времени и непогод колокол. Его слабый звон и слышал в лесу Черный Ры-
царь.
В полумраке сгустившихся сумерек открылась взорам путника эта мирная
и спокойная картина, внушая ему твердую надежду на пристанище, так как
одной из непременных обязанностей отшельников, удалявшихся на житье в
леса, было гостеприимство, оказываемое запоздавшим или сбившимся с доро-
ги путникам.
Рыцарь не терял времени на то, чтобы рассматривать в подробностях
описанную нами картину, а, соскочив с коня и поблагодарив святого Юлиана
- покровителя путешественников за ниспослание ему надежного ночлега,
древком копья постучал в дверь хижины.
Довольно долго никто не отзывался. И когда он наконец добился ответа,
нельзя сказать, чтобы он был приятным.
- Проходи мимо, - послышался низкий, сиплый голос, - не мешай служи-
телю господа и святого Дунстана читать вечерние молитвы.
- Преподобный отец, - сказал рыцарь, - я бедный странник, заблудив-
шийся в этих лесах; воспользуйся случаем проявить милосердие и гостепри-
имство.
- Добрый брат мой, - отвечал обитатель хижины, - пресвятой деве и
святому Дунстану угодно было, чтобы я сам нуждался и в милосердии и в
гостеприимстве, где уже тут оказывать их. Моя пища такова, что и собака
от нее отвернется, а постель такая, что любая лошадь из барской конюшни
откажется от нее. Проходи своей дорогой, бог тебе поможет.
- Как же мне искать дорогу, - возразил рыцарь, - в такой глуши, да
еще темной ночью? Прошу тебя, честной отец, если ты христианин, отопри
дверь и укажи мне по крайней мере, в какую сторону ехать.
- А я тебя прошу, брат мой во Христе, не приставай ко мне, сделай ми-
лость! - сказал пустынник. - Ты и так заставил меня пропустить молитвы -
одну pater, две aves и одну credo, которые я, окаянный грешник, должен
был, согласно своему обету, прочитать до восхода луны.
- Дорогу! Укажи мне дорогу! - заорал рыцарь. - Хоть дорогу-то укажи,
если ничего больше от тебя не дождешься!
- Дорогу, - отвечал отшельник, - указать нетрудно. Как выйдешь по
тропинке из лесу, тут тебе будет болото, а за ним - река. Дождей на этих
днях не было, так через нее, пожалуй, можно переправиться. Когда переп-
равишься через брод, ступай по левому берегу. Только смотри не оборвись,
потому что берег-то крут. Да еще я слыхал, что тропинка в некоторых мес-
тах осыпалась. Оттуда уже все прямо...
- Что же это - и тропинка осыпалась, и крутизна, и брод, да еще и бо-
лото! - прервал его рыцарь. - Ну, сэр отшельник, будь ты хоть рассвятой,
не заставишь ты меня пуститься ночью по такой дороге. Я тебе толком го-
ворю... Ты живешь подаянием соседей и не имеешь права отказать в ночлеге
заблудившемуся путнику. Скорей отпирай дверь, не то, клянусь небом, я ее
выломаю!
- Ах, друг мой, - сказал отшельник, - перестань надоедать мне! Если
ты принудишь меня защищаться мирским оружием, тебе же будет хуже.
В этот момент отдаленное ворчанье и тявканье собак, которое путник
слышал уже давно, превратилось в яростный лай. Рыцарь догадался, что от-
шельник, испуганный его угрозой ворваться насильно, кликнул на помощь
собак, находившихся внутри. Взбешенный этими приготовлениями, рыцарь
ударил в дверь ногой с такой силой, что стены и столбы хижины дрогнули.
Пустынник, как видно не желая вторично подвергать дверь такому удару,
громким голосом закричал:
- Имей же терпение! Подожди, добрый странник, сейчас я сам отопру
дверь, хотя не ручаюсь, что этим доставлю тебе удовольствие.
