Поезд набирал скорость, летя по лощине к Саноку. Все чаще
пoпадались разрушенные деревни. Они тянулись по обеим сторонам
железной дороги до самого горизонта.
Около Кулашны, внизу, в реке лежал разбитый поезд Красного
Креста, рухнувший с железнодорожной насыпи.
Балоун вылупил глаза, его особенно поразили раскиданные
внизу части паровоза. Дымовая труба врезалась в железнодорожную
насыпь и торчала, словно двадцативосьмисантиметровое орудие.
Эта картина привлекла внимание всего вагона. Больше других
возмущался повар Юрайда:
-- Разве полагается стрелять в вагоны Красного Креста?
-- Не полагается, но допускается,-- ответил Швейк.--
Попадание было хорошее, ну, а потом каждый может оправдаться,
что случилось это ночью, красного креста не заметили. На свете
вообще много чего не полагается, что допускается. Главное,
попытаться сделать то, чего делать нельзя. Во время
императорских маневров под Писеком пришел приказ, что в походе
запрещается связывать солдат "козлом". Но наш капитан додумался
сделать это иначе. Над приказом он только смеялся, ведь ясно,
что связанный "козлом" солдат не может маршировать. Так он, в
сущности, этого приказа не обходил, а просто-напросто бросал
связанных солдат в обозные повозки и продолжал поход. Или вот
еще случай, который произошел на нашей улице лет пять-шесть
назад. В одном доме, во втором этаже, жил пан Карлик, а этажом
выше -- очень порядочный человек, студент консерватории Микеш.
Этот Микеш был страшный бабник, начал он, между прочим,
ухаживать за дочерью пана Карлика, у которого была транспортная
контора и кондитерская да где-то в Моравии переплетная
мастерская на чужое имя. Когда пан Карлик узнал, что студент
консерватории ухаживает за его дочерью, он пошел к нему на
квартиру и сказал: "Я вам запрещаю жениться на моей дочери,
босяк вы этакий! Я не выдам ее за вас".-- "Хорошо,-- ответил
пан Микеш,-- что же делать, нельзя так нельзя! Не пропадать же
мне совсем!" Через два месяца пан Карлик снова пришел к
студенту да еще привел свою жену, и оба они в один голос
воскликнули: "Мерзавец! Вы обесчестили нашу дочь!" --
"Совершенно верно,-- подтвердил он.-- Я, милостивая государыня,
попортил девчонку!" Пан Карлик стал орать на него, хоть это
было совсем ни к чему. Он, мол, говорил, что не выдаст дочь за
босяка. А тот ему в ответ совершенно резонно заявил, что он и
сам не женится на такой: тогда же не было речи о том, что он
может с ней сделать. Об этом они никаких разговоров не вели, а
он свое слово сдержит, пусть не беспокоятся. Жениться на ней он
не хочет; человек он с характером, не ветрогон какой: что
сказал, то свято. А если его будут преследовать,-- ну что же,
совесть у него чиста. Покойная мать на смертном одре взяла с
него клятву, что он никогда в жизни лгать не будет. Он ей это
обещал и дал на то руку, а такая клятва нерушима. В его семье
вообще никто не лгал, и в школе он тоже всегда за поведение
имел "отлично". Вот видите, кое-что допускается, чего не
полагается, могут быть пути различны, но к единой устремимся
цели!
-- Дорогие друзья,-- воскликнул вольноопределяющийся,
усердно делавший какие-то заметки,-- нет худа без добра! Этот
взорванный, полусожженный и сброшенный с насыпи поезд Красного
Креста в будущем обогатит славную историю нашего батальона
новым геройским подвигом. Представим себе, что этак около
шестнадцатого сентября, как я уже наметил, от каждой роты
нашего батальона несколько простых солдат под командой капрала
вызовутся взорвать вражеский бронепоезд, который обстреливает
нас и препятствует переправе через реку. Переодевшись
крестьянами, они доблестно выполнят свое задание. Что я вижу!
