- Туда я в воскресенье не заглядывал. А то, бывало,
позволял себе часок позагорать. Играл я на этой площадке...
- Он поставил такой же крестик, как и Семен, только в правом
нижнем углу схемы. - Играл долго. Команда подобралась
крепкая. Никто нас вышибить не мог. - В голосе Казакова
прозвучали нотки удовлетворения. - Так что половину времени
я был лицом к месту происшествия. Сами понимаете, во время
игры больше за мячом следишь да за игроками, но если бы
что-то здесь происходило... - он постучал пальцем по
нарисованному Бугаевым крестику, - шум, драка, возня какая -
я бы увидел.
Разглядывая схему, Семен подумал, что Казаков поставил
свой крестик именно там, где они помогали снимать сетку
Марине.
- На этой площадке чья сетка висит? - спросил он.
- Да кто ж ее знает?! Она там, по-моему, несколько лет
висит.
- Ну а кто ее вешает?
- Эту - никто. Висит и висит. Однажды, правда, порезали
ее. Может быть, ночью какой-нибудь пьяница в нашу сеть
попал. - Казаков улыбнулся.
- Не этой женщине принадлежит сетка? - Бугаев вынул из
кармана фоторобот своей "знакомой" и показал Казакову.
- Интересно, - удивился Виктор Николаевич. - Смахивает
на Лену, но ведь это, наверное, фоторобот?
Бугаев кивнул.
- Чего ради фоторобот? И почему милиция ею интересуется?
Она приличная баба. Приходите в субботу - познакомлю.
- Уже знаком. - В голосе Бугаева прозвучала легкая нотка
неприязни, и Казаков вопросительно поднял брови.
- Нет, правда, она приличная баба. В чем ее обвиняют!
- В легкомыслии, - сказал Семен. - Вы ее фамилию знаете?
- Нет. Мы все по именам, реже - по имени-отчеству.
- У меня к вам, Виктор Николаевич, просьба: все, что я
теперь вам скажу, - строго секретно. Ладно?
- Конечно.
- Эту вашу Елену я встретил во вторник около площадки...
Казаков слушал, время от времени с недоумением пожимая
плечами и приговаривая:
- Ну что за глупость! Абракадабра!
Наконец, он не выдержал:
- Дайте-ка мне, Семен Иванович, еще раз на картинку
взглянуть. Может быть, я ошибся? - но, повертев в руках
фоторобот, сказал: - Она. Никаких сомнений. У меня
зрительная память хорошая.
Бугаев спрятал карточку в карман и достал фотографию
Гоги. Протянул Казакову.
- Если у вас феноменальная память на лица, может быть, и
этого человека вспомните?
- Вы как фокусник с картами, - засмеялся Казаков и тут же
воскликнул: - Да, и этого парня я знаю! Даже играл как-то
в одной команде.
- Он тоже приличный парень? Удар сильный? Виктор
Николаевич, почувствовав иронию в голосе Бугаева,
усмехнулся.
- С ударом у него все в порядке. Но быстро выдыхается,
бывает у нас редко, от случая к случаю. Поэтому что он за
человек - сказать не могу. Как я понимаю, он и Лена -
главные герои трагедии?
- Он - да! Ножом ударили его... А Елена или Марина, как
она мне назвалась, случайно в наши сети попала. Но повела
себя странно. Вы, Виктор Николаевич, что о ней знаете?
- Да ничего, собственно, - развел руками Казаков. -
Играет прекрасно. Удар у нее, действительно, сильный. Мы
ведь там, на площадке, почти никогда не знакомимся
по-настоящему. Так, ни к чему не обязывающие разговоры. В
этом и прелесть. Поиграли и разошлись. Никаких чинов,
званий... Никто ни к кому не навязывается. Кроме
Плотского, - он покачал головой. - Но этот не в счет!
Бугаев вспомнил, что директор рассказал, как Казаков
представился ему доктором наук. "Соврал, конечно, Плотский.
Знал о Казакове заранее и сам познакомился с нужным
человеком".
- Ну хоть что-нибудь вы о Лене знаете? - спросил он
собеседника.
- Если вас заинтересуют мои ощущения, увы, не основанные
на фактах...
- Заинтересуют, заинтересуют! - Бугаев был готов
зацепиться за любую возможность.
- С паршивой овцы - хоть шерсти клок? - весело сказал
Казаков. - Я с Леной раза три в метро ехал...
