- Бывают и драки?
- Нет! Драки - редкость. Публика у нас приличная. Если
до этого дойдет - разведут по сторонам.
- Из-за чего же они ссорились? И что общего у Миши с
директором?
- Ах, если б я знала! - с огорчением ответила Травкина.
- Директор был так сердит! А ведь они никогда не играют на
одной площадке. Павел Лаврентьевич обычно становится с
новичками или играет в кругу. Миша, конечно, не мастер, но
крепкий игрок.
- Значит, у вас там все по рангам?
- Ну что вы! Вся прелесть в том, что никаких рангов.
Никто не интересуется служебным положением. - Она не поняла
иронии полковника. - Все зависит от твоего умения.
- Из-за чего же все-таки сердился Павел Лаврентьевич?
- Я его спросила.
- Спросили? - удивился Корнилов.
- Да. Когда узнала от вас, что Мишу ранили. Я позвонила
Павлу Лаврентьевичу на работу. Попросила о встрече.
- Он не удивился?
- Не знаю. Он так владеет собой. - В голосе Травкиной
сквозило восхищение.
- И что он вам ответил?
- Пожал плечами и сказал рассеянно: "Миша? Миша... Это
какой же Миша, Еленочка? Там столько народу".
- И все?
- Все. Видите, он его даже не запомнил. Значит,
поспорили из-за какого-то пустяка! И к нападению на Мишу
Павел Лаврентьевич никакого отношения не имеет. А мне бог
знает что примерещилось. И вас я зря от дела оторвала. -
Травкина робко посмотрела на полковника. - Но ходить с
камнем на душе... Гадко.
- Елена Сергеевна, не обижайтесь на мой бестактный
вопрос. - Корнилов внутренне собрался, ожидая бурной
реакции собеседницы. - А Павел Лаврентьевич отвечает вам
взаимностью?
- Он, он?.. - растерялась Травкина. - Он очень добр,
внимателен. - И сказала умоляющим шепотом. - Павел
Лаврентьевич не знает о моем чувстве.
17
- Ну, как вам понравилась эта дамочка? - спросил Бугаев
полковника, встретив его в коридоре управления.
- По-моему, человек хороший Добрый, - ответил Корнилов.
- Только неустроенный.
- Хороший человек не профессия. - Бугаев все еще не мог
забыть, как Елена Сергеевна провела его.
- Конечно, Сеня. - В голосе полковника Бугаев
почувствовал иронию. - Хороший человек-это такая малость.
Только тому, кто придумывает афоризмы вроде твоего, я бы с
людьми запретил работать. - Он круто развернулся и пошагал
к своему кабинету Бугаев озадаченно посмотрел ему вслед.
Корнилову еще и раньше не понравились нотки
пренебрежения, промелькнувшие в словах Бугаева о
"бутылочном" приработке Елены Сергеевны. Мало ли какие
обстоятельства складываются в жизни?! Ему, конечно, было
досадно, что Травкина таким образом восполняет прорехи в
своем бюджете - с ее образованием можно было бы без труда
найти себе другую, более денежную работу, - но он знал, что
современная молодежь в таких делах не слишком щепетильна. И
он держал в таких случаях свою щепетильность при себе, никак
не давая почувствовать свое недоумение собеседнику.
Полковника зло разбирало, когда он слышал, как иные люди
свысока бросают слово "торгаш" о каждом, кто стоит за
прилавком магазина. Не то чтобы Корнилов не любил этого
слова, - просто он считал его определяющим уровень
нравственности человека, а не принадлежность к конкретной
профессии. Для него торгашество было синонимом
бессовестности и беспринципности. В его повседневной
практике приходилось встречать немало "торгашей" самых
разных профессий. Даже торгашей-ученых и
торгашей-журналистов.
Игорю Васильевичу и самому понадобилось немало времени,
чтобы составить четкое представление о ценностях подлинных и
мнимых. Но однажды придя к какому-то заключению, он
старался придерживаться его всю жизнь.
Глубокой осенью сорок второго года, эвакуированный по
Ладоге из осажденного Ленинграда, он попал в пермское село
Сива, в детский дом. Директором детского дома была
Викторина Ивановна, завучем - Вера Ивановна. И по возрасту,
и по характеру они очень отличались друг от друга. Прямо
два полюса. Даже в том, как ребята за глаза их называли -
Викторина и Верушка, - сразу чувствовались характеры.