-- удивился вольноопределяющийся, заглянув в свою тетрадь.--
Как попал сюда наш пан Ванек? Послушайте, господин старший
писарь,-- обратился он к Ванеку,-- какая великолепная глава в
истории батальона посвящена вам! Вы как будто уже упоминались
где-то, но это, безусловно, лучше и ярче.
Вольноопределяющийся прочел патетическим тоном:
-- "Геройская смерть старшего писаря Ванека. На отважный
подвиг -- подрыв неприятельского бронепоезда-- среди других
вызвался и старший писарь Ванек. Для этого он, как и все
остальные, переоделся в крестьянскую одежду. Произведенным
взрывом он был оглушен, а когда пришел в себя, то увидел, что
окружен врагами, которые немедленно доставили его в штаб своей
дивизии, где он, глядя в лицо смерти, отказался дать какие-либо
показания о расположении и силах нашего войска. Ввиду того что
он был найден переодетым, его приговорили, как шпиона, к
повешению, кое наказание, принимая во внимание его высокий чин,
было заменено расстрелом.
Приговор был немедленно приведен в исполнение у
кладбищенской стены. Доблестный старший писарь Ванек попросил,
чтобы ему не завязывали глаз. На вопрос, каково его последнее
желание, он ответил: "Передайте через парламентера моему
батальону мой последний привет. Передайте, что я умираю, твердо
веря, что наш батальон продолжит свой победный путь. Передайте
еще господину капитану Сагнеру, что, согласно последнему
приказу по бригаде, ежедневная порция консервов увеличивается
на две с половиной банки".
Так умер наш старший писарь Ванек, вызвав своей последней
фразой панический страх у неприятеля, полагавшего, что,
препятствуя нашей переправе через реку, он отрежет нас от базы
снабжения и тем вызовет голод, а вместе с ним деморализацию в
наших рядах. О спокойствии, с которым Ванек глядел в глаза
смерти, свидетельствует тот факт, что перед казнью он играл с
неприятельскими штабными офицерами в карты: "Мой выигрыш
отдайте русскому Красному Кресту",-- сказал он, глядя в упор на
наставленные дула ружей. Это великодушие и благородство до слез
потрясли военных чинов, присутствовавших на казни".
-- Простите, пан Ванек,-- продолжал
вольноопределяющийся,-- что я позволил себе распорядиться вашим
выигрышем. Сначала я думал передать его австрийскому Красному
Кресту, но в конечном счете, с точки зрения гуманности, это
одно и то же, лишь бы передать деньги благотворительному
учреждению.
-- Наш покойник,-- сказал Швейк,-- мог бы передать этот
выигрыш "суповому учреждению" города Праги, но так, пожалуй,
лучше, а то, чего доброго, городской голова на эти деньги купит
себе на завтрак ливерной колбасы.
-- Все равно крадут всюду,-- сказал телефонист Ходоунский.
-- Больше всего крадут в Красном Кресте,-- с озлоблением
сказал повар Юрайда.-- Был у меня в Бруке знакомый повар,
который готовил в лазарете на сестер милосердия. Так он мне
рассказывал, что заведующая лазаретом и старшие сестры посылали
домой целые ящики малаги и шоколаду. Виной всему случай, то
есть предопределение. Каждый человек в течение своей
бесконечной жизни претерпевает бесчисленные метаморфозы и в
определенные периоды своей деятельности должен на этом свете
стать вором. Лично я уже пережил один такой период...
Повар-оккультист Юрайда вытащил из своего мешка бутылку
коньяка.
-- Вы видите здесь,-- сказал он, откупоривая бутылку,--
неопровержимое доказательство моего утверждения. Перед отъездом
я взял эту бутылку из офицерской кухни. Коньяк лучшей марки,
выдан на сахарную глазурь для линцских тортов. Но ему было
предопределено судьбой, чтобы я его украл, равно как мне было
предопределено стать вором.
-- Было бы нескверно,-- отозвался Швейк,-- если бы нам
было предопределено стать вашими соучастниками. По крайней
мере, у меня такое предчувствие.
