-- Надо улучшить дороги, чтобы процветала торговля,-
говорили Терентьев и Калдин.
-- Ну, так улучшайте,- отвечало быдло.
-- Но в кажне нет на это шредштв,- возражал Карл
Федорович.
-- Надо взимать пошлину за проезд по дорогам, и расходы с
лихвой окупятся,- предлагал шут Ерошка.
-- Ну, так взимайте,- говорило быдло.
Шут Ерошка особенно досаждал быдлу, постоянно предлагая
различные нововведения. Быдлу это так надоело, что оно
назначило Ерофея секретарем в государственный совет:
-- Будешь совет вместо меня вести, а то бегаешь тут со
всем!
Калдин и Павсаний одобрили:
-- Ерофею Ивановичу давно пора.
Генерал Голованов занялся устроением армии и приставал к
быдлу, уговаривая сходить походом на Турцию.
-- Те земли -- наши исконные вотчины.
-- Исконные -- это как?
-- А так, что пятьсот лет назад под нами были.
-- А до этого?
-- А до этого... То ли хазары жили, то ли печенеги, шут их
знает!
-- Так что же ты предлагаешь, Голованов: сейчас мы эти
земли отберем, а завтра печенеги придут и скажут: раньше мы тут
жили.
-- Да они же вымерли!
-- А если воскреснут? Ты что, Потап Алексеевич, крови
хочешь?
-- Да какая кровь,- ты же с нами будешь!
-- А если не буду? -- глянуло на него быдло.
И быдло сказало:
к нам отойдут, а если лучше, то чего же тягать их на горе.
-- Не время, значит,- понял генерал.
Как-то в это время быдло спросило Калдина:
-- Калдин, а вот эта вся наша знать -- не бездельники ли?
Даромедов зачем держать?
-- Не совсем так, ваше превосходительство,- отвечал посол.
-- Конечно, они не работают в поле или мастерских, но, будучи
освобождены от тягот низкого сословия, составляют среду, в
которой поддерживается просвещение.
-- То есть?
-- Ну, вот Ерофей Иванович,- объяснил посол,- ездил за
границу с принцем Агафоном. Агафон -- оболтус был, оболтус и и
остался, все так, но не было бы принца, не было бы и заграницы
для Ерофея Ивановича, и где бы он всего набрался? Или князь
Песков. Скажу по совести, и при европейских дворах трудно
сыскать столь обходительного вельможу. Теперь его слуги смотрят
на своего господина и усваивают себе, каковы должны быть
правила благородного человека. Из подражания и пересказов слуг
понятия учтивости расходятся далее вниз, и это так заведено во
всех странах: сначала просвещение появляется наверху, а после
его усваивают низшие слои. Вспомните лаваторий: сперва его
построили во дворце, потом переняли вельможи, а теперь Ерофей
Иванович хочет оснастить им все присутственные заведения. Да,
жизнь благородного сословия оплачивает простой люд и платит
недешево, но такова необходимость: просвещение стоит дорого, но
его отсутствие обходится неизмеримо дороже.
-- Вон оно как,- поняло быдло. -- Ладно, пусть будет среда
просвещения. Но только, Калдин, у наших придворных
утонченности, по-моему, с гулькин хрен.
-- Я на днях закончил перевод книги "Правила обходитель-
ности", где изложены все понятия благородных манер, -- сказал
посол. -- По распоряжению господина секретаря ее уже переписы-
вают (кстати, надо бы завести книгопечатание для таких случа-
ев). Теперь с книгой следует ознакомить благородное общество.
-- Непременно пусть каждый до корки выучит! -- велело
быдло.
Секретарь Ерофей, вникнув в государственные дела, нашел
большие упущения в законодательстве. С послом Калдиным при
участии Павсания они за неделю написали свод новых законов.
Ерофей с ворохом бумаг явился к быдлу:
-- Ознакомьтесь, ваше превосходительство! Новые законы на
подпись.
-- Ты, верно, меня замучать хочешь,- застонало быдло. --
Не буду я это читать!
-- Надо, дядюшка! Ты -- князь-правитель.
-- Ерофей,- сказало быдло,- ты же в этом больше меня
понимаешь. Как ты сам думаешь, нужны эти указы?