- Где она выходила? - перебил Бугаев.
- Она живет на Петроградской, а где точно - не знаю. Так
вот, у меня создалось впечатление, что женщина она одинокая,
неустроенная. Зарплата маленькая. Она мне про зарплату
ничего не говорила, но догадаться нетрудно. В театр она
часто ходит, на концерты - всегда на галерке, по входным
билетам. Ездит на юг - по "горящим" путевкам, почти
бесплатно. Ну и еще кой-какие детали. Только о чужой жизни
рассказывать как-то неудобно. Вы уж сами ее
порасспрашивайте.
- Ее сначала найти нужно, - хмуро бросил Бугаев.
- А куда она денется? В субботу наверняка придет играть.
- Зачем же ей тогда от меня бегать? Называться чужим
именем? А потом, как ни в чем не бывало, приходить туда,
где ее сразу найдут.
- Немотивированный поступок.
- Мне уже не первый человек об этом говорит, - покачал
головой майор.
- А кто первый? Плотский?
- Нет, мой начальник. Только ему простительно. Он вашу
Марину-Елену в глаза не видел, но вы?! Нет, не похожа она
на истеричку.
- Не похожа, - согласился Казаков Бугаев посмотрел на
него с недоумением.
- Не похожа, - повторил Казаков. - Но она женщина, а
женщины способны на алогичные поступки.
"Тоже мне, знаток женщин!" - недовольно подумал Бугаев.
Он уже начал раздражаться оттого, что разговор принял
затяжной характер. Все вокруг да около и ничего
конкретного. Казалось, что волейболисты, приезжавшие на
поляну, гордились тем, что ничего друг о друге не знают.
- А кто мог бы знать Елену... поближе? - спросил он.
- Представления не имею. К ней все очень хорошо
относятся, считают старожилкой поляны. Лена очень
контактная, всегда готова оказать какую-нибудь помощь,
мелкую услугу...
- Например?
- Да всякие мелочи! Поделиться едой, сходить за водой к
реке. Сам видел, как она помогала шоферу Плотского мыть
машину. - Казаков вдруг задумался, потом окинул Бугаева
оценивающим взглядом: - И вообще, мне кажется, что Лена в
него влюблена.
- В шофера?
- Нет, в самого директора.
Бугаев встал со скамеечки.
- Спасибо. На всякий случай запишите мой телефон. Вдруг
вспомните фамилию, место работы кого-то из своих партнеров -
позвоните. - И глядя, как Виктор Николаевич записывает
телефон, добавил. - А план, который вы нарисовали, я
реквизирую. С вашего разрешения.
Казаков вырвал листок, протянул Бугаеву. Когда майор
подходил к проходной, Казаков его окликнул. Он бежал
следом, легко и пружинисто.
- Семен Иванович! Вспомнил. - Виктор Николаевич,
довольный, улыбался. - Такая простая фамилия - Травкина. Я
пошел в другой корпус, а там на газоне траву косят. Вот и
вспомнил.
- Спасибо, - улыбнулся в ответ Бугаев. - Это уже что-то!
- Только вы про сигареты... - Казаков прижал палец к
губам. - Ни-ко-му.
9
К концу рабочего дня в кабинет полковника заглянул
Белянчиков, молча положил на стол старенькую, выцветшую
папку, на которой было написано: "Дело щ 880". И еще:
"Военный трибунал г. Ленинграда. Хранить постоянно.
Начало 12/VII 43 г.".
- Всю надо читать или ты изложишь самую суть?
- Начни, - многообещающе сказал Белянчиков. - Тебе это
будет интересно вдвойне. А если о сути - так это папочка
про хозяина комнаты с камином. Он же, если я не ошибаюсь,
хозяин шкатулки с драгоценностями...
Полковник заинтересованно раскрыл папку. Маленький
желтый листок выпал оттуда. Корнилов взял его в руки. Это
была полуистлевшая записочка, торопливо написанная
карандашом: "Сходи к Вере в Гостиный двор вход с Невского
ф-ка медучнаглядных пособий внутри двора. Пусть она срочно
сходит к Максу пусть тот все бросит и поможет меня спасти
надо нанять защитника нет ли кого знакомого у Сережи
милицейской шишки, словом спасайте иначе я погибну умоляю во
имя всего святого все надо сделать быстро примите все
возможные меры нет ли у Миши связи в судебном мире. Целую
вас".
