служение, следуй ему, тогда и забудешь печалиться о себе.
Быдло задумалось.
-- Ты говоришь, Павсаний,- наконец заговорило оно,- что я
зачем-нибудь нужно... Пусть так, но мне, зачем это нужно мне? И
кому мне служить? И почему от этого рассеется мое одиночество?
Епископ объяснил:
-- Смотри, чадо, вот мать приглядывает за малым ребенком,
а он кричит: "Я сам! Я большой!" и ищет случая побыть сам по
себе и все делать по-своему. И вот он убегает от матери
куда-нибудь в лес или поле и там вдруг пугается, что остался
один, и начинает плакать и зовет свою мать. Вот так и каждый.
Пока он думает о себе, что велик, и хочет слушать только себя,
то не дает позаботиться о себе Богу и страдает, что одинок на
земле. Но, человече, забудь заботиться о себе и вверься Богу,-
и вот, не стало твоих печалей.
-- А как это -- перестать заботиться о себе? -- спросило
быдло.
Епископ объяснил:
-- В заботах о слабейшем забывают заботиться о себе, но
когда ты забыл это, чадо, о тебе заботится Отец Небесный. Лучше
же всего обретает себя душа в делах веры.
Они замолчали. Епископ ушел, а быдло в глубокой
задумчивости пребывало на камне.
Ночью епископ с Ваняткой пошли на озеро удить рыбу. Они
развели на берегу костер и только закинули удочки, как ночь
прорезал радостный крик быдла:
-- Павсаний! Павсаний!
-- Тише ты, дядюшка быдло! -- закричал Ванятка. -- Ты нам
всю рыбу отпугнешь!
-- А, вон вы где! Э, Ванятка, что тут рыба, я вам сейчас
такое скажу!
Запыхавшееся быдло появилось у костра и радостно сообщило:
-- Павсаний! Павсаний! Я решило принять ислам!
-- Ну вот всегда ты так, дружочек, -- отвечал
раздосадованный епископ,- вроде все с тобой хорошо, а потом не
удержишься и, прости меня, Господи, как-нибудь да нагадишь!
Быдло даже задохнулось от обиды:
-- Как тебе не стыдно, Павсаний! Ты же сам меня уговаривал
поручить себя Богу! Что ж ты теперь отпираешься?
Епископ понял, что быдло говорит всерьез. Он начал
убеждать его в преимуществах православия, доказывая это в
подробностях, но быдло не слушало. Тогда Павсаний зашел с
другой стороны и попробовал объяснить быдлу неосуществимость
его замысла.
-- Пойми, дружочек,- втолковывал епископ, -- у нас здесь
некому обучить тебя обрядам ислама. Где ты возьмешь коран и как
ты сможешь молиться, если не знаешь в какой стороне расположена
Мекка?
-- Как это -- некому? Турок Ахметка научит меня всему!
-- Ахметка! -- вскричал епископ. -- Да ведь он даже не
турок, а хазарин. Он сам рассказывал мне, что только по
видимости изображал себя мусульманином, пока жил у султана, а
настоящая его вера иудейская. Уж не хочешь ли ты принять ислам
со слов иудея?
-- Что же в том, что он иудей? -- не уступало быдло. --
Слово пророка вольно идти как ему ближе. Не сомневаюсь, что
если Ахметка скажет что-нибудь не так, то пророк явится мне во
сне и все поправит.
-- Но, дружочек, не находишь ли ты, что будет
противоестественно иметь в христианской стране
правителя-мусульманина? Как знать, а вдруг народ заподозрит,
что ты передался турецкому султану?
-- Ничуть, это только подаст пример веротерпимости,-
отмело быдло возражение епископа. -- Как знать, может быть,
турецкий султан в ответ на это перейдет в христианство!
-- Но что же, дружочек,- спросил наконец расстроенный
епископ,- побуждает тебя принять именно магометанство?
-- Нет, нет, Павсаний! Совсем не магометанство! Я решило
принять ислам!
-- Ах, дружочек, ислам и магометанство -- это одно и то
же.
-- Душа моя, как ты можешь говорить такое, -- не
согласилось быдло,- если у географа ясно написано, что
индийский народ в отличие -- заметь, в отличие! -- от турок
держится магометанства.