-- Нужны.
-- А правильно написаны?
-- Правильно.
-- Так давай перо, и я подпишу.
-- Нельзя, дядюшка! Как же -- не читая? А вдруг мы там
войну объявляем?
Быдло даже захныкало от досады, но бумаги приняло. Оно
пошло к Настасье:
-- Настенька, помоги разобрать, что они тут сочинили!
Настасья стала читать.
-- Настоящим провозглашается равенство всех перед законом
независимо от сословия, народности или веры. Обязанности
подданных различны по их месту в обществе, но ответственность
закону одинакова.
-- Это зачем так, Настенька?
-- Верно, Ерофей Иванович хочет справедливого суда для
всех сословий,- краснея, отвечала Настасья,- и уважения ими
своего долга.
-- А надо это писать?
-- Вероятно, да,- смущаясь, объясняла Настасья, -- наша
страна обширна, и в ней много народов, пусть все знают, что
отношение властей к ним равно.
-- А ты что скажешь, Ванятка?
-- Правильно, дядюшка быдло! -- бойко отвечал Ванятка. --
Учитель истории рассказывал, что древний Рим тем стоял, что
сделал римлянами все покоренные народы!
-- Ну, значит, так тому и быть. Дальше что?
Настасья зачитала:
-- Государство не входит в дела веры, предоставляя решать
вопросы веры церкви, пастве и каждому самому для себя.
Церковь...
-- Подожди, подожди, Настенька. Не входит в дела веры --
это о чем?
-- Верно, о том, чтобы не было принуждения властью к
исповеданию веры.
-- Павсаний, поди, воспротивится? -- спросило быдло.
-- Нет, дядюшка быдло! -- живо откликнулся Ванятка. -- Я
когда в монастыре жил, пропустил один раз молитву, и брат
Игнатий дал мне подзатыльник, а владыка Павсаний его осудил,
что в молитве не должно быть принуждения, и наложил на Игната
эпидемию!
-- Епитимью, Ванечка,- поправила Настасья.
В это время Ерофей и Калдин разыскивали быдло по какомуто
делу. У дверей детской они услышали это обсуждение и
многозначительно переглянулись. Вечером Калдин снова обратился
к быдлу с предложением изменить правление.
-- Ты, Калдин, прилип, как банный лист! -- рассердилось
быдло. -- Я тебе сто раз говорило, что будь Ванятке хоть на
восемь годков...
-- Ваше превосходительство,- перебил посол, -- зачем же
ждать так долго? Ведь Анастасия Семеновна тоже наследница!
И верно, все как-то забыли об этом!
-- А правда, Настенька,- воодушевилось быдло, -- давай-ка
мы тебя царицей поставим! Хочешь?
-- Ах, нет, нет! -- вся покраснев, отказалась Настасья. --
Дядя Гордей не переживет этого!
-- Он-то не переживет! Оставим ему харчи да постель во
дворце, да голубятню,- чего ему еще?
-- Нет, я не могу,- отбивалась Настасья. -- Государством
править -- это ваше мужское дело, а мое девичье дело -- принца
дождаться и замуж выйти!
-- Какого еще принца? Евгения, что ли?
-- Не-ет,- отвечала Настасья,- Евгений чернявый, мне брат
Агафон показывал портрет, а мой принц светлый, кудрявый, с
голубыми глазами, в серебряном доспехе и с алым плащом за
спиной,- я его часто теперь во сне вижу!
-- Романтично,- сказал среди общего молчания князь Пес-
ков.
Все заметили, что при словах Настасьи о принце быдло
омрачилось. Больше к этому разговору не возвращались.
Как-то раз на огонек в детскую заглянула Таисья Журавлева.
Ей давно опостылел царь Гордей, Таисья дала ему отставку и
теперь вечерами скучала. Князь Песков и посол Калдин оторвались
от пульки и учтиво приветствовали фрейлину. Таисья провела в
компании вечерок, и ей очень понравилось: мужчины играют в
шахматы или карты, обсуждают что-то серьезное или рассказывают
занимательное из жизни, владыка Павсаний это посвоему
объясняет, тут же разливает чай лакей Никифоров, на правах
старого слуги вступая в разговор, посол Калдин и князь Песков
сравнивают впечатления от европейских столиц, горят свечи,
светло, Ванятка с быдлом тянут душу, сидя на ковре, в камине на
заморский манер потрескивают дрова, все так уютно,
по-домашнему... Таисья стала заходить к ним. На следующий раз
посол Калдин захватил с собой пару заграничных журналов.
