оптом. Если война продлится, то все жандармские отделения
превратятся в сумасшедшие дома. Пусть канцелярия отправит
телеграмму в Путим, чтобы вахмистр явился завтра в Писек. Он
выбьет ему из башки это "событие, огромной важности", о котором
тот пишет в своем донесении.
-- Из какого полка вы дезертировали? -- встретил ротмистр
Швейка.
-- Ни из какого полка.
Ротмистр посмотрел на Швейка и увидел на его лице
выражение полнейшей беззаботности.
-- Где вы достали обмундирование? -- спросил ротмистр.
-- Каждому солдату, когда он поступает на военную службу,
выдается обмундирование,-- спокойно улыбаясь, ответил Швейк.--
Я служу в Девяносто первом полку и не только не дезертировал из
своего полка, а наоборот.
Это слово "наоборот" он произнес с таким ударением, что
ротмистр, изобразив на своем лице ироническое сострадание,
спросил:
-- Как это "наоборот"?
-- Дело очень простое,-- объяснил Швейк.-- Я иду к своему
полку, разыскиваю его, направляюсь в полк, а не убегаю от него.
Я думаю только о том, как бы побыстрее попасть в свой полк.
Меня страшно нервирует, что я, как замечаю, удаляюсь от Чешских
Будейовиц. Только подумать, целый полк меня ждет! Путимский
вахмистр показал на карте, что Будейовицы лежат на юге, а
вместо этого отправил меня на север.
Ротмистр только махнул рукой, как бы говоря: "Он и почище
еще номера выкидывает, а не только отправляет людей на север".
-- Значит, вы не можете найти свой полк? -- сказал он.--
Вы его искали?
Швейк разъяснил ему всю ситуацию. Назвал Табор и все
места, через которые он шел до Будейовиц: Милевско-- Кветов --
Враж-- Мальчин -- Чижова -- Седлец -- Гораждевице -- Радомышль
-- Путим -- Штекно -- Страконице -- Волынь -- Дуб -- Водняны --
Противин и опять Путим. С большим воодушевлением описал он свою
борьбу с судьбою, поведал ротмистру о том, как он всеми силами,
несмотря ни на какие препятствия и преграды, старался пробиться
к своему Девяносто первому полку в Будейовицы и как все его
усилия оказались тщетными.
Швейк говорил с жаром, а ротмистр машинально чертил
карандашом на бумаге изображение заколдованного круга, из
которого бравый солдат Швейк не мог вырваться в поисках своего
полка.
-- Что и говорить, геркулесова работа,-- сказал наконец
ротмистр, с удовольствием выслушав признание Швейка о том, что
его угнетает такая долгая задержка и невозможность попасть
вовремя в полк.-- Несомненно, это было удивительное зрелище,
когда вы кружили около Путима!
-- Все бы уже было ясно,-- заметил Швейк,-- не будь этого
господина вахмистра в несчастном Путиме. Он не спросил у меня
ни имени, ни номера полка, и все представлялось ему как-то
шиворот-навыворот. Ему бы нужно отправить меня в Будейовицы, а
там бы в казармах ему сказали, тот ли я Швейк, который ищет
свой полк, или же я какой-нибудь подозрительный субъект.
Сегодня я мог бы уже второй день находиться в своем полку и
исполнять воинские обязанности.
-- Почему же вы в Путиме не сказали, что произошло
недоразумение?
-- Потому как я видел, что с ним говорить напрасно.
Бывает, знаете, найдет на человека такой столбняк. Старый
Рампа-трактирщик на Виноградах говаривал, когда у него просили
взаймы, что порой человек становится глух, как чурбан.
После недолгого размышления ротмистр пришел к заключению,
что человек, стремящийся попасть в свой полк и предпринявший
для этого целое кругосветное путешествие,-- ярко выраженный
дегенерат. Соблюдая все красоты канцелярского стиля, он
продиктовал машинистке нижеследующее:
В штаб Девяносто первого его величества полка
в Чешских Будейовицах
Сим препровождается к вам в качестве приложения Швейк
Йозеф, состоящий, по его утверждению, рядовым вышеупомянутого
полка и задержанный, согласно его показаниям, жандармами в
Путиме Писецкого округа по подозрению в дезертирстве.
