнхене было только 60
тысяч жителей, город этот на деле являлся уже одним из наиболее
важных художественных центров Германии. Теперь почти каждый
фабричный городишко насчитывает такое же число жителей, а
иногда и в несколько раз больше, и тем не менее не обладает
даже намеком на ценности такого рода. Это просто наемные
казармы для житья и ничего больше. При таком характере
современных городов никакая интимная связь с данным центром и
возникнуть не может. Ни один человек не почувствует особой
привязанности к городу, который решительно ничем не отличается
от других городов, в котором нет ни одной интимной
индивидуальной черты и который старательнейшим образом избегает
всего того, что хоть сколько-нибудь напоминает искусство.
Мало того. По мере роста народонаселения даже наши
действительно великие города становятся относительно беднее по
своим художественным ценностям. И эти города нивелируются все
больше. В конце концов они представляют собою ту же картину,
что и несчастные фабричные города, только в увеличенном
размере. То, что новейшая история прибавила в смысле
культурного содержания нашим большим городам, совершенно
недостаточно. Все наши города в сущности живут только за счет
славы и сокровищ прошлого. Попробуйте изъять из нынешнего
Мюнхена все то, что было собрано уже при Людвиге I, и вы с
ужасом увидите, как ничтожно мало все то, что мы приобрели в
смысле художественных произведений с этого времени. То же самое
можно сказать относительно Берлина и большинства других
крупнейших городов.
Но самым существенным является следующее. Ни один из наших
крупнейших городов не обладает такими памятниками, которые
господствовали бы над всем городом и которые можно было бы
рассматривать, как символ всей эпохи. Совсем другое города
древности. Там каждый город обладал каким-нибудь особенным
памятником, являвшимся монументом его гордости. Античные города
характеризовались не частными постройками, а памятниками,
представлявшими общее достояние, - памятниками, которые были
предназначены не для данной только минуты, а на века. В этих
памятниках воплощалось не просто богатство одного лица, а
величие общества. Вот почему в античном городе отдельный житель
действительно привязывался к своему местожительству. Античный
город обладал такими притягательными средствами, о которых мы
сейчас не имеем и понятия. Житель этого города имел перед
глазами не более или менее жалкие дома отдельных
домовладельцев, а роскошные здания, принадлежавшие всему
обществу. По сравнению с этими замечательными строениями
собственные жилища получали только подчиненное значение.
Если сравнить громадные размеры государственных зданий
античных городов с их тогдашними домами для жилья, то
приходится только изумляться, с какой силой подчеркивался тогда
принцип приоритета общественных построек. Мы и сейчас еще
любуемся обломками и руинами античного мира, но ведь не надо
забывать, что это руины не больших магазинов, а дворцов и
государственных построек, т. е. руины таких строений, которые
принадлежали всему обществу, а не отдельным лицам. Даже в
истории Рима позднего времени первое место среди его роскоши
принадлежало не виллам и дворцам отдельных граждан, а храмам,
стадионам, циркам, акведукам, теплым источникам, базиликам и
т.д., т.е. тем строениям, которые являлись собственностью всего
государства, всего народа.
Даже германское средневековье придерживалось того же
руководящего принципа, хотя художественные представления этой
эпохи были совсем другие. То, что в эпоху древности находило
себе выражение в акрополе или пантеоне, теперь приняло форму
готического храма. Эти монументальные строения возвышались как
исполины над сравнительно небольшим количеством деревянных и
кирпичных домов средневекового города. Они и теперь еще
возвышаются над современными жилыми казармами и накладывают
свой отпечаток на всю внешность данного города. Храмы, башни,
ратуши, мюнстеры выражали стиль тогдашней эпохи и в последнем
счете вели свое происхождение от эпохи древности.
Ну, а посмотрите, какое жалкое соотношение существует
теперь между государственными строениями и частными домами.
Если бы современный Берлин постигла судьба древнего Рима, то
наши потомки должны были бы придти к выводу, что самые крупные
наши здания были либо универсальные магазины, принадлежавшие
евреям, либо громадные отели, принадлежавшие целым группам
собственников. Сравните в самом деле соотношение, существующее
хотя бы в Берлине между постройками государственного характера
и зданиями, принадлежащими финансистам и купцам.
Самые средства, отпускаемые на строительство зданий
государственного характера, совершенно ничтожны и прямо смешны.
Мы строим здания не на века, а большею частью только для
потребности минуты. Ни о какой мысли более высокого характера
нет и речи. Ведь берлинский дворец для своего времени являлся
строением куда более высокого значения, чем, скажем, теперь
здание нашей новой библиотеки. На постройку одного броненосца
мы отпускаем 60 миллионов. На постройку же здания нового
рейхстага, первого роскошного здания республики, которое должно
иметь значение в течение веков, не дали даже половины этих
средств. Когда возник вопрос о том, как украсить это здание
изнутри, то высокое собрание вынесло постановление, что не надо
для этого употреблять камня, а хватит и гипса. На этот раз
впрочем господа парламентарии были правы: людям с гипсовыми
головами не пристало сидеть в стенах, украшенных камнями.