Крик о помощи.
"Наверное, записку перехватила охрана при попытке
передать из тюрьмы", - подумал Игорь Васильевич.
А дело в синенькой папке на первый взгляд заключалось
банальное. Но в своей банальности страшное. Один мужчина -
директор продовольственного магазина и две женщины -
продавщицы "путем обвешивания и обмана потребителей
экономили и расхищали продукты" в блокадном Ленинграде.
Воровали у людей, умиравших с голода. Протоколы допросов,
очных ставок, показания, описи имущества. И новые
показания: "На первом допросе я дал следствию ложные
показания, но сейчас я прочувствовал, что, скрывая основных
виновников преступления, я делаю вред государству. Хочу
рассказать всю правду." А через несколько страниц еще более
полное, более "искреннее" признание...
Корнилову стало не по себе. Он почувствовал смутное
раздражение на Белянчикова, подсунувшего ему эту папку, на
себя - за то, что принялся ее листать! Ему не раз
приходилось листать похожие синие папочки. И за
обесцвеченными, выгоревшими от времени строчками всегда
вставали такие яркие, такие горькие воспоминания, что он
надолго терял душевное равновесие Белянчикову было интересно
читать синие папки. Он узнавал из них о том, как много лет
назад в его родном городе рядом с героизмом уживались
стяжательство и подлость. А Корнилов узнавал среди
обманутых и обвешенных себя и никак не мог отделаться от
привычки подсчитывать украденные килограммы хлеба и масла,
обозначенные в протоколах, и прикидывать, сколько ребят из
его класса можно было бы кормить этим хлебом и маслом. И
как долго. Вдобавок к жидкому соевому супу, который стали
давать весной 1942-го. Для него события, описанные сухим
языком судопроизводства, были частью его жизни. Со
стяжателями и ворами у него были старые счеты.
...В мае ему принесли повестку, приглашали прийти в 30-ю
школу на Среднем проспекте. Игорь пришел. Оказалось, что
собрали всех учеников школы, оставшихся в городе и
переживших самое тяжелое блокадное время. Собрали не для
учебы, а немножко подкормить.
Ребята с трудом узнавали друг друга. Подходили,
спрашивали "Ты такой-то?" Похожий на тень человек улыбался и
кивал. И происходило словно бы новое знакомство со старыми
друзьями. Только осталось-то их совсем немного...
Незнакомая учительница, сверившись с классным журналом их
третьего "Б", выдала талоны на обед. Обед состоял из
тарелки соевого супа. Но не столько этот суп, сколько
возможность опять быть вместе, в коллективе, преобразила
ребят. Очень быстро они оттаяли, у большинства исчезла
засевшая, казалось, навечно печаль в глазах. И уже слышался
смех, и хоть и робко, но они пытались играть.
Очень недолго кормили ребят супами в какой-то столовой на
Среднем проспекте. Потом, явившись в один прекрасный день к
этой столовой, они нашли ее закрытой. Пришла учительница,
объявила, что сегодня обеда не будет, а завтра чтобы все
приходили на 10-ю линию, в дом 4. Кормить теперь будут там.
И никаких объяснений. В новой столовой тот же суп оказался
и гуще, и вкуснее. Мальчики радостно удивились - почему бы
это? Соя-то везде одинаковая. А потом узнали - повара и
официантки в той столовой воровали. "Гады! - говорили
ребята между собой. - Взгрели бы их хорошенько!"
В новую столовую Корнилов ходил до самой осени, до
отъезда в эвакуацию. И только один раз остался без супа -
официантки едва успели расставить тарелки, как рядом со
столовой разорвался снаряд. Осколками повыбивало окна, в
суп полетели стекла, известка. Кое-кого из ребят
поцарапало. Хорошо, что столовая была в полуподвальном
помещении. Перепуганная учительница металась от стола к
столу, проверяя, не ранен ли кто всерьез. Потом,
обессиленная, села на стул и, улыбнувшись, сказала.
- Ну вот, ребятки, без супа, но зато живые.
Уж сколько воронок от снарядов и бомб видели ребята за
это время, сколько разрушенных домов, погибших людей, а не
утерпели - побежали собирать осколки. Игорь нашел осколок,
похожий на всадника с лошадью. Он был еще теплый, с
острыми, словно бритва, краями. Корнилов даже увез его в
эвакуацию, в пермское село Сива. И там сменялся с одним