Вышеупомянутый Швейк Йозеф утверждает, что направлялся к
вышеозначенному полку. Препровождаемый обладает ростом ниже
среднего, черты лица обыкновенные, нос обыкновенный, глаза
голубые, особых примет нет. В приложении препровождается вам
счет за довольствование вышеназванного, который соблаговолите
перевести на счет министерства обороны, с покорнейшей просьбой
подтвердить принятие препровождаемого. В приложении С.I
посылается также список казенных вещей, бывших на задержанном в
момент его задержания, принятие коих при сем также следует
подтвердить.
Время путешествия от Писека до Будейовиц пролетело для
Швейка быстро и незаметно. Его попутчиком на сей раз оказался
молодой жандарм-новичок, который не спускал с Швейка глаз и
отчаянно боялся, как бы тот не сбежал. Страшный вопрос мучил
все время жандарма: "Что делать, если мне вдруг захочется в
уборную по большому или по малому делу?"
Вопрос был разрешен так: в случае нужды взять Швейка с
собой.
Всю дорогу от вокзала до Мариинских казарм в Будейовицах
жандарм не спускал с Швейка глаз и всякий раз, приближаясь к
углу или перекрестку, как бы между прочим заводил разговор о
количестве выдаваемых конвойному боевых патронов; в ответ на
это Швейк высказывал свое глубокое убеждение в том, что ни один
жандарм не позволит себе стрелять посреди улицы, во избежание
всевозможных несчастий.
Жандарм с ним спорил, и оба не заметили, как добрались до
казарм.
Дежурство по казармам уже второй день нес поручик Лукаш.
Ничего не подозревая, он сидел в канцелярии за столом, когда к
нему привели Швейка и вручили сопроводительные документы.
-- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, я опять
тут,-- торжественно произнес Швейк, взяв под козырек.
Свидетелем всей этой сцены был прапорщик Котятко, который
потом рассказывал, что, услышав голос Швейка, поручик Лукаш
вскочил, схватился за голову и упал на руки Котятко. Когда его
привели в чувство, Швейк, стоявший все время во фронт, руку под
козырек, повторил еще раз:
-- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, я опять
тут.
Бледный как мел поручик Лукаш дрожащей рукой принял
сопроводительные бумаги, подписал их, велел всем выйти и,
сказав жандарму, что все в порядке, заперся со Швейком в
канцелярии.
Так кончился будейовицкий анабасис Швейка. Нет сомнения,
что, если б Швейка не лишили свободы передвижения, он сам дошел
бы до Будейовиц. Если доставку Швейка по месту службы поставили
себе в заслугу казенные учреждения, то это просто ошибка. При
швейковской энергии и неистощимом желании воевать вмешательство
властей в этом случае было только палкой в колесах.
Швейк и поручик Лукаш смотрели друг на друга. В глазах
поручика сверкали ярость, угроза и отчаяние. Швейк же глядел на
поручика нежно и восторженно, как на потерянную и вновь
найденную возлюбленную.
В канцелярии было тихо, как в церкви. Слышно было только,
как кто-то ходит взад и вперед по коридору. Какой-то
добросовестный вольноопределяющийся, оставшийся дома из-за
насморка,-- это чувствовалось по его голосу,-- гнусавя, зубрил
"Как должно принимать членов августейшей семьи при посещении
ими крепостей". Четко доносились слова: "Sobald die hochste
Herrschaft in der Nahe der Festung aniangt, ist das Geschiitz
auf allen Bastionen und Werken abzufeuern, der Platzmajor
empfangt dieselbe mit dem Degen in der Hand zu Pferde, und
reitet sodann vor"/Как только высочайшие особы появятся в виду
крепости, на всех бастионах и укреплениях производится салют из
всех орудий. Комендант крепости верхом выезжает вперед, с
саблей наголо, чтобы принять их (нем.)./.
-- Заткнитесь вы там! -- крикнул в коридор поручик.--
Убирайтесь ко всем чертям! Если у вас бред, так лежите в
постели.