Настасья с Таисьей сели рассматривать и очень удивлялись
европейским модам. Это занятие сблизило дам, и они подружились.
Царевне тоже жилось одиноко, и она была рада найти подругу.
Теперь дамы просто не расставались. То Таисья прибегала к
Настасье:
-- Настенька! Я придумала устроить у нас бал-маскарад!
Вестландский посол говорит, что мне пойдет нарядиться цыганкой!
-- Ой, Таечка, как это будет чудесно! -- радовалась
принцесса. -- А я, я надену черное домино!
-- Нет, Настенька, тебе обязательно нужно одеть красное!
То Настасья отправлялась кататься по городу и заезжала за
фрейлиной. Дамы из-за шторок наблюдали за прохожими и, хихикая,
перемывали им косточки.
Но с некоторых пор Настасья заметила, что Таисья стала на
нее поглядывать как-то свысока. Дуня насплетничала царевне, что
фрейлина хвастает тем, будто делит ложе с княземправителем.
(- Он меня журавликом называет,- рассказывала счастливая
Таисья.
-- Так он что, мужчина? -- допытывались любопытные дамы.
-- Ой, еще как мужчина! А впрочем, не знаю,- подумав,
добавила Журавлева. -- Меня сначала будто облако окутывает, а
потом...
И фрейлина принималась поверять подробности своих
ощущений.)
Настасья не поверила. С утра пораньше она пошла на
прогулку в сад. Проходя по коридору, принцесса увидела
Журавлеву, с томным лицом покидающую покои быдла. Фрейлина
смерила Настасью победительным взором. Настасья отвернулась.
Вечером она позвала Таисью к себе и сделала ей внушение:
-- Вы вольны в своих симпатиях, фрейлина, но я попросила
бы вас держать язык за зубами и не похваляться своей
распущенностью...
Таисья, побледнев, отвечала:
-- Я могла бы принять такой упрек от законной супруги, но,
помнится, ваше высочество сами не захотели обрести себя в таком
качестве... Что до моей распущенности, то я, по крайней мере,
не вступаю в кровосмесительные связи!
-- Ах ты, паскудница! -- вспыхнула Настасья. -- Дядя
Гордей добивался этого и нарочно распускал про меня эти гадкие
слухи, чтобы погубить мое имя...
-- Так вы до сих пор невинны? -- поразилась фрейлина.
-- Да, до сих пор, и сохраню свое девичество до свадьбы!
Если она будет...
Настасья расплакалась. Смущенная Таисья начала было ее
утешать:
-- Настенька...
Но принцесса отослала фрейлину. В коридоре к Таисье
сунулся царь Гордей.
-- Таисинька,- он протягивал ей перстень с камнем.
-- Обрыд, холуина,- резко оттолкнула его Таисья и ушла.
Император с тупым лицом потоптался на месте и отправился к
Дуне. Но из ее комнаты раздавался голос Никифорова, и царь
повернул к себе.
Государь, получив отставку у Журавлевой, сильно сдал. Он
осунулся, совсем перестал раздавать придворным щелчки и
помирился с императрицей. В государственные дела император
теперь совсем не входил и днями пропадал на голубятне. Устав
махать шестом, государь садился на складной стул и наблюдал за
кружением птиц, вздыхая об ошибках прошлой жизни.
Бывший начальник тайной полиции навестил государя.
-- До чего дошло,- пожаловался император,- третью ночь
снится, будто я зашел полюбезничать с горничной Дуней, а лакей
Никифоров дал мне поджопник.
(- Больно?
-- Даже кожа слезла. Вон, видишь?
-- А что, Дуня переменила садовника на Никифорова?
-- Видимо, так.)
-- Строжайше наказать злодея! -- вскипел бывший начальник
тайной полиции.
Государь слабо махнул рукой.
-- Великодушие его величества беспримерно,- восхищенно