-- Дружочек, твой географ пишет нелепицу. Магометанская
вера называется так в честь Магомета, а он распространил по
Турции ислам. Значит, это одна религия. Но хорошо, не будем
сейчас об этом спорить, скажи мне все-таки, зачем же ты хочешь
принять непременно эту веру?
-- Ну, как ты не понимаешь, Павсаний! -- обиженно отвечало
быдло. -- Ведь жирафу мне привезут из Африки, а в Африке живут
эфиопы, а они же исповедуют ислам! Значит, и я должно принять
ислам!
Увидев, что дело дошло до Африки, епископ понял тщетность
всех уговоров. Он сильно опечалился, почувствовал недомогание и
наутро совсем расхворался. Встревоженное быдло не отходило от
епископа:
-- Душа моя, чем бы тебе помочь?
-- Дружочек, прошу тебя ради меня,- слабым голосом
попросил епископ,- не принимай, пожалуйста, ислам!
-- Э, да что мне ислам, если ты так расхворался! Ты бы мне
сразу сказал, что не хочешь этого, а то толкуешь, будто ислам и
магометанство одно и то же.
Ерофей, знаниям которого быдло доверяло, все-таки смог
объяснить быдлу его заблуждение. Быдло со всем соглашалось,
обещало Павсанию креститься у него в монастыре по завершению
путешествия и вообще избегало богословских споров. Епископу как
будто сделалось лучше, и все же он был очень слаб. Стало ясно,
что путешествие придется прервать.
Путь назад лежал по Большой Саврасской дороге, а до нее
Ефим Кулагин взялся довести по прямушке. Княжеский поезд ехал
все лесом, лесом и приехал на заимку. Здесь произошло
непостижимое: еще издали до путешественников донесся какой-то
глухой ропот, похожий на бой барабанов, а затем их взорам
открылась поляна, на ней стояло несколько шатров, между ними
расхаживали чернокожие эфиопы с серебряными кольцами на руках и
в носу, и, главное, главное, посреди поляны стояла большая
повозка, и на ней, обнесенная с четырех сторон высокой
загородкой, возносила прекрасную длинную шею пятнистая жирафа.
За палатками виднелся частокол и за ним несколько изб.
Путешественники в изумлении остановились.
-- Ванятка! -- изменившимся голосом произнесло быдло. --
Мы в Африке! А говорили, что до нее за море надо плыть! Смотри,
Ванятка, а у эфиопов-то избы, как у нас.
-- Да нет, ваше превосходительство! -- догадался секретарь
Ерофей. -- Это, наверное, вернулась наша африканская
экспедиция. Когда только они успели так быстро?
Приблизились к эфиопам.
-- Ты глянь, Ванятка! -- воскликнуло быдло. -- У
эфиопов-то на шеях кресты! А я-то хотело принять магометанство!
Действительно, сенегальских негров в Романике окрестили.
Путешественники пробовали объясниться с ними, но те лопотали
что-то по-своему, и даже Ерофей не мог разобрать ни слова. Один
из эфиопов подошел к узкому высокому барабану и руками выстучал
на нем дробь.
А быдло тем временем подошло к клетке с жирафой и открыло
ее. Жирафа вышагнула на поляну. Восторгам быдла не было
предела. Оно три раза обошло вокруг жирафы, переживая минуты
совершенного счастья. Жирафа нагнула шею и стала щипать траву.
-- Ты смотри, Ванятка, смотри,- траву щиплет, -- совсем
как корова! -- восхитилось быдло.
Жирафа оторвалась от травы, подошла к березе и попробовала
ее листья. Быдло тут же отозвалось:
-- С самого верха достает, смотри, Ванятка! Вот уж так-то
корова не сможет! На задние ноги встанет -- и все равно не
сможет!
Жирафа отошла к ручью, широко расставила ноги и стала пить
воду. Быдло озаботилось:
-- Когда приедем, скажу Калдину: пусть для жирафы высотную
поилку придумает.