Было слышно, как усердный вольноопределяющийся удаляется и
как с конца коридора, словно эхо, раздается его гнусавый голос:
"In dem Augenblicke, als der Kommandant salutiert, ist das
Abfeuern des Geschutzes zu wiederholen, welches bei dem
Absteigen der hochsten Herrschaft zum drittenmale zu geschehen
hat" / В момент, когда комендант отдает саблею честь высочайшим
особам, производится второй салют, который повторяется в третий
раз при вступлении высочайших особ на территорию крепости
(нем.)./
А поручик и Швейк молча продолжали смотреть друг на друга,
пока наконец первый не сказал тоном, полным злой иронии:
-- Добро пожаловать в Чешские Будейовицы, Швейк! Кому
суждено быть повешенным, тот не утонет. Ордер на ваш арест уже
выписан, и завтра вы явитесь на рапорт в полк. Я из-за вас
страдать не буду. Довольно я с вами намучился. Мое терпение
лопнуло. Как только подумаю, что я мог так долго жить рядом с
таким идиотом... -- Поручик зашагал по канцелярии.-- Нет, это
просто ужасно! Теперь мне просто удивительно, почему я вас до
сих пор не застрелил. Что бы мне за это сделали? Ничего -- Меня
бы оправдали, понимаете?
-- Так точно, господин поручик, вполне понимаю.
-- Бросьте ваши идиотские шутки, а то и в самом деле
случится что-нибудь нехорошее! Вас наконец-то проучат как
следует. В своей глупости вы зашли так далеко, что вызвали
катастрофу.-- Поручик Лукаш потер руки: -- Теперь вам каюк!
Он вернулся к столу, написал на листке бумаги несколько
строк, вызвал дежурного и велел ему отвести Швейка к профосу и
передать последнему записку.
Швейка провели по двору, и поручик с нескрываемой радостью
увидел, как отпирается дверь с черно-желтой дощечкой и надписью
"Regimentsarrest"/ Полковая гауптвахта (нем.)/, как Швейк
исчезает за этой дверью и как профос через минуту выходит
оттуда один.
-- Слава богу,-- подумал поручик вслух.-- Наконец то он
там!
В темной тюрьме Мариинских казарм Швейка сердечно встретил
валявшийся на соломенном матраце толстый вольноопределяющийся.
Он сидел там уже второй день и ужасно скучал. На вопрос Швейка,
за что он сидит, вольноопределяющийся ответил, что за сущую
ерунду. Ночью на площади под галереей он в пьяном виде случайно
съездил по шее одному артиллерийскому поручику, собственно
говоря, даже не съездил, а только сбил у него с головы фуражку.
Вышло это так: артиллерийский поручик стоял ночью под галереей
и, по всей видимости, охотился за проституткой.
Вольноопределяющийся, к которому поручик стоял спиной, принял
его за своего знакомого, вольноопределяющегося Франтишека
Матерну.
-- Точь-в-точь такой же заморыш,-- рассказывал он
Швейку.-- Ну, я это потихоньку подкрался сзади, сшиб с него
фуражку и говорю: "Здорово, Франта!" А этот идиотина как начал
свистеть! Ну, патруль и отвел меня. Возможно,-- предположил
вольноопределяющийся,-- ему при этом раза два и попало по шее,
но, по-моему, это дела не меняет, потому что тут ошибка явная.
Он сам признает, что я сказал: "Здорово, Франта!" -- а его
зовут Антоном. Дело ясное, но мне может повредить то, что я
сбежал из госпиталя, а если вскроется дело с "книгой
больных"...
-- Когда меня призывали,-- продолжал он,-- я заранее снял
комнату здесь, в Будейовицах, и старался обзавестись
ревматизмом. Три раза подряд напивался, а потом шел за город,
ложился в канаву под дождем и снимал сапоги. Но ничего не
помогало. Потом я целую неделю зимой по ночам ходил купаться в
Мальше, но добился совсем другого: так, брат, закалился, что
потом целую ночь спал у себя во дворе на снегу и, когда меня
утром будили домашние, ноги у меня были теплые, словно я .лежал
в теплых туфлях. Хоть бы ангину схватить! Нет, ни черта не
получалось! Да что там: ерундовый триппер и то не мог поймать!
