него те, которые в материнской любви видят доказательство нравственного
величия женщины. Определенная индивидуальность ребенка не имеет никакого
значения для материнской любви. Для нее достаточно одного того, что он ее
ребенок: в этом лежит безнравственность ее. Во всякой любви мужчины к
женщине, даже в любви к представителю одного с ним пола главную роль играет
определенное существо с известными физическими и психологическими
качествами, одна только материнская любовь неразборчива: она простирается на
все, что мать когда-либо носила в своем чреве. Это роковая истина, роковая
как для матери, так и для ребенка, но нельзя не видеть, что именно в этом
заключается вся безнравственность материнской любви, той любви, которая
остается всегда одинаковой, становится ли сын святым или преступником,
королем или нищим, остается ли он ангелом или превращается в мерзкое
чудовище. Не менее безнравственно и притязание детей на любовь со стороны их
матери, притязание, которое всецело покоится на том, что они ее дети
(особенно требовательны в этом отношении дочери, но нельзя также сказать,
чтобы и сыновья были без греха). Материнская любовь безнравственна, так как
она не выражает определенного отношения к чужому "я", а представляет из себя
с самого начала состояние какой-то срощенности. Как и всякая
безнравственность, она является нарушением чужих границ. Отношение одной
индивидуальности к другой - вот истинно нравственное отношение. Материнская
же любовь отвергает понятие индивидуальности, являясь в основе своей
неразборчивой и навязчивой. Отношение матери к ребенку есть не что иное, как
система рефлекторных взаимоотношений между ними. Таков вечный и неизменный
характер материнской любви. Закричит ли ребенок, или он заплачет в тот
момент, когда мать будет находиться в смежной комнате, она вскакивает,
словно ужаленная, и быстро спешит к нему (великолепный случай убедиться,
является ли данная женщина проституткой или матерью). И в период
возмужалости всякое желание, всякая жалоба взрослого моментально сообщается
матери, переходит в сферу ее личных переживаний и превращается самым
необдуманным, самым неудержимым образом в ее собственное желание, в ее
собственную жалобу. Никогда не прерывающееся взаимодействие между матерью и
всем тем, что было соединено с нею пупочной связью - вот истинная сущность
материнства. Я окончательно отказываюсь делить всеобщее преклонение перед
материнским чувством, ибо нахожу безнравственным именно то, что люди так
высоко ценят в матери, т.е. ее неразборчивость. Я не сомневаюсь, что эту
истину отлично сознавали очень многие выдающиеся художники и философы, но
они предпочитали хранить о ней глубокое молчание. Безграничная переоценка
Рафаэля в настоящее время сильно умерилась. Вообще же певцы материнской
любви не поднимаются выше Фишарта или Ришпена. Материнское чувство
инстинктивно, непроизвольно. Оно свойственно животным не в меньшей мере, чем
людям. Этим одним уже достаточно доказано, что материнская любовь - не
настоящая любовь, что подобный альтруизм не может быть назван нравственным.
Ибо всякая мораль вытекает из умственного характера, которого совершенно
лишены несвободные животные. Только разумное существо может подчиниться
нравственному императиву. Непроизвольной нравственности нет, есть только
нравственность сознательная.
Если вообще позволительно творить об этическом превосходстве одной
женщины над другой, то можно с уверенностью сказать, что гетера стоит в
известном отношении выше матери. Основные цели рода ей совершенно чужды. Все
новые и новые существа в бесконечной смене их вечно мелькают перед глазами
гетеры, не находя в ней того прочного, насиженного места, которое
представляет собою мать. Эти существа не поглощают ее в вечной заботе об их
пропитании. Напротив того, мать, поглощенная непрерывными заботами о пище и
одежде, кухне и хозяйстве, в интеллектуальном отношении стоит очень низко.
Наиболее развитые в духовном отношении женщины, которые становились для
мужчин чем-то вроде Музы, принадлежат исключительно к категории проституток.
К этому типу, типу Аспазии, следует причислить всех женщин романтического
периода и прежде всего наиболее выдающуюся среди них Каролину
Михаэлис-Бэмер-Форстер-Шлегель-Шеллинг.
В неразрывной связи с этим находится тот факт, что только люди, которые
не ощущают никакой потребности в духовной деятельности, испытывают особенно
сильное половое влечение к своей матери. От человека, отцовство которого
ограничивается кругом только телесных детей, следует ожидать, что он среди
всех женщин выберет наиболее плодовитую, наиболее приближающуюся к типу
женщины-матери. Выдающиеся люди всегда любили только проституток . Их выбор
всегда останавливается на женщине бесплодной. Если же они и оставляют
потомство, то оно лишено всякой жизнеспособности и очень склонно к
вымиранию. В этом следует признать факт, покоющийся на очень глубокой
этической основе. Земное отцовство так же малоценно, как и материнство, оно
так же безнравственно (глава XIV). Оно тоже нелогично, ибо является во всех
отношениях иллюзией: ни один человек не может знать, в какой степени он
является отцом своего ребенка. Наконец, это чувство очень непродолжительно и
преходяще: каждый народ, каждая паса, в конце концов, гибли и бесследно
исчезали с лица земли.
Широко распространенное исключительное и даже благоговейное преклонение
перед женщиной - матерью, которую хотят признать единственным наиболее
совершенным типом истинной женщины, лишено всяких оснований. Правда, мужчины
упорно настаивают на подобном отношении к женщине. Они утверждают, что
только в типе матери женщина находит свое завершение. Я откровенно сознаюсь,
что мне лично проститутка, не как лицо, а как явление, импонирует гораздо
больше.
