мемориальной службы". Этого будет достаточно, никому не придет в
голову заниматься им дальше. Разве что он вдруг окажется
великолепным спортсменом... Нет. Его тщедушие и бледная кожа
указывали на то, что и эта дорога к прощению для него закрыта.
Пол поглядел на юнца с сочувствием. Ему вспомнились подобные
же неудачи, свидетелем которых он был раньше. Человек этот,
страшно одинокий, начнет теперь пить, и его никогда больше не
пригласят вновь.
Стояла тишина. Единственным звуком теперь был шелест листьев,
лопотание флагов да изредка доносившийся звон тарелок и
столового серебра из столовой.
Взмыленный фотограф выбежал вперед, опустился перед стоящей
группой на одно колено, блеснул вспышкой и убежал.
"Взззз!- взлетела ракета.- Трах-тарарах!"
Выпущенный ею американский флаг на парашютике опустился в
воду реки.
Кронер отделился от общей массы и торжественно зашагал к
толстому стволу дерева. Он повернулся и задумчиво поглядел на
свои руки. Первые произнесенные им слова были настолько тихими,
настолько насыщены чувством, что очень немногие расслышали их.
Он глубоко вздохнул, расправил плечи, поднял глаза и, собравшись
с силами, повторил их.
Во время долгий паузы перед тем, как Кронер вновь заговорил.
Пол огляделся. Его глаза встретились с глазами Шеферда и
Беррингера, но на этот раз в их взглядах были нежность и
мягкость. Непостижимым образом толпа превратилась в однородную
массу. Невозможно было сказать, где кончается одна личность и
начинается другая.
- Таков наш обычай,- говорил Кронер,- обычай, установившийся
здесь, на Лужке,- наш обычай на нашем Лужке - встречаться под
нашим деревом, нашим символом силы корней, ствола и ветвей,
нашим символом мужества, единства, стойкости и красоты. Согласно
этому нашему обычаю мы встречаемся здесь, чтобы вспомнить
ушедших от нас наших друзей и сотрудников.
Теперь Кронер уже забыл о толпе и обращался к густым облакам
на синем небе.
- С нашей последней встречи доктор Эрнест С. Бассетт отошел
из нашего мира в мир иной, мир лучший. Эрни, как вы все знаете,
был...
Из толпы выбежал фотограф, блеснул молнией прямо в лицо
Кронеру и опять скрылся.
- Эрни был управляющим Заводами Филадельфии в течение пяти
лет и в течение семи лет - управляющим Заводов Питсбурга. Он был
моим другом; он был нашим другом: великий американец, великий
инженер, великий управляющий, великий пионер, чье место было
всегда в первых рядах марша цивилизации, открывающего новые,
невиданные просторы для выпуска лучших вещей, для лучшей жизни,
для большого количества людей и по более низким ценам.
Срывающимся от волнения голосом Кронер рассказал об Эрни
Бассетте - юном инженере, а потом проследил его трудовой путь от
одного завода к другому.
- Он весь отдавался своей деятельности - как инженер, как
управляющий, как личность, как американец и...- Кронер сделал
паузу, пристально вглядываясь в лица слушателей, в одно за
другим. Потом он закончил, снова обращаясь к облакам:- Как
человек большого сердца.
Из толпы кто-то вышел и вручил Кронеру длинную белую коробку.
Кронер медленно раскрыл ее и, прежде чем показать содержимое
всем, задумчиво оглядел ее. Наконец он вынул и развернул сине-
белый вымпел - орденскую ленту, полученную Бассеттом во время
войны, когда тот был управляющим Филадельфийскими Заводами.
Приглушенно запели трубы.
Кронер опустился на колени у подножья дерева и возложил к
нему вымпел Эрни Бассетта.
Фотограф опять появился, щелкнул аппаратом и скрылся.
"Взззз! Трах-та-ра-рах!"
Мужской хор, спрятанный в зарослях, все так же приглушенно
затянул на мотив "Любовной песни":
Друзья на Лужке,
Подымем бокалы.
Выпьем за наш живой символ, достающий до небес,
И, выросший из простого желудя,
Ты теперь превратился в гиганта;
Так никогда же не останавливайся в своем росте,
Дорасти до звезд!
Гордый символ
Наааааш.
"Минута молчания, помолимся про себя о наших отошедших
друзьях",- сказал громкоговоритель.
