очень тяжелый день.
Завтрашнего дня Искра боялась настолько, что долго не
могла уснуть. Боялась не самих похорон: отец Артема и Андрей
Иванович Коваленко сделали все, что требовалось, только не
добились машины. Оформили документы, нашли место на кладбище,
договорились обо всем, но машины так и не дали...
-- Ладно,-- сказал Артем.-- Мы на руках ее понесем.
-- Далеко,-- вздохнула мама.
-- Ничего. Нас много.
Нет, Искра боялась не самих похорон: она боялась первого
свидания со смертью. Боялась мгновения, когда увидит мертвую
Вику, боялась, что не выдержит этого, что упадет или -- еще
ужаснее -- разрыдается. Разрыдается до крика, до воя, потому
что этот крик, этот звериный вой глухо ворочался в ней все эти
дни.
Утром за нею зашли Зиночка, Лена и Роза.
-- Так надо, мама сказала,-- строго пояснила Роза.-- Вы
девчонки еще сопливые, а там женщина нужна.
-- Спасибо, Роза,-- с облегчением вздохнула Искра.-- Вот
ты и командуй.
-- К мим пошли. Ключи у тебя? Ну, к Люберецким, чего ты на
меня смотришь? Надо же белье взять, платьице понаряднее.
-- Да, да.--Искра отдала ключи.--Знаешь, я об этом и не
подумала.
-- Я же говорю, здесь женщина нужна.
-- У нее розовое есть,-- сказала Зина.-- Очень красивое
платьице, я всегда завидовала.
Роза и девочки ушли к Люберецким. Искра побежала в школу:
ее тревожило, что народу будет мало, а гроб придется нести от
центра до окраины, и у ребят не хватит сил. Она собиралась
поговорить с Николаем Григорьевичем, чтобы он разрешил пойти на
похороны всему их классу, а не только ближайшим друзьям:
несмотря на многозначительные слова Валентины Андроновны на том
памятном собрании, никто пока директора от должности не
освобождал. Уроки к тому времени должны были бы начаться, но во
дворе школы народу было -- не пробиться. Младшие бегали, орали,
визжали, толкали девчонок; старшие стояли непривычно тихо,
стихийно собравшись по классам.
-- Что тут происходит?
-- Школа закрыта! -- с восторгом сообщил какой-то
пятиклассник.
Искра начала пробиваться вперед, когда дверь распахнулась
и на крыльцо вышли директор, Валентина Андроновна и несколько
преподавателей. Николай Григорьевич окинул глазами двор, поднял
руку, и сразу стало тихо.
-- Дети! -- крикнул директор.-- Сегодня не будет занятий.
Младшие могут идти по домам, а старшие... Старшие проводят в
последний путь своего товарища. Трагически погибшую ученицу
девятого "Б" Викторию Люберецкую.
Не было ни криков, ни гомона: даже самые маленькие
расходились чинно и неторопливо. А старшие не тронулись с
места, и в тишине ясно слышался захлебывающийся шепот Валентины
Андроновны:
-- Вы ответите за это. Вы ответите за это.
Старшие классы и по улицам шли молча. Прохожие
останавливались, долго глядели вслед странной процессии,
впереди которой шли директор, математик Семен Исакович и
несколько учительниц. У рынка Николай Григорьевич остановился:
-- Девочки, купите цветов.
Он выгреб из карманов все деньги и отдал их девочкам из 10
"А". И математик достал деньги, и учительницы защелкали
сумочками, и старшеклассники полезли в карманы, и все это -- и
директорская зарплата, и рубли преподавателей, и мелочь на
завтраки и кино,-- все ссыпалось в новенькую модную кепку
Сергея, которую он почему-то нес в руке.
Во двор морга пустили немногих, и остальные ждали у ворот,
запрудив улицу. А во дворе толпился весь 9 "Б", но Искра сразу
увидела Ландыса. У ног Жорки стоял обвязанный мешковиной куст
шиповника с яркими ягодами, а сам Ландыс курил одну папиросу за
другой, не замечая, что рядом остановился Николай Григорьевич.
И все молчали. Молчал 9 "Б" у входа в морг, молчали
старшеклассники на улице, молчали учительницы младших классов.
А потом из морга вышел Андрей Иванович Коваленко и негромко
сказал:
-- Готово. Кто понесет.