Всеобщее превознесение матери имеет самые разнообразные основания.
Прежде всего она, по-видимому, вполне удовлетворяет тем идеальным
требованиям девственности, которая, как увидим дальше, каждый мужчина в силу
особой потребности своей предъявляет к женщине. И на первый взгляд это может
показаться действительно правильным: ведь для женщины - матери мужчина сам
по себе не играет никакой роли, а если он и играет некоторую роль, то в той
только мере, в какой она может относится к нему, как к ребенку. Но следует
заметить, что целомудрие чуждо в одинаковой степени как женщине - матери,
все мысли которой направлены на ребенка, так и проститутке, которая страстно
жаждет мужчину.
Эта иллюзия нравственности не остается без награды: мужчина самым
неосновательным образом возносит женщину - мать в моральном и социальном
отношении над проституткой. Женщина-проститутка совершенно игнорирует тот
масштаб ценности, которого придерживаются мужчины. Она не подчиняется идеалу
девственности, которого мужчины так настойчиво требуют. Она протестует
против всего этого в самых разнообразных формах. В открытой ли форме
светской дамы, в слабой ли, массивной форме демимондки или, наконец, в форме
открытой демонстрации уличной проститутки - все в ней протест. Этим
объясняется исключительное положение проститутки в обществе: она стоит вне
права, вне закона, вне сферы социального уважения. Женщине-матери не стоит
особенного труда подчиниться воле мужчины: ведь главным для нее является
жизнь ребенка, жизнь рода.
Другое дело - проститутка. Она по крайней мере живет исключительно
своей жизнью, хотя бы ей это досталось (я беру крайний случай) ценой
общественном презрения. В ней, правда, нет того мужества, что у матери, она
труслива насквозь, но зато обладает неизменным коррелатом трусости, т. е.
нахальством, а потому она и не стыдится своем бесстыдства. Склонная от
природы к многомужеству, она отдается всем мужчинам, не ограничиваясь одним
только основателем семьи. Она дает безграничный простор своему влечению,
удовлетворяя его на зло всему.
Она - владычица, которая отлично понимает, что в ее руках - власть.
Женщину-мать легко смутить, еще легче оскорбить, проститутку же никто
не в состоянии задеть, оскорбить. Мать, как хранительница рода, семьи,
обладает сознанием чести, проститутка же игнорирует всякое общественное
уважение, в этом ее гордость, это заставляет ее высоко держать свою голову.
Но мысль, что у нее нет никакой власти, эту мысль она не в состоянии понять.
Все люди заняты ею, думают только о ней живут ею одной, вот в чем ее никак
разубедить нельзя. Оно и в действительности так. Женщина-проститутка - эта
женщина, как дама, обладает наибольшей властью среди всех других людей. Она
оказывает преобладающее, даже исключительное влияние на всякую человеческую
жизнь которая не определяется мужскими союзами (начиная с гимнастических
клубов и кончая государством).
Здесь мы видим полнейшую аналогию между проституткою и великим
завоевателем в области политики. Подобно Александру и Наполеону, великая,
чарующая своею прелестью проститутка рождается раз в тысячу лет и,
родившись, победоносно шествует по всему миру, подобно этим великим
завоевателям.
Каждый такой человек содержит в себе нечто родственное проститутке
(каждый политик является некоторым образом и народным трибуном, а в
трибунате лежит элемент проституции). В сознании своей власти ни
завоеватель, ни проститутка не могут быть смущены кем бы то ни было, в то
время как другие люди очень легко смущаются. Как и великий трибун, всякая
проститутка уверена, что она может осчастливить человека своим разговором с
ним. Обратите внимание на такую женщину, когда она обращается к полицейскому
за справкой или входит в какой-нибудь магазин. Безразлично, приказчики ли
там или приказчицы, купила ли она ценную или очень ничтожную вещь, она
глубоко убеждена в том, что раздает какие-то подарки на все стороны. Те же
элементы можно раскрыть и во врожденном политике. Стоит только вспомнить
отношение Гете, насквозь проникнутого сознанием своего "я", к Наполеону в
Эрфурте для того, чтобы видеть, что многие глубоко убеждены в этой
способности подобных людей действительно одарять всех (миф о Пандоре, о
рождении Венеры: едва вынырнув из пены морской, она окидывает милостивым
взором все окружающее).
Таким образом я исполнил обещание, данное мною в V главе, и вернулся на
очень короткое время к "людям дела". Даже такой глубокий человек, как
Карлейль, очень высоко ценил их, но выше всех вопросов ставил он "the hero
as king". Мы уже показали, что подобный взгляд неправилен. Теперь же я хотел
бы доказать, что великие политики не брезгуют в своей деятельности ни ложью,
ни обманом, что эта черта свойственная даже самым величайшим среди них, как,
например, Цеза рю, Кромвелю, Наполеону. Александр Великий стал даже убийцей
и с чувством удовольствия выслушивал оправдания своего поступка, которые
придумал для него софист. Но лживость несовместима с гениальностью. Наполеон
на о Св.Елены пресытился ложью. Он писал мемуары насквозь проникнутые
сентиментализмом, и его последним словом была любовь к Франции, что вполне
соответствовало характеру его альтруистической позы. Наполеон - это
величайшее из всех явлений, лает выразительное доказательство того, что
"великие люди воли" -преступники, а потому они не могут быть гениями. Его
нельзя понять иначе, как по той изумительной интенсивности, с какой он бегал
от самого себя. Только таким образом можно объяснить себе всякое завоевание,
как ничтожных, так и огромных размеров. Над своей собственной сущностью
