местным мальчиком на две шаньги.
Белянчиков заметил, что полковник перестал листать папку
и задумчиво смотрит в окно. Сказал:
- Ну, не сволочи ли?!
Корнилов ничего не ответил, стал ожесточенно листать
страницу за страницей. Задержался на листке с просьбой о
помиловании- "30 декабря я приговорен военным трибуналом
города Ленинграда к расстрелу. Я виноват в использовании
поддельных талонов на хлеб, отоваренных в находящемся в моем
ведении магазине, и признаю свою вину. Это первое и
единственное преступление за всю мою трудовую жизнь. Во имя
двух моих братьев, находящихся в РККА, и моей больной жены
прошу пощадить меня и даровать мне жизнь, которую я готов
отдать на борьбу с жестоким врагом Родины на фронте, и прошу
дать мне возможность доказать глубокое мое раскаяние.
Грачев".
Дальше шли документы из Верховного суда с сообщением о
помиловании и замене высшей меры пятнадцатью годами. В 1947
году - новая просьба о помиловании. И снова удовлетворение.
А дальше... Корнилов вторично перечитал документ,
отказываясь верить своим глазам. Но документ был подлинный
19 сентября 1953 года Коллегия по уголовным делам городского
суда, рассмотрев уголовное дело щ 880... по вопросу о
перерасчете размера хищения, произведенного Грачевым,
постановила исчислить размер хищения не по рыночным, а по
государственным ценам, действовавшим в 1942-1943 гг.
- Ну и ну! - не выдержал Корнилов Белянчиков только и
ждал, когда полковник закончит чтение.
- Дикая несправедливость! - Он вскочил со стула. -
Продавал ворованный хлеб на черном рынке, выменивал на
червонное золото, на драгоценные камни, а как расплачиваться
- только по государственным ценам!
- Да разве в этом дело!
- И в этом! - сердито бросил майор. - Подлецу жизнь
сохранили! Другой бы век благодарил - а этот судиться со
своими благодетелями стал! А судьи!? Тоже хороши!
По-моему, дикая несправедливость.
- Суду было виднее, - сухо сказал Корнилов. - Побереги
свои нервы. Мы же не знаем всех обстоятельств.
Белянчиков посмотрел на шефа с удивлением. Лицо у
полковника стало замкнутым, неприветливым. На скулах играли
желваки.
- Ну, что ты так смотришь? - сказал Корнилов. - Есть
вещи посерьезнее.
- Понимаю! - с иронией сказал майор. - Сейчас ты
скажешь о том, что преступник всю жизнь прожил в страхе, что
он даже пить перестал, боясь проговориться, а перед смертью
его заела совесть.
- А что? - согласился Корнилов. - Ты все правильно
излагаешь. Только почему он всю жизнь в страхе прожил?
Почему проговориться боялся? И почему так и не
попользовался награбленным!
- А может, и попользовался? - возразил Белянчиков, но
полковник не обратил внимания на его слова.
- Причина одна, - продолжал он, - наш образ мыслей,
стяжателей ненавидят у нас больше всего.
- Ты, Игорь Васильевич, идеалист. Да ведь дня не
проходит, чтобы газеты не сообщили про какого-нибудь хапугу.
- Правильно! - сказал полковник. - Сообщают. Про
пойманных хапуг. Потому что не держатся они у нас на плаву.
С нашей помощью или без нашей - тонут. - Он стукнул ладонью
по столу, словно давая понять, что с теоретической частью
покончено. - Выкладывай остальное, - поторопил он майора.
И отодвинул от себя папку.
- Остальное - как и следовало ожидать. Работал этот гад
опять в торговле, воровал, небось, потом ушел на пенсию, а
год назад умер... Своей смертью. В комнате с камином.
- А родственники?
- Братья с войны не вернулись. Жена умерла в пятьдесят
третьем.
"Пока Грачев сутяжничал", - подумал Корнилов.
- А других родственников бог ему не дал. И правильно
сделал.
- Значит, драгоценности принадлежали Грачеву?
- Если ты считаешь слово "принадлежали" в данном случае
уместным. Ведь он их на ворованное масло выменивал. На
водку. И брал только старинные. И не скупал, как его
сообщницы, ни картин, ни фарфора... Знал, что рано или
поздно попадется.
- А после войны, наверное, жил как крот, раз шкатулка не
тронута, - сказал Корнилов.