Всю эту минуту молчания Пол слышал всхлипывания в толпе. Под
влиянием церемонии чья-то плотина сдержанности была прорвана -
этот кто-то, видимо, был близким другом Бассетта. Слезы стояли в
глазах у многих, и то там, то здесь зубы закусывали дрожащие
губы, но нигде Пол не мог разглядеть рыдающего. Неожиданно он
все же нашел его, но вовсе не в толпе, а в столовой. Люк Люббок
с целой охапкой грязных тарелок в руках стоял как зачарованный.
Крупные искренние слезы текли по его щекам. Старший официант
довольно грубо втащил его за раздвижную дверь.
"Вззз! Трах-та-ра-рах!"
Оркестр теперь на полную мощь заиграл "Звезды и Полосы", и
Кронера почти унесли трое других представителей старшего
поколения, которые тоже были друзьями Бассетта. Толпа разошлась.
Пол с затаенной надеждой поглядел на двери салуна, который
размещался в отдельном белом здании. Он даже попробовал дверь,
чтобы убедиться, заперта ли она, и, конечно, она была заперта.
Салун никогда не открывали до часа коктейлей, который наступал
после игр.
"Внимание!- сказал громкоговоритель.- Прошу минуточку
внимания. Программа на остальную часть дня такова:
Через десять минут команды собираются в палатках своих
капитанов для разбивки по различным видам спорта. Официальные
соревнования начнутся завтра утром. После разбивки отдохните,
познакомьтесь поближе со своими дружками, не варитесь в
собственном соку.
Коктейли в пять тридцать. Ужин в шесть тридцать. А теперь
внимание - есть маленькое изменение: всеобщие игры и костер
сегодня не состоятся. Не состоятся. Они будут проведены завтра
вечером, а сегодня в амфитеатре будут проводиться массовые
песни. Отбой в полночь.
Капитаны команд, капитаны команд, просим вас вернуться в ваши
палатки".
Без особой надежды на успех Пол постучал в двери салуна,
полагая, что ему удастся уговорить уборщика внутренних помещений
раздобыть ему чего-нибудь.
"Мне только что сообщили,- сказал громкоговоритель,- мне
только что сообщили, что капитана Команды Синих нет в его
палатке. Доктор Пол Протеус, доктор Пол..."
XX
Золотой тюрбан шаха Братпура, так и не развернутый до конца,
свисал с вешалки для шляп в Майами Бич, как полотенце в
общественном туалете.
- Пуку пала коко, пуку эбо коко, ниби аки коко,- сказал шах.
- Что угодно этому иностранному джентльмену?- осведомился
Гомер Бигли, владелец парикмахерской.
- Он желает снять немножко с боков, немножко сзади, а верх не
трогать,- пробормотал Хашдрахр Миазма из-под горячего полотенца,
сидя в кресле парикмахера рядом с шахом.
Доктор Юинг Дж. Холъярд, покусывая ногти, расположился в
одном из кресел для ожидающих, пока его подопечные впервые
знакомились с искусством американского брадобрея. Он улыбался и
кивал головой в ответ на любые обращенные к нему слова, но не
слышал абсолютно ничего, кроме мягкого похрустывания конверта во
внутреннем кармане его сюртука, когда он нервно поеживался,
стараясь обрести покой, которого кресло это никак не могло ему
предоставить. Письмо это было от чиновника, ведающего личным
составом в Госдепартаменте, и оно в погоне за Холъярдом
проделало путь от Нью-Йорка в Утику, на Ниагарский водопад, в
Кэмп Драм, в Индианаполис, в Сент-Луис, в Порт Райли, в
Голливуд, в Гранд Кеньон, в Карлсбадские пещеры, в Хэнфорд, в
Чикаго и в Майами Бич, где он пробыл достаточное время для того,
чтобы письмо, наконец, поймало его - настигло его подобно
метательному дротику и вонзилось, дрожа, между лопаток его души.
Доктор Ю. Дж. Холъярд был красен как рак после дня, проведенного
на пляже, однако под этой личиной здоровья и бодрости духа он
был мертвенно бледен от страха. "Мой дорогой мистер Холъярд,-
так начиналось это письмо.- Мой дорогой мистер..."