Дверь распахнулась, и перед рыцарем предстал отшельник - человек вы-
сокого роста, крепкого телосложения, в длинной власянице, подпоясанной
соломенным жгутом. В одной руке он держал зажженный факел, а в другой -
толстую и увесистую дубинку. Две большие мохнатые собаки, помесь борзой
с дворняжкой, стояли по сторонам, готовые по первому знаку броситься на
непрошеного гостя. Но когда при свете факела сверкнули высокий шлем и
золотые шпоры рыцаря, стоявшего снаружи, отшельник изменил свое первона-
чальное намерение. Он усмирил разъяренных псов и вежливо пригласил рыца-
ря войти, объяснив свой отказ отпереть дверь боязнью воров и разбойни-
ков, которые не почитают ни пресвятую богородицу, ни святого Дунстана, а
потому не щадят и святых отшельников, проводящих жизнь в молитвах.
- Однако, мой отец, - сказал рыцарь, рассматривая жалую обстановку
хижины, где не было ничего, кроме кучи сухих листьев, служивших пос-
телью, деревянного распятия, молитвенника, грубо обтесанных стола и двух
скамеек, - вы так бедны, что могли бы, кажется, не бояться грабителей; к
тому же ваши собаки так сильны, что, по-моему, могут свалить и оленя, а
не то что человека.
- Это добрый лесной сторож привел мне собак, - сказал отшельник, -
чтобы они охраняли мое одиночество до тех пор, пока не наступят более
спокойные времена.
Говоря это, он воткнул факел в согнутую полосу железа, заменявшую
подсвечник, поставил трехногий дубовый стол поближе к очагу, подбросил
на угасавшие уголья несколько сухих поленьев, придвинул скамью к столу и
движением руки пригласил рыцаря сесть напротив.
Они уселись и некоторое время внимательно смотрели друг на друга.
Каждый из них думал, что редко ему случалось встречать более крепкого и
атлетически сложенного человека, чем тот, который в эту минуту сидел пе-
ред ним.
- Преподобный отшельник, - сказал рыцарь, долго и пристально смотрев-
ший на хозяина, - позвольте еще раз прервать ваши благочестивые размыш-
ления. Мне бы хотелось спросить вашу святость о трех вещах: во-первых,
куда мне поставить коня, во-вторых, чем мне поужинать и, в-третьих, где
я могу отдохнуть?
- Я тебе отвечу жестом, - сказал пустынник, - потому что я придержи-
ваюсь правила не употреблять слова, когда можно объясниться знаками. -
Сказав это, он указал на два противоположных угла хижины и добавил: -
Вот тебе конюшня, а вот постель, а вот и ужин, - закончил он, сняв с
полки деревянную тарелку, на которой было горсти две сушеного гороха, и
поставил ее на стол.
Рыцарь, пожав плечами, вышел из хижины, ввел свою лошадь, которую пе-
ред тем привязал к дереву, заботливо расседлал ее и покрыл собственным
плащом.
На отшельника, видимо, произвело впечатление то, с какой заботой и
ловкостью незнакомец обращался с конем. Пробормотав что-то насчет корма,
оставшегося после лошади лесничего, он вытащил откуда-то охапку сена и
положил ее перед рыцарским конем, потом принес сухого папоротника и бро-
сил его в том углу, где должен был спать рыцарь. Рыцарь учтиво поблаго-
дарил его за любезность. Сделав все это, оба снова присели к столу, на
котором стояла тарелка с горохом. Отшельник произнес длинную молитву, от
латинского языка которой осталось всего лишь несколько слов; по оконча-
нии молитвы он показал гостю пример, скромно положив себе в рот с белыми
и крепкими зубами, похожими на кабаньи клыки, три или четыре горошины -
слишком жалкий помол для такой большой и благоустроенной мельницы.
Желая последовать этому похвальному примеру, гость отложил в сторону
шлем, снял панцирь и часть доспехов. Перед пустынником предстал статный
воин с грустными курчавыми светло-русыми волосами, орлиным носом, голу-
быми глазами, сверкавшими умом и живостью, и красиво очерченным ртом,
оттененным усами более темными, чем волосы; вся его осанка изобличала
смелого и предприимчивого человека.
Отшельник, как бы желая ответить доверием на доверчивость гостя, тоже
откинул на спину капюшон и обнажил круглую, как шар, голову человека в
расцвете лет. Его бритая макушка была окружена венцом жестких черных во-
лос, что придавало ей сходство с приходским загоном для овец, обнесенным
высокой живой изгородью. Черты его лица не обличали ни монашеской суро-
вости, ни аскетического воздержания. Напротив, у него было открытое све-
жее лицо с густыми черными бровями, черная курчавая борода, хорошо очер-
ченный лоб и такие круглые пунцовые щеки, какие бывают у трубачей. Лицо
и могучее сложение отшельника говорили скорее о сочных кусках мяса и
окороках, нежели о горохе и бобах, и это сразу бросилось в глаза рыцарю.