Так прошло минут пятнадцать, а затем из леса показался
какой-то человек, по виду моряк, с трубкой в зубах и с ружьем в
руке, и это был капитан Алан Дук, и он отлучался от эфиопов в
лес на охоту, а они вызвали его барабаном. Секретарь Ерофей
вступил с ним в переговоры по-иноземному, но оказалось, что
Алан Дук бывал в свое время в Архангельке и может говорить
по-саврасски. Из беседы выяснилось, что Алан Дук везет жирафу в
подарок правительству Саврасии от великого королевского
посольства, но почему-то в пути ему велели отделиться и ждать с
жирафой здесь, пока за ним не явятся. Жирафа же, как рассказал
Дук, привезена из зоопарка императора Романики, от него же и
негры, а о саврасской африканской экспедиции Алан Дук ничего не
слышал.
-- Великое королевское посольство! -- вскричало быдло,
отрываясь от восхищенного созерцания жирафы. -- Зачем же оно
явилось к нам?
-- Цель посольства -- просить руки принцессы Анастасии для
принца Алданского Арнольда,- отвечал Алан Дук.
-- Руки Настасьи! -- подскочило быдло. -- Без моего
ведома! Ну, не холуйство ли!
-- Дружочек,- слабым голосом позвал быдло епископ
Павсаний. -- Что ты так яришься, ведь не век же Насте сидеть
одной. Ты же сам отказался тогда, помнишь ведь, пусть же
сбудется Настенькина мечта о принце.
-- Наверное, ты прав, Павсаний,- неохотно признало быдло,
-- но мне не нравится, что все сделано за моей спиной. Ну да,
что уж теперь...
Секретарь Ерофей осведомился у Алана Дука, давно ли
проехало королевское посольство. Оказалось, что Алан Дук
отделился от них только утром.
-- Значит, теперь у меня будет две жирафы, -- радовалось
быдло,- посольская и которую мне из Африки привезут.
Но Ерофей с сомнением покачал головой:
-- Мне кажется, тут какая-то хитрая комбинация Калдина. Я
узнаю во всем его руку...
-- Отвезем епископа -- и в столицу,- решило быдло.
Путешествие продолжили, захватив с собой эфиопов, жирафу и
Алана Дука. Быдло ехало в повозке бок о бок с жирафой, не сводя
с нее глаз и переживая каждое ее движение. Оно забыло все на
свете: Ванятку, болезнь епископа, сватовство Настасьи, свой
дурной сон -- и погрузилось в незамутненное ничем посторонним
созерцание чистой красоты. Тем временем выбрались на Большую
саврасскую дорогу и через день достигли развилки на монастырь.
-- Ванятка,- попросило быдло,- проводи Павсания до
монастыря, а потом приезжай и мне все расскажешь. Я только
жирафу во дворце устрою и завтра же креститься приеду.
Понимаешь, Ванечка,- такой зверь изысканный,- ну, никак
оторваться от нее не могу!
Быдло попрощалось с епископом, и поезд разделился. Сердце
Павсания екнуло от какой-то вины: епископу почудилось, что он
больше не увидит своего друга.
А быдло с жирафой и эфиопами прибыло во дворец и здесь
увидело множество карет и повозок: великое королевское
посольство приехало в столицу какие-нибудь час-два тому назад.
Быдло распорядилось устроить жирафу, а само обошло дворец и
вошло в здание с другого входа. Оно пробралось к большой
трапезной зале, откуда неслись звуки праздника, нашло в стене
чуть не у пола подходящую щель и прильнуло к ней.
Быдлу открылась ужасная картина: за столами сидело
множество гостей, иные из них в коронах, они пили, трескали,
лопотали не по-саврасски, а за столом рядом с Настасьей
вертелся заморский принц, белобрысый и бледноглазый, в
серебряном доспехе и алом плаще за спиной. Не обращая внимания
на страшные взгляды отца, принц Алданский Арнольд успел
прилично налакаться и теперь вовсю тискал Настасьины коленки.
Глупая Настька только краснела и обмахивалась платочком,- она
думала, что принцам так и положено. Царь Гордей и императрица,
глядя на это, только перемигивались и поднимали чашу за чашей.
Потрясенное быдло увидело, как рука принца скользнула Настасье
под подол и принялась шарить уже совсем глубоко.
Этого быдло вынести не могло. Оно полезло враз изо всех
щелей и неистово завоняло:
-- Ты зачем, глупая Настька, позорному принцу свою письку
гладить даешь!
От невыносимой вони у гостей на миг перехватило дыхание, а