-- Мешок не забудьте,-- сказал Жорка.
За ним шли Артем, Пашка, Валька, кто-то еще из их ребят и
даже тихий Вовик Храмов. А Николай Григорьевич принял от
Ландыса куст шиповника и снял кепку. И все повернулись лицом к
входу и замерли.
И так длилось долго-долго, невыносимо долго, а потом из
морга вынесли крышку гроба, а следом на плечах ребят медленно
выплыла Вика Люберецкая и, чуть покачиваясь, проплыла 00 двору
к воротам.
-- Стойте! -- крикнула Роза; она вышла вслед за гробом.--
Невесту хороним. Невесту! Зина, возьми два букета. Дайте ей
белые цветы.
Зина строго шла впереди, а за нею, за крышкой и гробом,
что плыл выше всех, на всю длину улицы растянулась процессия.
Странная процессия без оркестра и рыданий, без родных и
родственников и почти без взрослых: они совсем потерялись среди
своих учеников. Так прошли через город до окраинного кладбища.
Ребята менялись на ходу, и лишь Жорка шел до конца, никому не
уступив своего места у ног Вики, и возле могилы не мог снять с
плеча гроб. К нему подскочил Пашка, помог.
Вика лежала спокойная, только очень белая -- белее цветов.
Начался мелкий осенний дождь, но все стояли не шевелясь, а
Искра смотрела, как постепенно намокают и темнеют цветы, как
стекает вода по мертвому лицу, и ей хотелось накрыть Вику,
упрятать от дождя, от сырости, которая теперь навеки останется
с нею.
-- Товарищи! -- вдруг очень громко сказал директор.--
Парни и девчата, смотрите. Во все глаза смотрите на вашу
подругу. Хорошо смотрите, чтобы запомнить. На всю жизнь
запомнить, что убивает не только пуля, не только клинок или
осколок -- убивает дурное слово и скверное дело, убивает
равнодушие и казенщина, убивает трусость и подлость. Запомните
это ребята, на всю жизнь запомните!..
Он странно всхлипнул и с размаху закрыл лицо ладонями,
точно ударил себя по щекам. Учительницы подхватили его, повели
в сторону, обняв за судорожно вздрагивающие плечи. И снова
стало тихо. Лишь дождь шуршал.
-- Зарывать, что ли? -- ни к кому не обращаясь, сказал
мужик с заступом.
Искра шагнула к гробу, вскинула голову:
До свиданья, друг мои, до свиданья.
Милый мои, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди...
Она звонко, на все кладбище кричала последние есенинские
строчки. Слезы вместе с дождем текли по лицу, но она ничего не
чувствовала. Кроме боли. Ноющей, высасывающей боли в сердце.
Рядом, обнявшись, плакали Лена и Зиночка. Рыдающую в голос
Розу с двух сторон поддерживали отец и Петька, забыв о ссоре и
торжественных проклятиях. Громко всхлипывал Вовик Храмов, тихий
отличник, над которым беззлобно и постоянно потешался весь
класс все восемь лет.
-- Не уберег я тебя, девочка,-- сдавленно сказал
Коваленко.-- Не уберег...
-- Прощайтесь! -- крикнула Роза, ладонями вытирая лицо.--
Пора уж. Пора.
Подошла к гробу, встала на колени в жидкую скользкую
грязь, погладила Вику по мокрым волосам, прижалась губами к
высокому белому лбу.
-- Спи.
А потом забили гвоздями крышку, гроб спустили в могилу,
насыпали холм, и все стали расходиться. Только Ландыс с Артемом
долго еще возились, сажая куст в изголовье. А девочки, Пашка и
Валька терпеливо ждали у заваленной мокрыми цветами свежей
могилы. И возвращались молча, но Зина уже не выдерживала этого
молчания. Оно гнуло ее, пугало тем, что никак не кончается,
становясь все нестерпимее и мучительнее.
-- Грязные вы какие,-- вздохнула она, оглядев Артема и
Жорку.-- Вас стирать и стирать.
Никто не ответил. Она поняла, что сказала не то, но
молчать уже не было сил.
-- Все ревели. Даже Вовик Храмов.
-- Счастливый,-- вдруг глухо произнес Артем.-- Нам бы с
Жоркой зареветь, куда как хорошо бы было.