Пока Холъярд был занят своими печальными думами, Гомер Бигли
привычным жестом, выработанным всей его жизнью, посвященной
парикмахерскому искусству, выбрал нужные ножницы, пощелкал ими в
воздухе над священной головой и, как будто его правая рука
управлялась тем же самым нервом, что диафрагма и голосовые
связки, принялся одновременно остригать волосы и говорить -
говорить, обращаясь к не понимающему ни слова шаху примерно так
же, как бальзамировщики разговаривают с телом.
- Да, сэр, вы выбрали отличное время для приезда. Говорят,
что сейчас не сезон, но я вам скажу, что это лучшее время года.
И притом самое дешевое. Однако не в этом, конечно, дело. Здесь
сейчас ровно на пятнадцать градусов прохладнее, чем в Нью-Йорке,
но я готов держать пари, что на севере об этом не знает даже
один человек из пятидесяти. И это просто потому, что такую мысль
никто им не подсунул. В том-то все и дело. Вы когда-нибудь
задумывались над этим? Все, о чем вы думаете, вы думаете только
потому, что вам кто-то подсунул эту мысль. Образование тоже не
что иное, как подсовывание идей, реклама.
Но бывает ведь хорошая реклама и плохая реклама. Вот
парикмахеры, например. Сейчас у них очень плохая реклама, и все
из-за карикатур и телевизионных комиков, понимаете? Невозможно
раскрыть журнал или включить телевизор без того, чтобы не
увидеть шуточки относительно парикмахера, зарезавшего кого-то.
Может, немножко посмеяться вовсе и не вредно, я не против, и бог
с ним, пусть себе посмеются немножко, но все же я считаю, что
это неправильно, когда кого-то все время выставляют на
посмешище. Ведь так просто гробят человека, а пользы от этого
никому никакой. Мне просто хотелось бы знать, задумываются ли
когда-нибудь все эти карикатуристы и комические актеры о тысячах
парикмахеров, которые работают из года в год и никогда не
порежут ни одного из своих клиентов, а эти людишки все
продолжают свои инсинуации о том, что парикмахеры перерезали уже
столько вен и артерий, что их просто не успевают заштопывать. Но
мне кажется, что теперь уже никто не задумывается над тем, что
может быть святым для других.
Кстати сказать, было время, когда парикмахеров вызывали
специально для того, чтобы пустить человеку кровь, да еще и
платили ему за это. Если только подумать, это ведь одна из
древнейших профессий на свете, но разве кто сейчас задумывается
над этим? Ведь они были чем-то вроде докторов, они пускали
кровь, помогали сращивать сломанные кости и все такое прочее, но
потом доктора обозлились и сами занялись всем этим делом, а
парикмахерам оставили только бритье да стрижку. Страшно
интересная история. Но вот мой отец обычно говорил, конечно до
того, как он умер, что парикмахеры еще надолго останутся даже
после того, как последний доктор уйдет в отставку, и в словах
моего отца было много правильного. Да, его стоило послушать.
Ей-богу, в наши дни нужно намного больше времени и искусства,
чтобы остричь человека, чем для всех тех вещей, которыми
занимаются доктора. Если у вас сифилис, триппер, краснуха,
желтая лихорадка, воспаление легких или хотя бы там рак или что-
нибудь похуже, так, черт побери, я вас вылечу скорее, чем вот я
сейчас наливал воду в шампунь. Берешь себе шприц с махонькой
иголочкой, тяп-ляп - и пожалуйста! Вместе со сдачей я тут же
подаю вам справочку о полном выздоровлении. Любой парикмахер
может делать то, что делает доктор в наши дни. Но я вам тут же
выложу пятьдесят долларов, если вы мне покажете хоть одного
доктора, который смог бы постричь человека как следует.
Вот, а еще говорят, что парикмахер - это не профессия, но где
вы найдете другие профессии, которые бы со средних веков
завоевали себе такой авторитет! Посмотрите на парикмахеров и
возьмите медицину или законы. Все делают за них машины!
Доктор совсем не ломает голову над тем, чтобы понять, что с
вами, да и образования его здесь не нужно. Тебя обследуют машины
- проверят то, проверят это. А потом он берет уже готовый
волшебный препарат и вкалывает его вам. И делает он это только
потому, что машины подсказали ему, что следует делать. А юристы!
Конечно, это очень здорово, то, что произошло с ними, потому как
