Андроновна.-- Ромахин освобожден от этой должности и...
-- Минуточку,-- смущаясь, вмешался райкомовский
представитель.-- Зачем же так категорически? Николай
Григорьевич пока не освобожден, вопрос пока не решен, и давайте
пока воздержимся.
-- Возможно, я не права с формальной стороны. Однако я,
как честный педагог...
Ей стало неуютно, и нотка торжества исчезла из ее тона.
Она уже оправдывалась, а не вещала, и класс заулыбался.
Заулыбался презрительно и непримиримо.
-- Прекратите смех! -- крикнула Валентина Андроновна, уже
не в силах ни воздействовать на класс, ни владеть собой.--Да, я
форсирую события, но я свято убеждена в том, что...
Распахнулась дверь, и в класс влетела Зина Коваленко.
Задыхалась--видно, бежала всю дорогу,--затворила за собой
дверь, привалилась к ней спиной, широко раскрытыми глазами
медленно обвела класс.
-- А Люберецкая? -- спросила Валентина Андроновна.-- Ну,
что ты молчишь? Я спрашиваю: где Люберецкая?
-- В морге,--тихо сказала Зина, сползла спиной по двери и
села на пол.
Глава восьмая
В дни, что оставались до похорон, никто из их компании в
школе не появлялся. Иногда -- чаще к большой перемене --
забегал Валька, а Ландыс вообще куда-то пропал, не ночевал
дома, не показывался у Шеферов. Артем с Пашкой долго искали его
по всему городу, нашли, но ни родителям, ни ребятам ничего
объяснять не стали. Они почти не разговаривали в эти дни, даже
Зина примолкла.
Следствие уложилось в сутки -- Вика оставила записку: "В
смерти моей прошу никого не винить. Я поступаю сознательно и
добровольно". Следователь показал эту записку Искре. Искра
долго читала ее, смахнула слезы.
-- Что она сделала с собой?
-- Снотворное,-- сказал следователь, вновь подшивая
записку в "Дело".--Много было снотворного в доме, а она-- одна.
-- Ей было... больно?
-- Она просто уснула, да поздно спохватились. Тетя ее
аккурат в этот день приехала, видит, девочка спит, ну и не
стала будить.
-- Не стала будить...
Следователь не обратил внимания на вздох. Полистал бумаги
-- тощая папочка была, писать-то нечего,-- спросил не глядя:
-- Слушай, Искра, ты же с ней все дни вместе -- вот тут
твои показания. Как же ты не заметила?
-- Что надо было заметить?
-- Ну, может, обидел ее кто, может, жаловалась, может, что
говорила. Припомни.
-- Ничего она особенного не говорила, ни на кого не
жаловалась и никого не обвиняла.
-- Это мы знаем. Я насчет обид. Ну, понимаешь, гак,
по-девичьи.
-- Ничего не было, все спокойно. В Сосновку накануне
ездили...-- Искра впервые подняла глаза, спросила с трудом: --
А хоронить? Когда будут хоронить?
-- Это ты у родственников спроси.-- Следователь дописал
страничку, подал ей.-- Прочитай и распишись. Тут. "Дело" я
закрываю за отсутствием состава преступления. Чистое
самоубийство на нервной почве.
Искра пыталась сосредоточиться, но не понимала, что
читает, и подписала не дочитав. Встала, пробормотала "до
свидания", пошла.
-- А насчет похорон ты у родственников узнай,-- повторил
следователь.
-- Нет у нее родственников,-- машинально сказала она.
думая в тот момент, что во всем виноват Люберецкий и что было
бы справедливо, если б он немедленно узнал, как погубил
собственную дочь.
-- Я же говорю, тетка приехала. На улице ждали Лена и
Зина: их тоже вызывали, но допросили раньше Искры. Они стали
рядом, ни о чем не спрашивая.
-- Пошли,-- сказала Искра, подумав.
-- Куда?
-- Тетя ее приехала,-- Искре было трудно выговорить имя
"Вика", и она бессознательно заменяла его местоимениями.--
Следователь сказал, что насчет похорон надо у родственников
узнать.
Зина тяжело вздохнула. Шли молча, и чем ближе подходили к
знакомому дому, тем все короче становились шаги. А перед
подъездом затоптались, нерешительно переглядываясь.
-- Ох, трудно-то как!-- еще раз вздохнула Зиночка.
-- Надо,-- сказала Искра.
-- Надо,-- эхом повторила Лена.-- Это в детстве -- "хочу
-- не хочу", а теперь -- "надо или не надо". Кончилось наше
детство, Зинаида.
-- Кончилось,-- грустно покивала Зина.
Они еще раз глянули друг на друга, и первой к дверям пошла
Искра. Ей тоже было трудно, тоже не хотелось сюда входить, но
она лучше всех была подготовлена к подчинению короткому, как
удар, слову "надо".
И опять никто не отозвался на звонок, никто не шевельнулся
там, в наглухо зашторенной, дважды опустевшей квартире. Только
на этот раз Искра не стала оглядываться в поисках поддержки, а
толкнула дверь и вошла. Могильная тишина стояла в квартире.
Тускло светилось в полумраке старинное зеркало, и Зина впервые
посмотрела в него равнодушно.
-- Есть здесь кто-нибудь? -- громко спросила Искра. Никто
не отозвался. Девочки переглянулись.
-- Нет никого.
-- Этого не может быть...
Искра осторожно заглянула в столовую: там было пусто.
Пусто было на кухне и в спальне отца: остались опечатанный
кабинет и комната Вики, перед которой Искра замерла в
нерешительности.
-- Ну чего ты боишься? -- вдруг злым шепотом спросила
Лена.-- Ну давай я войду.
И отпрянула: на кровати лежала женщина. Лежала на спине,
странно вытянув торчащие из-под платья прямые, как палки, ноги.
Неподвижные руки ее крепко прижимали к груди фотографию Вики:
они хорошо знали эту окантованную фотографию.
-- Мертвая...--беззвучно ахнула Зина.
-- Дышит, кажется,-- неуверенно сказала Лена. Искра
подошла, заглянула в остановившиеся, бессмысленные глаза.
-- Послушайте...-- Она запоздало вспомнила, что не знает,
как зовут тетю Вики.--Товарищ Люберецкая...
-- Мертвая, да? -- в ужасе шептала сзади Зина.-- Мертвая?
-- Товарищ Люберецкая, мы подруги Вики. Чуть дрогнули
замершие веки. Искра собрала все мужество, тронула женщину за
руку.
-- Послушайте, мы подруги Вики, мы учимся в одном... Она
замолчала: "учимся?". Нет, "учились": теперь надо говорить в
прошлом времени. Все в прошлом, ибо это прошлое прочно вошло в
их настоящее.
-- Мы учились вместе с первого класса...
Нет, ее не слышали. Не слышали, хотя она говорила громко и
четко, заставляя себя все время глядеть в остановившиеся
зрачки.
-- Ну что? -- нетерпеливо спросила Лена.
-- Звони в "скорую".
Пока Лена дозвонилась, пока приехала "скорая помощь", они
пытались своими средствами привести женщину в чувство. Брызгали
на нее водой, подносили нашатырный спирт, терли виски. Все было
тщетно: женщина по-прежнему не шевелилась, ничего не слышала и
лежала, вытянувшись, как доска. Впрочем, врачи "скорой" тоже
ничего не добились. Сделали укол, взвалили на носилки и унесли,
так и не сумев вынуть из рук портрет Вики. Хлопнули дверцы
машины, взревел и затих вдали мотор, и девочки остались одни в
огромной вымершей квартире.
-- Как в склепе,-- уточнила Зина.
-- Что же нам делать? -- вздохнула Лена.-- Может, в
милицию?
-- В милицию? -- переспросила Искра.-- Конечно, можно и в
милицию: пусть Вику хоронят как бродяжку. Пусть хоронят, а мы
пойдем в школу. Будем учиться, шить себе новые платья и читать
стихи о благородстве.
-- Но я же не о том, Искра, не о том, ты меня не поняла!
-- Можно и в милицию,-- не слушая, жестко продолжала
Искра.-- Можно...
-- Только что мы будем говорить своим детям? -- вдруг
очень серьезно спросила Зина.-- Чему мы научим их тогда?
-- Да, что мы будем говорить своим детям? -- как эхо,
повторила Искра.-- Прежде чем воспитывать, надо воспитать себя.
-- Я дура, девочки,-- с искренним отчаянием призналась
Лена.-- Я дура и трусиха ужасная. Я сказала так потому, что не
знаю, что нам теперь делать.
-- Все мы дуры,-- вздохнула Зина.-- Только умнеть
начинаем.
-- Наверное, все знает мама Артема.-- Искра приняла
решение и яростно тряхнула волосами.-- Она старенькая, и ей
наверняка приходилось... Приходилось хоронить. Зина, найди
ключи от квартиры... Мы запрем ее и пойдем к маме Артема и... И
я знаю только одно: Вику должны хоронить мы. Мы!
Мама Артема молча выслушала, что произошло в доме
Люберецких, горестно покачала седой головой:
-- Вы правильно рассудили, девочки, это ваша ноша. Мы
говорили с Мироном и знали, что так оно и будет.
Искра не очень поняла, что имела в виду мама Артема, но ей
сейчас было не до того. Ее пугало то, что ожидалось впереди:
Вика, которую надо было где-то получать, куда-то класть,
как-то везти. Она никогда не была на похоронах, не знала, как
это делается, и потому думала только об этим.
-- Мирон, ты пойдешь с девочками,--объявила мама.
-- Завтра в девять, девочки,-- сказал отец Артема.-- Утром
я схожу на завод и отпрошусь.
Эти дни Искра жила, не замечая ни времени, ни окружающих.
Не могла ни читать, ни заниматься, и, если оказывалась без
дела, бесцельно слонялась по комнате.
-- Пора брать себя в руки. Искра,-- сказала мать, наблюдая
за нею.
-- Конечно,-- тут же бесцветно согласилась Искра. Она не
оглянулась, и мать, украдкой вздохнув, с неудовольствием
покачала головой.
-- В жизни будет много трагедий. Я знаю, что первая --
всегда самая страшная, но надо готовиться жить, а не
тренироваться страдать.
-- Может быть, следует тренироваться жить?
-- Не язви, я говорю серьезно. И пытаюсь понять тебя.
-- Я очень загадочная?
-- Искра!
-- У меня имя -- как выстрел,--горько усмехнулась дочь.--
Прости мама, я больше не перебью.
Но мать уже была сбита неожиданными и так не похожими на
Искру выпадами. Сдержалась, судорожным усилием заглушив волну
раздражения, дважды прикурила горящую папиросу.
-- Самоубийство -- признак слабости, это известно тебе?
Поэтому человечество исстари не уважает самоубийц.
-- Даже Маяковского?
-- Прекратить!
Мать по-мужски, с силой ударила кулаком по столу.
Пепельница, пачка папирос, спички -- все полетело на пол. Искра
подняла, принесла веник, убрала пепел и окурок. Мать молчала.
-- Прости, мама.
-- Сядь. Ты, конечно, пойдешь на похороны и... и это
правильно. Друзьям надо отдавать последний долг. Но я
категорически запрещаю устраивать панихиду. Ты слышишь?
Категорически!
-- Я не очень понимаю, что такое панихида в данном случае.
Вика успела умереть комсомолкой, при чем же здесь панихида?
-- Искра, мы не хороним самоубийц за оградой кладбища, как
это делали в старину. Но мы не поощряем слабовольных и
слабонервных. Вот почему я настоятельно прошу... нет, требую,
чтобы никаких речей и тому подобного. Или ты даешь мне слово,
или я запру тебя в комнате и не пущу на похороны.
-- Неужели ты сможешь сделать это, мама? -- тихо спросила
Искра.
-- Да.--Мать твердо посмотрела ей в глаза.--Да. потому что
мне небезразлично твое будущее.
-- Мое будущее! -- горько усмехнулась дочь.-- Ах, мама,
мама! Не ты ли учила меня, что лучшее будущее--это чистая
совесть?
-- Совесть перед обществом, а не...
Мать вдруг запнулась. Искра молча смотрела на нее, молча
ждала, как закончится фраза, но пауза затягивалась. Мать
потушила папиросу, обняла дочь, крепко прижала к груди.
-- Ты единственное, что есть у меня, доченька.
Единственное. Я плохая мать, но даже плохие матери мечтают о
том, чтобы их дети были счастливы. Оставим этот разговор: ты
умница, ты все поняла и... И иди спать. Иди, завтра у тебя
