Говорил, что у нас два сына, которые больше со мной не разговаривают. Они
теперь даже не Карабекяны. Они официально поменяли фамилию на Стил: их отчим
- Рой Стил.
Однажды Терри Китчен спросил меня, зачем я женился, раз уж так обделен
даром семьянина.
- В послевоенных фильмах все женились, - не думая ответил я.
Разговор этот происходил лет через пять после войны.
Мы, должно быть, валялись на раскладушках, я купил их для студии,
которую мы сняли около Юнион-сквер. На этом чердаке Терри не только работал,
но и жил. Я тоже завел привычку проводить там две или три ночи в неделю,
когда обнаружил, что не очень-то мне и рады в квартире на цокольном этаже
неподалеку, где жили жена и дети.
x x x
Чем могла быть недовольна моя жена? Я бросил работу агента по
страхованию жизни в фирме "Коннектикут Дженерал". Почти все время я был
отравлен не только алкоголем, но страстью к закрашиванию огромных полотен
одноцветным Дура-Люксом. Арендовал картофельный амбар и сделал основной
взнос за дом на Лонг- Айленд, где тогда никто не жил.
И в разгар этого семейного кошмара пришло заказное письмо из Италии,
где я никогда не был. Меня просили приехать во Флоренцию, оплачивали
расходы, чтобы я выступил свидетелем в суде по делу о двух картинах, Джотто
и Мазаччо, которые американские солдаты изъяли у немецкого генерала в
Париже. Картины эти передали в мое подразделение экспертов, чтобы внести их
в список и отправить на склад в Гавр, где специально упаковывали и хранили
произведения искусства. Генерал, ясное дело, украл их из частного дома,
когда гитлеровская армия отступала через Флоренцию на север.
Упаковкой в Гавре занимались итальянские военнопленные, до войны
работавшие по этой части. Один из них ухитрился переправить обе картины жене
в Рим, где тайно хранил их, не показывая никому, кроме ближайших друзей.
Настоящие владельцы пытались вернуть картины через суд.
Итак, я отправился во Флоренцию, а в газетах, в связи с процессом,
замелькало мое имя, поскольку за переправку картин из Парижа в Гавр отвечал
я.
x x x
У меня была тайна, которую я до сих пор никому не выдал: кто был
иллюстратором, навсегда им и останется. И так уж получалось, что за своими
композициями из выдавленных цветных полос, наложенных на огромное ровное
поле Сатин-Дура-Люкса, я всегда видел какую-нибудь историю из жизни. Она
приходила в голову сама собой, как незатейливая затасканная мелодия, а
придет - уж не отделаешься: кладу полосу и вижу за ней душу, сущность
какого- нибудь человека, а то и животного.
Я выдавливал полосу, а неумирающий голос иллюстратора нашептывал,
например: оранжевая полоса - душа полярного исследователя, оставшегося в
одиночестве, а белая - душа полярного медведя, который на него сейчас
кинется.
Более того, эти фантазии воздействовали и по-прежнему воздействуют на
мое восприятие реальных сцен жизни. Вот двое болтают на перекрестке, а я
вижу не только их плоть и одежду, но еще узкие вертикальные цветные полосы
внутри них, даже, в общем- то, скорее не полосы, а неяркие неоновые трубки.
x x x
В последний свой день во Флоренции, вернувшись около полудня в отель, я
обнаружил оставленную для меня внизу записку. Вроде бы у меня не было в
Италии знакомых. Записка на дорогой бумаге с величественным гербом гласила:
_На_свете_не_так_уж_много_Рабо_Карабскянов._Если_Вы_и_не_
_тот,_все_равно,_приходите._Я_без_ума_от_армян._А_кто_от_них_не_
_без_ума?_Вы_потрете_ступни_о_мои_ковры,_и_вспыхнут искры._
_Звучит_забавно?_К_черту_современное_искусство._Наденьте_что-_
_нибудь_зеленое._
И подпись: _Мерили,_Графиня_Портомаджьоре_(дочь_шахтера)._
Вот это да!
27
Я позвонил ей из отеля моментально. Она спросила, могу ли я прийти
через час на чай. Конечно, могу! Сердце колотилось как бешеное.
Она жила всего в четырех кварталах от гостиницы, во дворце, построенном
в середине пятнадцатого века Леоном Баттиста Альберти для Инноченцо ди
Медичи Невидимого. Крестообразное здание, четыре крыла, в центре ротонда
двенадцати метров в диаметре, из стен полувыступают восемнадцать коринфских
колонн высотой четыре с половиной метра. Над капителями колонн световой
барабан, стена с тридцатью шестью окнами. А над нею купол, расписанный
изнутри - Богоявление с Вседержителем, Иисусом, Девой Марией и ангелами,
глядящими вниз из облаков, творение Паоло Уччелло. Пол террасы украшен
работой неизвестного мастера, скорее всего венецианца, - фигуры крестьян,
собирающих урожай, выпекающих хлебы, давящих виноград и все такое.
x x x
Несравненный Рабо Карабекян не демонстрирует здесь, позвольте заметить,
ни своей эрудиции, ни уникальной армянской памяти, ни знания метрической
системы мер. Вся информация почерпнута из книги, которая только что вышла в
издательстве "Альфред А. Кнопф Инкорпорейтед" и называется "Сокровища
искусств в частных коллекциях Тосканы", текст и фотографии южнокорейского
политэмигранта по имени Ким Бум Сук. В предисловии сообщается, что это
докторская диссертация Ким Бум Сука по истории архитектуры, написанная им в
Массачусетском технологическом институте. Он изучил и сфотографировал
интерьеры многих богатейших из известных ученым частных домов во Флоренции и
вокруг нее, которые раньше не посещались и не фотографировались
посторонними, а хранящиеся там шедевры не упоминались в каталогах.
Среди этих прежде недоступных частных владений было - приготовьтесь! -
Палаццо Инноченцо Невидимого ди Медичи, в которое я тридцать семь лет назад
проник.
x x x
Палаццо и все, что в нем есть, пять с половиной веков находилось в
частном владении, остается в частном владении и сейчас, после смерти моей
подруги Мерили, графини Портомаджьоре, которая, как написал Ким Бум Сук,
впервые разрешила с фотоаппаратом и измерительными инструментами изучить
дворец. Два года назад, после смерти Мерили, владение перешло к ближайшему
родственнику ее покойного мужа, троюродному брату, миланскому автомобильному
дельцу, а тот сразу же продал его таинственному египтянину, который,
кажется, занимается торговлей оружием. Его имя? Только со стула не
свалитесь: его имя Леон Мамигонян!
Мир тесен!
Он - сын Вартана Мамигоняна, человека, который уговорил моих родителей
вместо Парижа податься в Сан-Игнасио, а значит, если разобраться, по его
милости я остался без глаза. Как мне простить Вартана Мамигоняна?
x x x
Леон Мамигонян купил и все, что было в палаццо, а значит, владеет
теперь собранной Мерили коллекцией абстрактного экспрессионизма - лучшей в
Европе и второй в мире после моей.
Что в них такого, в этих армянах? Отчего они _всегда_ преуспевают? Надо
бы разобраться.
x x x
Как случилось, что я стал обладателем бесценной докторской диссертации
Ким Бум Сука именно тогда, когда начал писать о нашем с Мерили воссоединении
в 1950 году? Опять совпадение, которое люди суеверные, несомненно, воспримут
серьезно.
Два дня назад вдова Берман наглоталась Бог знает каких послевоенных
фармакологических чудес и, сверх меры возбужденная и деятельная, отправилась
в книжный магазин, где, по ее собственным словам, "услышала призыв" книжки,
одной из многих сотен. Книжка сказала, что мне, Рабо Карабекяну, хотелось бы
ее иметь. И Цирцея мне ее купила.
Я как раз начал писать о Флоренции, но она-то этого не знала. Никто не
знал. Она отдала мне книжку, даже не полистав ее, и понятия не имела, что в
ней описано палаццо моей старинной подружки.
Можно сойти с ума, если принимать такие совпадения слишком близко к
сердцу. Можно заподозрить, что во Вселенной происходит многое такое, чего ты
толком не понимаешь.
x x x
Доктор Ким, или доктор Бум, или доктор Сук, не знаю уж, какое из трех
имен - его фамилия, если у корейцев вообще есть фамилия, прояснил два
загадочных вопроса, касающихся ротонды, которые возникли у меня, когда я
имел честь посетить палаццо. Первый: каким образом величественная ротонда
целый день освещена дневным светом? Оказывается, на наружных подоконниках
тридцати шести окон установлены зеркала, еще больше зеркал на крышах
палаццо, они ловят лучи солнца и направляют свет внутрь здания.
Второй вопрос: почему на нижнем этаже большие участки между колоннами
ротонды ничем не украшены? Как мог допустить такое покровитель искусств?
Когда я увидел ротонду, прямоугольники между колоннами покрывала очень
бледная розовато-оранжевая краска, по тону близкая к цвету Сатин-Дура-Люкс,
который назывался "Гавайский вечер".
Доктор Ким, или доктор Бум, или доктор Сук рассказывает, что на этих
стенах резвились полуобнаженные языческие боги и богини, которые навсегда
утрачены. Дело не в том, что поверх них нанесли слой новой краски. Их
соскоблили со стен ротонды во время изгнания Медичи из Флоренции,
начавшегося в 1494 году, то есть через два года после того, как белые
открыли наше полушарие, и длившегося до 1531 года. Фрески уничтожили по
настоянию доминиканского монаха Джироламо Савонаролы, который жаждал
искоренить все следы язычества, отравлявшие, по его мнению, Флоренцию во
времена правления Медичи.
Фрески принадлежали кисти Джованни Вителли, о котором почти ничего не
известно, кроме того, что он, кажется, родился в Пизе. Он, можно сказать,
был Рабо Карабекяном своего времени, а христианский фундаментализм - его
Сатин-Дура-Люксом.
x x x
Ким Бум Сука, между прочим, выдворили из его родной Южной Кореи за
создание союза студентов университета, который требовал улучшения учебных
программ.
Джироламо Савонаролу, между прочим, повесили, а тело его сожгли на
площади перед бывшим Палаццо Инноченцо Невидимого ди Медичи в 1494 году.
Я очень люблю историю. Не понимаю, почему она совсем не интересует
Селесту с приятелями.
x x x
Ротонда палаццо, когда там еще были и языческие и христианские
изображения, теперь мне представляется попыткой Ренессанса создать свою
атомную бомбу. Постройка ее потребовала огромных денег и усилий лучших
тогдашних умов, чтобы в небольшом объеме, в причудливых комбинациях передать
самые мощные силы Вселенной, того, что воспринималось Вселенной в
пятнадцатом столетии.
С тех пор Вселенная, что и говорить, изменилась очень, очень сильно.
x x x
Об Инноченцо Невидимом ди Медичи в книге Ким Бум Сука сообщается вот
что: он был банкиром, что я перевел бы, пользуясь современными понятиями,
как ростовщик и вымогатель или как гангстер. Он был богатейший и самый
необщительный из всего семейства Медичи. Портретов его не писали, за
исключением бюста работы Лоренцо Гиберти, где он запечатлен ребенком. В
пятнадцать лет Инноченцо сам это бюст и разбил, а осколки бросил в Арно.
Балы и праздники он не посещал, сам их не устраивал, по городу передвигался
только в закрытой повозке, чтобы никто его не видел.
Когда завершили строительство палаццо, даже ближайшие его приспешники,
даже высочайшие особы, включая двух его кузенов, которые были Папами,
встречались с ним исключительно в ротонде. Они должны были стоять у стен, а
Инноченцо находился в центре, облаченный в бесформенную монашескую рясу, и
лицо его скрывала маска смерти.
x x x
Он утонул в Венеции, в изгнании. Подводные крылья изобрели еще очень,
очень не скоро.
x x x
Тон Мерили по телефону, когда она приглашала меня прийти к ней в
палаццо немедленно, наряду с признанием, что мужчины в ее жизни сейчас нет,
казалось, гарантировал, что через какие-нибудь два часа я вновь создам
непревзойденный любовный шедевр, но уже не зеленым юнцом, а героем войны,
