творческий семинар, снова ворвался в нашу жизнь, и как еще ворвался! Все,
что между нами произошло, конечно, забыто. Слышно, как он храпит в спальне
наверху. А когда он проснется, посмотрим, как оно у нас пойдет.
Сегодня, примерно в полночь, его доставила сюда спасательная группа
Добровольного пожарного отряда из Спрингса. Он разбудил соседей воплями о
помощи, вопли неслись буквально из всех окон дома, где он жил. Спасатели
хотели отправить его в госпиталь ветеранов в Риверхед. Он ветеран, всем это
известно. Всем известно, что и я ветеран.
Но он утихомирился и сказал, что с ним все будет в порядке, если его
отвезут сюда. Раздался звонок в дверь, и я их встретил в холле, где висели
литографии девочек на качелях. Ввалилась кучка полных сочувствия
спасателей-добровольцев со смирительной рубашкой, в которую втиснули
безумную плоть Пола Шлезингера. Наверно, если бы я позволил, они, в порядке
эксперимента, сняли бы рубашку.
Тут вниз спустилась Цирцея Берман. Мы оба были в пижамах. Столкнувшись
с безумцем, люди ведут себя странно. Пристально посмотрев на Шлезингера,
Цирцея повернулась спиной ко всем и стала поправлять литографии девочек на
качелях. А значит, есть вещи, которых боится эта с виду неустрашимая
женщина. Она оцепенела.
Душевнобольные для нее, видно, подобны Горгоне. Посмотрит на безумца и
окаменеет. Тут что-то есть.
24
Шлезингер был как ягненок, когда добровольцы сняли с него смирительную
рубашку.
- Только в постель, скорее в постель, - просил он. Сказал, в какую
комнату хочет - на втором этаже, с полотном Адольфа Готлиба "Замороженные
звуки 7" над камином и с окном "фонарь", в которое видны дюны и океан. Хотел
только эту комнату, никакой другой, казалось, он считает себя вправе спать
именно там. Стало быть, давно мечтал о переселении ко мне и все это
обдумывал в деталях - может, дни напролет, а может, и десятилетия. Я был для
него как страховка. Рано или поздно он сдаст, ослабеет - и пусть тогда его
везут сюда, в дом сказочно богатого армянина на морском берегу.
Шлезингер, между прочим, из старинной американской семьи. Первый
Шлезингер на этом континенте, гессенский гренадер, служил в армии
британского генерала Джона Бергойна, которую разгромили мятежники под
руководством генерала Бенедикта Арнольда, позднее перешедшего на сторону
британцев, - это было в сражении у фримензфарм под Олбени, двести лет тому
назад. Во время битвы предок Шлезингера попал в плен и не вернулся домой в
Висбаден, где родился в семье - угадайте кого?
Сапожника.
x x x
"Всем деточкам Своим дал Бог ботиночки".
Старый негритянский спиричуэлс.
x x x
В ту ночь, когда Шлезингера привезли в смирительной рубашке, вдова
Берман, надо сказать, испугала меня больше, чем Шлезингер. Когда спасатели
его отпустили, перед нами был почти тот же самый старина Пол. Но
парализованную страхом Цирцею я видел впервые.
Так что я сам, без ее помощи, уложил Пола в постель. Раздевать его не
стал. Да на нем почти и не было ничего, только шорты и футболка с надписью
"ЗАКРОЙТЕ ШОРХЕМ". Шорхем - завод неподалеку отсюда, производящий ядерное
топливо. Если там что- нибудь пойдет не так, могут погибнуть сотни тысяч
людей, а Лонг- Айленд на столетия станет непригодным для жизни. И многие
протестуют. А многие - за. Сам я стараюсь думать об этом как можно меньше.
Завод я видел только на фотографиях, но хочу сказать вот что. Никогда
не созерцал я постройки, более откровенно заявляющей: "Я с другой планеты.
Мне нет никакого дела, кто вы, чего хотите, чем занимаетесь. Слышите, вы, -
тут колония, понятно?"
x x x
Хорошим подзаголовком для этой книги было бы: "Признания
армянина-тугодума, или Тот, кто понимает все и всегда последним". Только
послушайте: до той ночи, когда привезли Шлезингера, я и не подозревал, что
вдова Берман без таблеток ни минуты не обходится.