Нашим городам таким образом похватает именно того, что
особенно ценно для народа. Не приходится поэтому удивляться,
что народ не находит в современных городах то, чего в них нет.
Дело неизбежно доходит до полного запустения городов. Полная
безучастность современного жителя крупного города к судьбе
своего города является только выражением этого запустения.
Все это тоже является симптомом нашей культурной
деградации и общего нашего краха. Эпоха наша задыхается в
мелких вопросах мелкой "целесообразности" или, лучше сказать -
в денежном рабстве. Тут уж не приходится удивляться, что такая
обстановка оставляет очень мало места для героизма.
Современность пожинает лишь то, что посеяла недавно прошедшая
эпоха.
x x x
Все эти симптомы распада в последнем счете являлись
результатом неправильного миросозерцания. Из этих
неправильностей вытекала неуверенность людей в их оценке и
отношении к тем или другим крупным вопросам. Отсюда вся эта
половинчатость и колебания, начиная с вопросов воспитания.
Каждый боится ответственности, каждый готов трусливо
примириться с тем, что считает вредным. Болтовня о "гуманности"
становится модой. С болезненными явлениями не решаются
бороться. Мы щадим отдельных людей и в то же время приносим в
жертву будущее миллионов. Насколько далеко зашел этот процесс
распада, показывает положение дел в области религии. Здесь
также не было уже прежнего единого здорового и целостного
взгляда на вещи. Не в том беда, что от церкви открыто отходило
некоторое количество прежних сторонников ее. Гораздо хуже было
то, что теперь страшно возросла масса равнодушных. И католики и
протестанты содержали специальные миссии в Азии и Африке с
целью вербовки на сторону своей религии туземцев - с очень
небольшим успехом по сравнению в особенности с успехами
магометанской веры. Но вербуя себе сторонников в Азии и Африке,
религия в самой Европе теряла миллионы прежде убежденных
сторонников, теперь либо отвернувшихся от религии вовсе, либо
пошедших своими особыми путями. Такие результаты конечно нельзя
не признать плохими, в особенности под углом зрения
нравственности.
Нельзя не отметить также усилившуюся борьбу против
догматов каждой из церквей. Что ни говори, а в нашем мире
религиозные люди не могут обойтись без догматических
обрядностей. Широкие слои народа состоят не из философов: для
массы людей вера зачастую является единственной основой
морально-нравственного миросозерцания. Пущенные в ход суррогаты
религии не дали успеха. Уже из одного этого следует, что
заменять ими прежние религиозные верования просто
нецелесообразно. Но если мы хотим, чтобы религиозные учения и
вера действительно господствовали над умами широких масс
народа, то мы должны добиваться того, чтобы религия
пользовалась безусловным авторитетом. Присмотритесь к обычной
нашей жизни и условностям ее. Сотни тысяч умственно более
высоко развитых людей отлично проживут и без этих условностей.
Для миллионов же людей условности эти совершенно необходимы.
Что для государства его основные законы, то для религии ее
догмы. Только благодаря догмату религиозная идея, вообще
говоря, поддающаяся самым различным истолкованиям, приобретет
определенную форму, без которой нет веры. Вне определенных
догматов церкви религия оставалась бы только философским
воззрением, метафизическим взглядом, не больше. Вот почему
борьба против догматов церкви есть примерно то же самое, что
борьба против основных законов государства. Последняя приводит
к государственной анархии, первая - к религиозному нигилизму.
Политику приходится прежде всего думать не о том, что
данная религия имеет тот или другой недостаток, а о том, есть
ли чем заменить эту хотя и не вполне совершенную религию. И
пока у нас нет лучшей замены, только дурак и преступник станет
разрушать старую веру.
Немалая ответственность лежит на тех, кто к религиозным
воззрениям припутывает земные дела, тем самым только обостряя
ненужный конфликт между религией и так называемыми точными
науками. Победа тут почти всегда достанется точным наукам, хотя
конечно и не без долгой борьбы. Религия же неизбежно потерпит
тяжелый ущерб в глазах всех тех, кто не может подняться выше
чисто внешнего знания.
Но самый большой вред приносят те, кто злоупотребляет
религией в чисто политических целях. Нельзя найти достаточно
резких слов против этих жалких мошенников, делающих из религии
политический гешефт. Эти наглые лжецы во весь голос - дабы их
услышал весь мир - выкрикивают свой символ веры. Но вера нужна
им не для того, чтобы в случае чего умереть за нее, а для того
чтобы при посредстве ее устроиться получше в жизни. Они целиком