- Это никому не известно, как он жил! Судя по тому, что
кольцо Фетисовой оказалось в его шкатулке, старых своих
занятий Грачев не бросил!
- А перед капремонтом кто жил в комнате?
- Старушка одна, - ответил Белянчиков и, вспомнив об
устойчивом запахе псины в комнате с камином, добавил: - С
собачкой.
- С собачкой, - повторил Корнилов. - Чего-то в этой
картине все же не хватает.
- Не хватает того, кто продал Грачеву кольцо Фетисовой, -
сказал Белянчиков.
10
Разыскать Елену Сергеевну Травкину теперь не составляло
для Бугаева никакого труда. Тем более, что жила она, по
словам Казакова, где-то на Петроградской стороне.
"Ну, держись, Марина-Елена! - думал он, записывая адрес
Травкиной, полученный в адресном бюро. - Теперь мы с вами
поговорим серьезно. О том, кто из нас грибы в рабочее время
собирает. И внимательно посмотрим в ваши голубенькие
глазки!"
Жила Травкина на Лахтенской улице, рядом с Большим
проспектом. "И еще, оказывается, соседка!" Бугаев жил на
Бармалеевой.
Возбужденный удачей, майор зашел к Корнилову.
- Попалась птичка, товарищ полковник, - сказал он, едва
переступив порог кабинета. Игорь Васильевич показал на
стул.
- Рассказывай.
Бугаев обладал не так уж часто встречающимся в наше время
даром рассказывать предельно лаконично, не упуская в то же
время ни одной важной детали. Корнилов слушал его с
удовольствием, время от времени делая заметки на листке
бумаги. Один раз он только прервал Семена. Спросил:
- Значит, Травкину директор по фотороботу опознал, а Гогу
не узнал на фотографии?
- Да. Посмеялся: "Женщины запоминаются лучше!" Он еще
крепыш, этот директор.
Когда Бугаев рассказал, как доктор наук выхватил у него
из рук коробку из-под сигарет, полковник долго смеялся.
- Так прямо и выхватил? И в карман? А ты не сгреб его в
охапку?
- Вижу, мужик симпатичный. Не убежит, как та коза...
- Корнилов некоторое время молчал, постукивая карандашом
по листу бумаги, на котором делал свои заметки. Потом
сказал:
- Знаешь, Семен, тебе с Травкиной встречаться не надо.
- Почему?
Игорь Васильевич внимательно посмотрел на Бугаева.
- Неужели не понимаешь?
- Не понимаю, - упрямо ответил Бугаев, хотя прекрасно
понимал, что женщина будет чувствовать себя при разговоре с
ним неловко. Ему казалось, что он сумеет преодолеть эту
неловкость. Он умел находить с людьми общий язык. А кроме
того, он считал, что если человек сказал неправду, то его не
следует лишать возможности хотя бы покраснеть за свой
проступок. Корнилов тоже так считал. Но, очевидно, в его
взгляде на проблему были свои оттенки.
- Значит, и не поймешь, - вздохнул полковник. - Только
все ты понимаешь, но слишком самоуверен...
- Игорь Васильевич?!
- Поговорю с ней я, - отрезал Корнилов. Семен понял, что
спорить бесполезно, и с нарочитым смирением склонил голову.
- Ну и тип ты, Бугаев! - поморщился Игорь Васильевич и
подумал о том, что мог бы майор с его способностями давно
стать подполковником или даже полковником, если бы некоторых
больших начальников не отпугивал легкий налет бравады да
острый язык Семена. Из-за этого он вечно числился в молодых
и недостаточно серьезных, хотя по части серьезного отношения
к делу с ним мало кто мог сравниться. Ну, а что касается
возраста, то он, как говорится, был мужчиной средних лет.
Готовился к своему сорокалетию.
- Как ты думаешь, - продолжал полковник, - куда могла
твоя знакомая идти с вещевым мешком?
- В том, что она на волейбольную поляну шла, товарищ
полковник, у меня нет сомнений. Но зачем?
И почему с мешком? Не за рваной же чужой сеткой!
- А почему ты уверен, что она на поляну шла? -
поинтересовался Корнилов. - Что там за поляной?
- Лес. Лесопарковая зона. Может, она за грибами шла?
- А за лесом что? - не обратив внимания на упоминание о
грибах, настаивал Корнилов. - Не тянется же лес до самой
Вологды!
- Вот что за лесом, я не выяснил, - виновато сказал
Бугаев. - Мы же сразу в машину сели и к Шитикову поехали.