Уложив Шлезингера в постель и натянув бельгийскую простыню на его
здоровенный гессенский нос, я подумал, что неплохо было бы дать ему
снотворного. Я снотворным не пользуюсь, но надеялся раздобыть его у миссис
Берман. Я слышал, как она медленно поднялась по лестнице и пошла к себе в
спальню.
Дверь была распахнута, и я решил войти. Цирцея Берман сидела на краю
постели, уставившись прямо перед собой. Я попросил таблетку снотворного. Она
сказала - возьмите в ванной. С тех пор, как она поселилась у меня, в эту
ванную я не входил. Как, впрочем, и раньше тоже. Очень может быть, я в нее
не входил ни разу в жизни.
О, Боже мой, видели бы вы, сколько у нее таблеток! Должно быть, это
были образцы лекарств, которые получал от торговцев медикаментами и
десятилетиями хранил доктор, ее покойный муж. В обычную аптечку все это не
запихнешь. На мраморной полке со встроенной раковиной футов четырех длиной и
двух шириной развернулся целый полк бутылочек. Пелена спала с моих глаз!
Многое вдруг стало понятным - странное приветствие на берегу, когда мы
впервые встретились, лихорадочная переделка холла, фантастическая игра на
биллиарде, помешательство на танцах и все остальное.
Ну так кто же из пациентов больше нуждался в моей помощи этой ночью?
Ладно, чем помочь помешанной на таблетках Цирцее? Она как- нибудь и
сама справится. Я с пустыми руками вернулся к Шлезингеру, и мы немножко
поболтали о его поездке в Польшу. Почему бы и нет? В бурю хороша любая
гавань.
x x x
Несколько лет назад жена нашего Президента предложила так покончить с
американской манией глотать все подряд: "Просто скажите таблеткам "нет".
x x x
Не исключено, что миссис Берман может "сказать своим таблеткам "нет",
но несчастному Полу Шлезингеру не по силам совладать с ужасными веществами,
которые вырабатывает и вводит в кровь его собственное тело. Ничего ему не
остается, только размышлять о разных безумных вещах. И мне пришлось
выслушивать его бредни насчет того, как бы прекрасно он писал, если бы жил в
Польше, в тюрьме или в подполье, или насчет того, что Книги Полли Медисон -
величайшая литература со времен "Дон-Кихота".
Хорошенькую остроту отпустил Пол на ее счет, хотя говорил совершенно
серьезно, с пафосом и острить не думал. Он назвал ее "Гомером жующей толпы"!
Давайте уж раз и навсегда решим вопрос о достоинствах романов Полли
Медисон. Чтобы решить это для себя, не обременяясь их чтением, я только что
по телефону выспросил мнение ист- хемптонского книготорговца, библиотекаря,
а также вдов нескольких приятелей из группы абстрактных экспрессионистов, у
которых есть внуки-подростки.
Все они сказали примерно одно и то же: "Книги полезные, искренние,
умные, но с литературной точки зрения не более чем поделка".
Вот так. Если Пол Шлезингер не хочет угодить в психушку, то лучше бы
ему молчать, что целое лето он провел за чтением всех подряд романов Полли
Медисон.
x x x
И лучше бы ему, юнцу, не кидаться телом на ту японскую ручную гранату,
ведь с тех пор его периодически отвозят в клинику для припадочных. Природа,
видно, заложила в него не только способности писать, но еще и какой-то
отвратительный механизм, который как часы, примерно раз в три года,
превращает его в ненормального. Бойтесь богов, дары приносящих!
Вчера, перед тем как уснуть, Пол сказал, что ничего не поделаешь,
хорошо это или плохо, но такой уж, видно, он уродился - "особенная я такая
молекула".
- Знаешь, Рабо, пока Великий Расщепитель Атомов не явится за мной,
придется мне такой молекулой и оставаться.
x x x
- А литература, Рабо, - сказал он, - всего лишь отчет посвященного о
разных делах, касающихся молекул, и никому-то она не нужна во всей
Вселенной, кроме немногих молекул, страдающих болезнью под названием
"мысль".
x x x
- Теперь мне все совершенно ясно, - сказал он, - я все понял.