Молодая. - Корнилов сейчас думал, что в сорок втором -
сорок третьем ей было лет тридцать, не более, - красивая,
энергичная Викторина и совсем седая, старенькая, как
казалось ребятам, тоже красивая и всегда благожелательная
Верушка.
Женщины эти, о личной жизни которых воспитанники,
маленькие эгоисты, знали очень немного, удивительным образом
дополняли друг друга. Нервная порывистость первой
сглаживалась самообладанием и спокойной добротой второй.
Обеих ребята очень любили, хотя часто доставляли им
огорчения и даже серьезные неприятности.
"Викторина разбушевалась" - как порыв ветра, прошелестит
внезапно такое известие по холодным коридорам двухэтажного
бревенчатого дома, - и все затихали, старались сделаться
незаметнее. Прекращались шумные игры, споры. Самые заядлые
лентяи брали учебники и делали вид, что усердно готовят
уроки. А вдруг Викторина заглянет в комнату? Но Викторина
была отходчива и "бушевала" недолго. Крепко выругав
набедокурившего, расплакавшегося воспитанника, она иногда не
выдерживала и плакала вместе с ним.
"Викторина сказала". Эти слова действовали на
воспитанников так же неотразимо, как и другие два "Верушка
просила" Нравственный авторитет обеих был в разношерстном
коллективе очень высок. Это сейчас, когда Корнилов
вспоминал свои детдомовские годы, он употреблял слова
"нравственный авторитет", - а в те годы ребята просто хорошо
знали - ни Викторина, ни Верушка не сделают
несправедливости, никогда не обманут, не покривят душой.
Очень не любила Викторина Ивановна даже малейших
проявлений торгашества. А воспитанники были небезгрешны.
Играли в перышки "на интерес", меняли остатки вывезенных из
Ленинграда вещей на хлеб и шаньги на любимое лакомство -
круги замороженного молока с толстым желтым слоем сливок
поверху. Время-то было суровое. Чувство голода никогда не
исчезало.
"Чертовы спекулянты!" - кричала Викторина, "засыпав"
кого-нибудь из воспитанников во время "торговой операции", а
на очередном собрании рисовала картины мрачного будущего
тех, кто не сможет преодолеть в себе меркантильные
наклонности. Не избежал столкновении с Викториной Ивановной
и Корнилов. В сохранившемся с тех лет старом дневничке,
который он изредка доставал из самого далекого ящика
письменного стола есть такая запись: "Вышла маленькая
неприятность с директором. Она хотела чтобы я пел в хоре.
Я петь не хотел, и она несколько раз посылала за мной. Я не
пошел. Она разбушевалась и назвала меня чертовым
спекулянтом. Я не могу терпеть, когда меня называют тем,
кем я на самом деле не был и не буду. А если и продал
что-то, то потому что не хватает еды".
Урок Викторины запомнился Корнилову на всю жизнь.
Летом сорок пятого он вернулся из эвакуации в Ленинград.
Июль провел в городе, на август мать отправила его в деревню
к тетушке. И вот однажды приехал Игорь с ней в поселок
Сиверский на рынок, помог довезти мешок
картошки-скороспелки. Стоял рядом с тетушкой, разговаривал
и вдруг увидел идут по рынку Викторина с Верушкой.
Обрадовался он, но чувство радости мгновенно испарилось от
испуга а что подумает Викторина?! И вместо того, чтобы
броситься им навстречу, Корнилов, к изумлению тетушки
спрятался под прилавком.
Прошло очень много времени, прежде чем он научился, хотя
и не всегда успешно отличать суть явления от его формы.
Через год после случая на рынке он поступил в ремесленное
училище и очень захотел предстать перед своими бывшими
воспитателями в новенькой форме, показать им, что он при
деле, учится. Разыскал адрес Веры Ивановны и в ее квартире
на улице Рубинштейна к своей радости встретил Викторину.
Верушка приготовила душистый и крепкий чай, поставила
вазочку с шоколадными конфетами. Конфеты в то время
казались Игорю неслыханной роскошью, и он несмотря на
уговоры, съел только одну, соврав, что шоколадные не любит.