- Потом бы мог поинтересоваться. - Полковник смотрел на
Семена строго. - А то уцепился за версию, что женщина за
сеткой шла, и попался, как мальчишка. У меня на выяснение,
что там, за лесопарковой зоной, ушло полторы минуты. Снял
трубочку... - Он показал на телефон. - И получил
информацию о существовании деревни Лазоревка. У Елены
Сергеевны, может быть, в этой деревне родственники
проживают. Или она там дачу снимает...
- С дачей дело сложное, Игорь Васильевич. Зарплата у
этой Лены маленькая, - сказал Бугаев.
- А почем нынче дачи, ты знаешь?
- Догадываюсь. Теперь о родственниках. Наверное, дорога
через лесопарковую зону не самая близкая до Лазоревки?
Местные жители, скорее всего, другим путем добираются?
- Правильно, - кивнул Корнилов. - Это я выяснил. За те
же полторы минуты. Туда ходит автобус.
"Все-то вы знаете", - хотел пошутить Семен, но сдержался.
Таких вольностей он себе не позволял.
- Сеня! - вдруг сказал Корнилов. - Ты сказал, что
зарплата у Елены Сергеевны маленькая. А на курорты она
ездит. Да еще дважды в год. А что, если... - он задумчиво
посмотрел на Бугаева. - Ты на стадионе давно был? На
футболе?
- Давно. Лет десять назад. Когда Павла "Лысого" там
задерживал.
- А я недавно, - с каким-то даже вызовом сказал Корнилов.
- Ты представь себе такую картину: матч еще не кончился, а
старуха уже пустые пивные бутылки собирает. С огромной
кошелкой...
- Так на стадион же с бутылками не пускают!
- И приличная старуха. Чистенькая. Думаешь, бутылки -
плохой приработок?
- Уж очень неожиданный вариант! - покачал головой
Бугаев.
- Неожиданный не означает неправильный. - Корнилов
откинулся назад, сцепил руки на затылке. Улыбнулся. - Ты
мне докладывал о том, что вещевой мешок у этой дамочки весь
сладеньким пропах, и о том, что на "поляне" ничего, кроме
лимонада да пепси-колы, не пьют. Вот и получается...
- Неужели она бутылками промышляет?! - с осуждением
сказал майор.
11
...Терехов встретился взглядом с Бугаевым и закрыл глаза.
Семен осторожно присел на стул рядом с кроватью и кивнул
медицинской сестре, что она свободна.
- Пять минут, - напомнила она. Семен огляделся.
Больничная обстановка действовала на него угнетающе.
Особенно капельница, от которой он старательно отводил
глаза.
- Ну как ты, Миша? - спросил Бугаев, когда за сестрой
закрылась дверь.
Терехов молчал. Его красивое лицо, и в обычное-то время
бледное, было совсем белым, нос заострился.
- Ну что ж, молчи, - спокойно сказал Семен. - Значит, на
первый раз помолчим пять минут. На второй, глядишь, уже
десять минут молчать будем. А потом, Миша, ты с постели
встанешь, времени у нас на встречи прибавится. Можно
сказать, и расставаться не будем.
Терехов не открыл глаз, не проронил ни слова.
- А ведь тот, кто ножичком тебя пырнул, наверное, и не
мечтает с тобой свидеться. А придется. Даже и без твоей
помощи.
- Семен Иванович, - совсем тихо, не открывая глаз, сказал
Терехов. - Я говорить не буду. Точка. Вы меня знаете.
- Плохо я тебя знаю, - грустно сказал Бугаев. - Поверил
тебе два года назад, а выходит, зря...
Веки у Гоги слегка дрогнули. Семен посмотрел на часы,
пять минут истекли.
- Ну что ж, Миша, выздоравливай поскорее. - Он поднялся
со стула. Сестра уже стояла в дверях палаты. - Надумаешь
поговорить - скажи врачу. Сразу приеду.
Бугаеву не терпелось узнать, как поведет себя Терехов,
когда он скажет ему про отпечатки пальцев и шкатулку с
драгоценностями, но при нынешнем состоянии Гоги делать этого
было нельзя.
12
"Трудный предстоит разговор", - подумал Игорь Васильевич,
приглядываясь к Травкиной. Чувствовалось, что женщина
напряжена до предела - несколько шагов от дверей до кресла
она прошла деревянной походкой, словно ноги плохо ей
подчинялись. И глаза у нее были тревожные, а руки