- Ты и в прошлый раз так говорил, - напомнил я.
- Ладно, значит, мне снова все совершенно ясно. У меня на земле только
две миссии: добиться признания великих книг Полли Медисон и познакомить
людей с моей теорией революции.
- Прекрасно, - сказал я.
- Странновато звучит, а?
- Да, странновато.
- Пусть, - сказал он. - Я должен воздвигнуть два монумента. Один - ей,
другой - себе. Через тысячу лет люди будут читать ее книги и обсуждать мою
теорию революции.
- Хорошая мысль, - сказал я.
Выражение лица стало у него хитрым.
- Я ведь никогда не излагал тебе свою теорию? - сказал он.
- Нет.
Он постучал по виску кончиками пальцев.
- Потому что держу ее запертой все эти годы в своем картофельном
амбаре, - сказал он. - Не ты один, старина Рабо, припрятал лучшее
напоследок.
- А что тебе известно о картофельном амбаре? - спросил я.
- Ничего, честное слово, ничего. Но, уж конечно, если старик
крепко-накрепко что-то запирает, значит, припрятал лучшее напоследок, разве
нет? Выходит, молекула понимает молекулу.
- В моем амбаре не самое лучшее и не самое худшее припрятано, хотя
лучшее у меня, сами понимаете, не обязательно хорошее, а уж худшее - хуже не
бывает, - сказал я. - Хочешь знать, что там?
- Конечно, если расскажешь.
- Самое бессодержательное и все-таки самое исчерпывающее человеческое
послание, - сказал я.
- Какое?
- До свидания, - ответил я.
x x x
У меня в доме прием!
А кто готовит еду и постели для моих гостей, самых замечательных гостей
на свете?
Незаменимая Эллисон Уайт! Слава Богу, миссис Берман уговорила ее
остаться!
И хотя миссис Берман говорит, что уже на девяносто процентов закончила
свой последний эпос и скоро собирается вернуться в Балтимор, Эллисон Уайт не
бросит меня сохнуть тут в одиночестве. Во-первых, биржевой кризис,
разразившийся две недели назад, уменьшил спрос на домашнюю прислугу.
Во-вторых, она снова беременна и собирается выносить плод. И потому сама
попросила разрешения остаться с Селестой, по крайней мере на зиму, а я
сказал ей: "Чем дольше, тем лучше".
x x x
Может, надо было по ходу книги ставить вехи, например: "Сегодня
четвертое июля", или: "Пишут, что нынче небывало холодный август, возможно,
это связано с исчезновением озона на Северном полюсе", и прочее в том же
духе. Но я ведь понятия не имел, что получится не только автобиография, но и
дневник.
Позвольте сказать, что уже сентябрь. День труда миновал две недели
назад, как раз, когда разразился крах на бирже. Бах! - и процветания как не
бывало! Бах! - и надо ждать нового лета!
x x x
У Селесты и ее друзей снова начались занятия в школе, и утром она
спросила, что я знаю о Вселенной. Ей надо писать об этом сочинение.
- Почему ты спрашиваешь меня?
- Вы каждый день читаете "Нью-Йорк таймc", - ответила она.
И я рассказал ей, что Вселенная взяла начало от большой клубничины
весом в одиннадцать фунтов, которая взорвалась и разлетелась на куски в семь
минут после полуночи три триллиона лет назад.
- Я же серьезно! - обиделась она.
- А я и рассказываю то, что прочитал в "Нью-Йорк таймc".
x x x
Пол Шлезингер перевез сюда свою одежду и все нужное для работы. Готовит
первый в жизни сборник статей, который назвал так: "Единственный способ
успешно осуществить революцию в любой области человеческой деятельности".
Там вот о чем: изучая историю, Шлезингер пришел к выводу, что разум
большинства людей не способен воспринимать новые идеи, пока им не займется
специально подобранная группа, которая раскрепощает сознание. Если этого не
произойдет, жизнь не изменится, какой бы болезненной, неестественной,