Рыцарь с большим трудом прожевал горсть сухого гороха и попросил бла-
гочестивого хозяина дать ему запить эту еду. Тогда отшельник поставил
перед ним большую кружку чистейшей родниковой воды.
- Это из купели святого Дунстана, - сказал он. - В один день, от вос-
хода до заката солнца, он окрестил там пятьсот язычников - датчан и бри-
танцев. Благословенно имя его!
С этими словами он приник своей черной бородой к кружке и отпил ма-
ленький глоточек.
- Мне кажется, преподобный отче, - сказал рыцарь, - что твоя скудная
пища и священная, но безвкусная влага, который ты утоляешь свою жажду,
отлично идут тебе впрок. Тебе куда больше подходило бы драться на кулач-
ках или дубинках, чем жить в пустыне, читать молитвенник да питаться су-
хим горохом и холодной водой.
- Ах, сэр рыцарь, - отвечал пустынник, - мысли у вас, как и у всех
невежественных мирян, заняты плотью. Владычице нашей богородице и моему
святому покровителю угодно было благословить мою скудную пищу, как изд-
ревле благословенны были стручья и вода, которыми питались отроки Сод-
рах, Мисах и Авденаго, не пожелавшие вкушать от вин и яств, присылаемых
им сарацинским царем.
- Святой отец, - сказал рыцарь, - поистине бог творит чудеса над то-
бою, а потому дозволь грешному мирянину узнать твое имя.
- Можешь звать меня, - отвечал отшельник, - причетником из Копмен-
херста, ибо так меня прозвали в здешнем краю. Правда, прибавляют еще к
этому имени прозвище святой, но на этом я не настаиваю, ибо недостоин
такого титула. Ну, а ты, доблестный рыцарь, не скажешь ли, как мне назы-
вать моего почтенного гостя?
- Видишь ли, святой причетник из Копменхерста, - сказал рыцарь, - в
здешнем краю меня зовут Черным Рыцарем; многие прибавляют к этому титул
Лентяй, но я тоже не гонюсь за таким прозвищем.
Отшельник едва мог скрыть улыбку, услыхав такой ответ.
- Вижу, сэр Ленивый Рыцарь, что ты человек осмотрительный и разумный,
- сказал он, - и вижу, кроме того, что моя бедная монашеская пища тебе
не по нутру; может, ты привык к роскоши придворной жизни, избалован го-
родскими излишествами... Помнится мне, сэр Лентяй, что когда здешний
щедрый лесной сторож привел мне этих собак и сложил у часовни корм для
своей лошади, он как будто оставил здесь кое-какие съестные припасы. Так
как они для меня непригодны, то я едва не позабыл о них, обремененный
своими размышлениями.
- Готов поклясться, что он оставил, - сказал рыцарь. - С той минуты,
как ты откинул свой капюшон, святой причетник, я убедился, что у тебя в
келье водится пища получше гороха. Сдается мне, что твой сторож - добрый
малый и весельчак. Да и всякий, кто видел, как твои крепкие зубы грызут
этот горох, а горло глотает такую пресную жидкость, не мог бы оставить
тебя на этом лошадином корме и захотел бы снабдить чем-нибудь посытнее.
Ну-ка, доставай скорее, что там принес тебе сторож.
Отшельник внимательно посмотрел на рыцаря. Видно было, что он коле-
бался, не зная, благоразумно ли откровенничать с гостем.
Но у рыцаря было открытое и смелое лицо, а усмехнулся он так добро-
душно и забавно, что поневоле внушил хозяину доверие и симпатию.
Обменявшись с ним молчаливыми взглядами, отшельник пошел в дальний
конец хижины и открыл потайной чулан, доступ к которому скрыт был очень
тщательно и даже довольно замысловато. Из глубины темного сундука, сто-
явшего внутри чулана, он вытащил громадный запеченный в оловянном блюде
пирог. Это кушанье он поставил на стол, и гость, не теряя времени, своим
кинжалом разрезал корку, чтобы познакомиться с начинкой.
- Как давно приходил сюда добрый сторож? - спросил рыцарь у хозяина,
проглотив несколько кусков этого блюда.