И расстались молча, кивнув друг другу. Только Лена
спросила:
-- До завтра?
-- Может быть,-- сказала Искра.
Разошлись. И, уже подходя к дому, Искра вдруг вспомнила,
что не видела сегодня Сашку Стамескина. Ни у морга, ни на
кладбище. Ей стало как-то не по себе, и она начала лихорадочно
припоминать всех, все лица, твердя, что Сашка был там, был, не
мог не быть. Но лицо его не всплывало ни возле гроба, ни
поодаль -- не всплывало нигде, и Искра поняла, что его
действительно не было там, куда никого не приглашают.
-- Тебе тут открытка с почты,-- сказала любопытная
соседка.
Это оказалось извещением на заказную бандероль. Почерк был
знакомым, но чей он, Искра никак не могла вспомнить. Ей
почему-то очень хотелось узнать этот легкий аккуратный почерк,
очень хотелось, и она, не раздеваясь, прошла к себе за шкаф,
напряженно размышляя, кто же мог прислать ей бандероль. Сзади
хлопнула дверь. Искра знала, что вернулась мама, и не
оглянулась.
-- Встать!
Искра привычно вскочила. Мать с перекошенным, дергающимся
лицом лихорадочно рвала ремень, которым была перетянута ее
мокрая чоновская кожанка.
-- Ты устроила панихиду на кладбище? Ты?..
-- Мама...
-- Молчать! Я предупреждала! -- Ремень расстегнулся, конец
его гибко скользнул на пол, пряжку мать крепко сжимала в
кулаке.
-- Мама, подожди...
Ремень взмыл в воздух. Сейчас он должен был опуститься на
ее голову, грудь, лицо -- куда попадет. Но Искра не закрылась,
не тронулась с места. Только побледнела.
-- Я очень люблю тебя, мама, но, если ты хоть раз, хоть
один раз ударишь меня, я уйду навсегда.
Она сказала это тихо и спокойно, хотя ее всю трясло.
Ремень хлестко ударил по полу рядом. Искра дрожащими руками
зачем-то поправила старенькое мокрое пальтишко и села к
столу.'Спиной к матери.
Она смотрела на извещение, но уже ничего не понимала.
Слышала, как упал на пол солдатский ремень, как мать прошла к
себе, как тяжело скрипнул стул и чиркнула спичка. Слышала, и ей
было до боли жаль мать, но она уже не могла встать и броситься
ей на шею. Она уже сделала шаг, сделала вдруг, не готовясь, но,
сделав, поняла, что идти нужно до конца. До конца и не
оглядываясь, как бы ни были болезненны первые шаги. И поэтому
продолжала сидеть, незряче глядя на извещение о бандероли,
написанное таким неуловимо знакомым почерком. За спиной опять
скрипнул стул, раздались шаги, но Искра не шевельнулась. Мать
подошла к шкафу, что-то искала, перекладывала.
-- Переоденься. Все переодень -- чулки, белье. Ты насквозь
мокрая. Пожалуйста.
Искра вздрогнула от незнакомых нежных и усталых интонаций.
Ей вдруг захотелось броситься к матери, обнять ее и заплакать.
Зареветь, зарыдать отчаянно и беспомощно, как в детстве. Но она
сдерживала себя и опять не обернулась.
-- Хорошо.
Мать постояла, аккуратно положила белье на кровать и тихо
ушла на свою половину. И снова чиркнула спичка.
Глава девятая
Искра так и не поняла, кто послал ей заказную бандероль,
но смутное беспокойство не оставило ее и утром. Она долго
разглядывала извещение, уже догадываясь, но со страхом отгоняла
от себя догадку. А она росла помимо ее воли, и Искра решила
сначала зайти на почту: она уже не могла ждать.
На аккуратной бандероли адрес был написан печатными
буквами, а отправитель не указан вообще. По виду это были
книги, и Искра, забыв о школе, бегом вернулась домой. Едва
влетев в комнату, рванула упаковку и села, уронив на колени
знакомый томик Есенина и книжку писателя с иностранной фамилией
"Грин".
-- Ах, Вика, Вика,-- со взрослой горечью прошептала она.--
Дорогая ты моя Вика...
Искра долго гладила книги дрожащими руками, боясь раскрыть
и обнаружить надписи. Но надписей не было, только в Грине