И предопределение судьбы исполнилось. Несмотря на протесты
старшего писаря Ванека, бутылка пошла вкруговую. Ванек
утверждал, что коньяк следует пить из котелка, по
справедливости разделив его, ибо на одну эту бутылку приходится
пять человек, то есть число нечетное, и легко может статься,
что кто-нибудь выпьет на один глоток больше, чем остальные.
Швейк поддержал его, заметив:
-- Совершенно верно, и если пан Ванек хочет, чтобы было
четное число, пускай выйдет из компании, чтобы не давать повода
ко всякого рода недоразумениям и спорам.
Тогда Ванек отказался от своего проекта и внес другой,
великодушный: пить в таком порядке, который дал бы возможность
угощающему Юрайде выпить два раза. Это вызвало бурю протеста,
так как Ванек уже раз хлебнул, попробовав коньяк при
откупоривании бутылки.
В конечном счете был принят проект вольноопределяющегося
пить по алфавиту. Вольноопределяющийся обосновывал свой проект
тем, что носить ту или иную фамилию тоже предопределено
судьбой.
Бутылку прикончил шедший первым по алфавиту Ходоунский,
проводив грозным взглядом Ванека, который высчитал, что ему
достанется на один глоток больше, так как по алфавиту он самый
последний. Но это оказалось грубым математическим просчетом,
так как всего вышел двадцать один глоток.
Потом стали играть в "простой цвик" из трех карт.
Выяснилось, что, взяв козыря, вольноопределяющийся всякий раз
цитировал отдельные места из Священного писания. Так, забрав
козырного валета, он возгласил:
-- Господи, остави ми валета и се лето дондеже окопаю и
осыплю гноем, и аще убо сотворит плод...
Когда его упрекнули в том, что он отважился взять даже
козырную восьмерку, он гласом велиим возопил:
-- Или коя жена имущи десять драхм, аще погубит драхму
едину, не возжигает ли светильника, и пометет храмину, и ищет
прилежно, дондеже обрящет; и обретши созывает другини и соседы
глаголюще: радуйтеся со мною, ибо взяла я восьмерку и прикупила
козырного короля и туза... Давайте сюда карты, вы все сели.
Вольноопределяющемуся Мареку действительно здорово везло.
В то время как остальные били друг друга козырями, он неизменно
перебивал их козыри старшим козырем, так что его партнеры
проигрывали один за другим, а он брал взятку за взяткой, взывая
к пораженным:
-- И настанет трус великий в градех, глад и мор по всей
земли, и будут знамения велия на небе.
Наконец карты надоели, и они бросили играть, после того
как Ходоунский просадил свое жалованье за полгода вперед. Он
был страшно удручен этим, а вольноопределяющийся неотступно
требовал с него расписку в том, что при выплате жалованья
старший писарь Ванек должен выдать жалованье Ходоунского ему,
Мареку.
-- Не трусь, Ходоунский,-- подбодрил несчастного Швейк.--
Тебе еще повезет. Если тебя убьют при первой схватке, Марек
утрет себе морду твоей распиской. Подпиши!
Это замечание задело Ходоунского за живое, и он с
уверенностью заявил:
-- Я не могу быть убитым: я телефонист, а телефонисты все
время находятся в блиндаже, а провода натягивают или ищут
повреждения после боя.
В ответ на это вольноопределяющийся возразил, что как раз
наоборот -- телефонисты подвергаются колоссальной опасности и
что неприятельская артиллерия точит зуб главным образом против
телефонистов. Ни один телефонист не застрахован в своем
блиндаже от опасности. Заройся телефонист в землю хоть на
десять метров, и там его найдет неприятельская артиллерия.
Телефонисты тают, как летний град под дождем. Лучшим
доказательством этого является то, что в Бруке, когда он
покидал его, был объявлен двадцать восьмой набор на курсы
телефонистов.
Ходоунскому стало очень жаль себя. Он готов был заплакать.
Это побудило Швейка сказать ему несколько теплых слов в
утешение:
-- Здорово тебя объегорили!
Ходоунский приветливо отозвался:
