вверх, над головами, в пасмурное небо.
Елисея снова замутило тревожное желание проникнуть, преодолеть прост-
ранство до здания клиники, откуда пытался дозвониться Фердинанд, загля-
нуть в палату, узнать, что с ним, что он хотел сказать. Елисею нужно бы-
ло знать, что будет с ними: с Фердинандом, с этими людьми, которые идут
к Белому дому, с солдатами, которых нагнали в город в приземистых, как
жабы, танках, бэтээрах.
В маленьком скверике Елисей увидел стоящего милиционера с брикетом
мороженого. Милиционер откусил крупный кусок, его губы смачно втянули
таящую пенку. В глазах его плавало полное безразличие, пальцами свобод-
ной руки он теребил листочки жидкого кустарника и, видно, не замечал,
как сыплются на дорожку скрученные зеленые лохмотья.
Елисей обогнул здание Киноцентра, ткнулся в закрытый парадный вход,
пошел к заднему входу. Поднялся на третий этаж, прошел по коридору с
открытыми дверями в служебные комнаты. Из коридора были видны наваленные
на столы бумаги, женщины в разных позах за столами, что-то обсуждающие,
бросающие в коридор беглые взгляды.
Елисей толкнул дверь нужной комнаты. За одним из столов, в углу нап-
ротив, сидел еще один непомерно толстый человек, которого он знал очень
давно. Еще в те времена, когда тот был стройным, худым, по-спортивному
быстрым и легким. Тогда его звали Валеркой Есиповым, он учился на сце-
нарном факультете, играл в баскетбол, был другом Елисея. Сейчас это ко-
нусообразное тело, без шеи, измученное полнотой лицо с рыжими подг-
лазьями, плешь с редкими волосами.
Увидев Елисея, Есипов грузно навалился на стол, оттолкнулся руками,
встал, подхватил суковатую полированную палку и двинулся навстречу, тя-
жело опираясь на палку. Наверное, сделал это специально, потому что знал
о недобром отношении Елисея к нему и хотел погасить неприязнь видом сво-
ей тяжести и беспомощности. Елисей заторопился навстречу, быстро проб-
рался меж столами, чтобы остановить неуклюжее движение Есипова. Но тот
продолжал переставлять тумбообразные ноги.
- Со свиданьицем, мы сегодня в положении, - хихикнул он. - Зря торо-
пишься. Спустимся в ресторан, там и поговорим.
Он стал протискиваться дальше среди столов к двери, а Елисей поплелся
за ним. Если бы не Фердинанд, то Елисей смело бы сказал, что все чрез-
мерно толстые люди вызывают у него неприязнь из-за своей склонности к
порочности. Чревоугодие - так непременно. Но сравнивая Фердинанда и Ва-
лерку Есипова он вынужден был признать, что и чревоугодие, и излишняя
толщина никак не связаны со склонностью к пороку. Насколько к Фердинанду
Елисей испытывал симпатию, и сама толща его вся была пронизана доброду-
шием, сердечностью, настолько же Есипов вызывал нутряную неприязнь, как
будто взгляд его, каждая частица непомерного тела источали тяжесть и
смрад лжи.
Пока они брели по коридору Елисей пытался перебрать на память своих
знакомых толстяков. Набиралось не так уж и много, поэтому не стал обе-
щать и напрямую связывать злодейство с толщиной брюха. Но все-таки беге-
мотоподобный зад Есипова, колыхавшийся впереди, вызывал у него только
раздражение.
На лифте они спустились на два этажа ниже, доползли до ресторана.
Есипов уверенно завернул в затемненный угол и повалился в широкое крес-
ло, видимо, специально для него стоящее у стены, за крайним столиком. Он
махнул официанту, и его лицо радостно оживилось.
- Сейчас перекусим немного, - нос его потянулся в сторону кухни, от-
куда сочились раздражающие аппетитные запахи. Он крякнул оживленно и
только спустя секунды глянул в упор на Елисея, его глубоко вдавленные
глаза сузились и замерли, словно выискивая отклик. - Все не можешь за-
быть? Может, рассудить - так глупость детская? Уже двадцать лет прошло!
- Он закатил глаза и покачал головой. - Неужели это все с нами было? -
Снова вонзился глазами в Елисея. - Не пробовал итоги подбивать?
- Зачем я тебе нужен? - Это были первые слова, которые Елисей сказал
ему за эти самые двадцать лет.
- Тебе начальство разве не доложило?
- Говорили, а все-таки?..
- Глупости все, мелочи. - Он еще сильнее надвинулся на стол. - А, мо-
жет, покаяться я хочу, грехи замолить ,а?..
- Почему я? У тебя исповедников достаточно было.
- Издеваешься... А ты не отталкивай, Елисеюшка. Страшно мне!
Только сейчас Елисей заметил, что лицо у него нешуточно бледное, на
лбу и под носом высыпали капли пота.
- Прямо здесь? - спросил Елисей, удивленный его видом и просьбой.
- А где? В конторе или в "Жигулях" моих? В троллейбусе... где? В цер-
ковь переться, так стыдно будет, да и передумаю по дороге. Они ведь та-
кие же чиновники, такая же контора... шоу-бизнес, - с присвистом проши-
пел он. - Там мои грехи не замолить. - Почему я? - изумление Елисея не
проходило.
- Ты! - горячо выпалил он, брызгая слюной. - Именно ты... Я не слу-
чайно, я думал. На тебе ведь карьеру я начал. Ну, понимаешь? - Он глянул
заискивающе, ждал.
Елисей прекрасно понимал, еще бы ему не понять. Он хорошо помнил, как
таскали его по начальству, мытарили комсомольские юноши, а потом выста-
вили со второго курса без всякой надежды, без будущего, с клеймом прока-
женного. И только он один знал, кто такой Валерий Есипов и чем ему обя-
зан.
- Я сейчас спать не могу. Мне страшно, ужас!
У него в горле забулькало, зашипело, он всхлипнул. Лицо дрогнуло. Он
закрыл глаза рукой и затих.
Подошел официант, стал расставлять закуски. Есипов не двигался. Когда
официант отошел, Валерка открыл лицо, схватил вилку и, низко наклонив
голову, стал есть, сопя и причмокивая. Елисей тоже принялся жевать, му-
чимый раздражением от того, что Есипов всколыхнул всю давнюю муть, не-
нужную, казалось, позабытую, сейчас даже смешную.
Никогда он ни о чем не жалел. Ничего иного ему не требовалось.
Единственное, что хотелось понять, зачем о н и это делали, для чего. Во
имя чего суетились, предавали, продавали?
О том, что Есипов - главный герой его злоключений, он лишь догадывал-
ся. Никаких явных фактов у него не было, и не могло быть. Просто одно за
другим копилось, тяготило, как гирьки на весах, пока не сложилось все и
не озарила убежденность. Каждая мелочь сама по себе почти ничего не зна-
чила. Хотя один эпизод был весьма отвратителен.
Однажды Валерка затянул его посмотреть матч на первенство вузов по
баскетболу. Не помнилось уже, с кем играли. Игра шла обычно: стукота ме-
ча, крики немногочисленных болельщиков, потные, разгоряченные игроки.
Потом гости вырвались вперед, и разрыв стал расти. Почти все очки наби-
рал длинный мосластый парень с сонным выражением на лице, как будто он
только что оторвал от подушки всклокоченную с рыжиной голову - открыл
глаза и очень удивился свету. Вид-то сонный, но двигался он стреми-
тельно, кидал по кольцу почти без промаха.
Переломилось все в одно мгновение, которое для Елисея как бы растяну-
лось в несколько кадров замедленного кино. Всклокоченный парень получил
пас, метнулся, ускоряясь, к кольцу. Сбоку, словно прилип к нему, Валер-
ка, они сделали в такт три шага - и ноги парня схлестнулись. Он врезался
в стойку щита и свалился на пол без движения. Засуетились игроки, тре-
нер, замелькал белый халат. Когда парня проносили на носилках, с которых
свешивались его ноги, Елисей увидел кровь на голове, левая рука неудобно
лежала вдоль тела и казалась чужой.
Мимо прошел с довольным видом Валерка и подмигнул: - Теперь мы их
сделаем.
Он сказал это бестрепетно, словно ничего не произошло. Чуть позже па-
мять вытолкнула эти почти забытые слова, когда Есипов похвалялся знанием
разных приемчиком устранения с площадки соперников. Надо было, рассказы-
вал он, пристроиться сбоку к сопернику, сделать два-три шага, ставя ногу
в ногу, а потом слегка коленом подсечь ногу соседа - и он свалится, как
бревно... Елисей сообразил, что именно таким приемом Валерка и подкосил
рыжего парня, без колебания и сожаления, как будто смахнул с поля шах-
матную фигуру.
В другой раз, когда дело Елисея шло к развязке, он заметил физиономию
Есипова недалеко от кабинета, куда был вызван начальством на разборку.
Валерка увидел его, и тут же юркнул в группу студентов, спешивших по ко-
ридору. Не было никакой явной причины прятаться. Это была осечка с его
стороны.
Дальнейшее раскрытие Валерки происходило заочно, после изгнания Ели-
сея из института. Доходили отрывочные слухи о блатной подоплеке его пос-
тупления в институт, об удачном, не по способностям, распределении в
знаменитую киностудию. Так и наслаивалось одно на другое, пока не роди-
лась уверенность в его прямой причастности к судьбе Елисея...
Есипов стал жевать медленно, глянул на Елисея, отодвинул опустошенную
тарелку.
- У меня все было, - он придвинулся. - Деньги, зрелище, бабы, краса-
вица жена, знаменитость. Я получал все, что желал... Все, все было! Зна-
ешь такое, когда разматываешь предысторию какой-нибудь пакости... Ну,
чтобы переиначить, избежать, хотя бы мысленно. И всегда находишь такой
момент: слово, движение, ход. С которого, понимаешь, все становится не-
отвратимо. Говорят, Чернобыля не было бы, если бы оператор на пять се-
кунд раньше нажал какую-то кнопку. До этой точки можно было все изме-
нить, а после - никакими силами. Как на машине нужный поворот проско-
чишь. Сейчас - и неотвратимо. И все, что было - ничто. Ничто! - прошипел
он, губы его тряслись и кривились уголками вниз. - У меня ноги холодеют.
А что остановит? Что удержит? Блистательная жена? К чему блиста-
тельность? И не так все... Деньгами не откупишься никакими. Пробовал.
Врачи - такие же ханурики. Гребли охапками, все утешали. Один... один!..
нашелся, сказал, что не надо тратиться. - У Валерки в горле жалобно
пискнуло. - Сказал, подлецов только в соблазн вводить. А может, лучше
платить? - Он умоляюще глянул на Елисея. - Хоть утешать будут. За деньги
все врут.
- Чем же я могу помочь? - спросил Елисей.
Ему было жалко Есипова. Трясущиеся щеки, короткие толстые пальцы,
скребущие по столу. Жалко было того стройного, веселого парня, который
утонул в этом толстом пропитанном недугом теле.
- По ночам страшно, - глаза Есипова застыли от воспоминания ночных
кошмаров, - особенно. Проснусь посреди ночи - и все, так до утра и ма-
юсь... - Его лицо наконец очнулось, он сказал тихо: - Ты не смейся. Не
случайно тебе говорю. Когда вспомнил тебя, впервые стал засыпать спокой-
но. Вспомню - сразу снимается все.
Он грустно вздохнул, обиженно по-детски насупился. У Елисея не прохо-
дило ощущение, что он немного пьян, "под наркозом", как он когда-то в
юности говаривал.
- Догадывался, что ты все знаешь. Вычислил. Случайности, они нанизы-
ваются. Помнишь, в коридоре столкнулись. А потом, уже после, через нес-
колько лет, в метро пересеклись. О-о, я помню твой взгляд! Ты знал уже
тогда. А главное - на выставке в этом, в Доме учителя, твою картину ви-
дел. Ты там людей наподобие грибов изобразил. Такие серые, ха-ха, как
поганки, в небо тянутся, а ноги этакими грибницами в землю корнями ухо-
дят. Переплетаются, совокупляются, - прошипел зло Есипов. - Один черный,
страшный - это я. - Он покачал головой. - Сходство я уловил. По этому
сплетению и понял, что ты все знаешь. Да, мы крепко заплетены. Иной, ду-
маешь, козявка, а копнешь его - и голова кругом пойдет... А один человек
на картине, светлый такой, вырвался, помнишь, белым шлейфом в небо под-
нимается. Это ты... Я сразу понял. Ты еще тогда оторвался от этой сляко-
ти. Может, если бы не я, и тебя бы затянуло? А, вместе с нами?..
Он смотрел долго на Елисея.
- Или другое. Ты можешь мне сказать?.. Я запомнил, как твоя картина
толкнула меня тогда. И сейчас - вспомню ее, и что-то отпускает внутри.
Елисей, конечно, помнил эту выставку. Единственную, куда удалось