Викторина Ивановна расспрашивала его про училище, про то,
какие науки там изучают. Рассказал Корнилов и о том, как
испугался, увидев их на рынке.
- Испугался? - удивилась Викторина. Игорь подтвердил, и
она вдруг погрустнела и долго молчала, слушая его разговор с
Верушкой и рассеянно двигая по столу красивую витую вазочку
с конфетами. Тогда ему просто в голову не пришло спросить
Викторину, почему она загрустила, а теперь спросить уже не у
кого.
Последние год-два Корнилова постоянно мучила мысль кого
рекомендовать на свое место, когда он наконец, соберется
уйти на пенсию? Белянчикова или Бугаева?
Он понимал, что его могут и не спросить, а если спросят,
совсем необязательно, что с его рекомендацией посчитаются.
Назначение начальника отдела в Управлении уголовного розыска
такого большого города - дело совсем непростое. На своем
веку Игорю Васильевичу не раз приходилось быть свидетелем
того, что при выдвижении кадров выбор начальства падал вовсе
не на самого способного. Разные были веяния. То вдруг
обязательно искали человека "со стороны", даже из другого
города. Потом главным критерием стало высшее образование и
опытнейшие "зубры" знавшие в лицо чуть ли не всех
уголовников, уходили на пенсию, не дослужив даже положенного
Срока. Одно время создали "теорию" - в начальство нельзя
ставить своего человека прослужившего долгий срок в
подразделении. Он-де уже притерпелся к недостаткам
сдружился с людьми. Была мода и на молодых и на старых, но
только почему-то никак не хотели следовать естественному
закону жизни, вечной и постепенной смене поколении.
И Юра Белянчиков и Семен Бугаев были самыми способными
сыщиками отдела. Основательность и некоторую медлительность
Белянчикова дополняли острый ум и способность к импровизации
Бугаева. Бугаев мог увлечься загореться какой-то одной
версией и в этой своей уверенности упустить остальное, а
Белянчиков иногда терял в темпе, просчитывая десятки
вариантов. Они идеально дополняли друг друга, но
руководить-то отделом должен был один. Сейчас таким "одним"
был Корнилов, но он собирался на пенсию. И он боялся
ошибиться, если у него вдруг спросят о замене. Он знал, что
ни тот, ни другой не обидятся, если шеф назовет его товарища
в свои преемники. Ни Белянчиков, ни Бугаев не были
карьеристами. И это качество Корнилов ценил в них больше
всего. Но Корнилова недаром считали в управлении
Максималистом. Вот и теперь он хотел, чтобы человек,
которому предстояло сесть в его кресло не только не был
карьеристом, но и хорошо знал свое дело.
И все-таки иногда он отдавал предпочтение Бугаеву. Семен
был на пять лет моложе Белянчикова, и у него следовательно
оставалось больше времени для разбега. Для того чтобы не
только набраться мудрости и опыта, но и применить их на
практике.
18
Проехав Петродворец они свернули с шоссе налево на узкую
асфальтовую дорогу петлявшую среди заросших ольхой оврагов.
Солнце палило нещадно, и несмотря на опущенные стекла в
черной "Волге" было жарко. Только после того как дорога
"нырнула" в красивый сосновый бор Корнилов вздохнул с
облегчением. Воздух был настоян сосной, можжевельником,
разогретой мшарой "На обратном пути пройдусь немного
пешочком" - подумал полковник.
Бор очень скоро закончился. На невысоком холме укрытые
до самых крыш зеленью рассыпались д°ревянные домики. Чуть
поодаль как на параде, красовалось десятка полтора
двухэтажных особняков. Каждый обнесен высоким забором.
Зелень из-за заборов выглядывала пожиже, чем у крестьянских
домиков. И только вокруг одного особняка росли высокие
разлапистые яблони. С высокой трубы этого дома следил за
порядком бронзовый петушок.
- Петушка видишь? - спросил Корнилов водителя. - К нему
и подруливай. - Плотский объясняя как найти его дачу первым
делом сказал про петушка: "В наших краях только один такой.
Не ошибетесь".
- Да... - многозначительно произнес шофер, оглядывая дом
Павла Лаврентьевича.
- Нравится домик? - спросил Корнилов.
- Домом нас теперь не удивишь, Игорь Васильевич, -
