- Фокс в последний раз как выглядел?
Моторина с удивлением взглянула на меня, неторопливо объяснила:
- Приличный человек, одет в военное, только без погон. Очень
культурный мужчина:
слова плохого не скажет или чтобы с глупостями какими приставал -
никогда. Но ночевал он редко - все больше принесет вещи, а потом
забирает. Нет, ничего плохого про него не скажу - приличный мужчина...
- Скажите, Вера Степановна,- начал я, мучительно подбирая слова.- Вот
как бы вы определили, вы же видели здесь жуликов, отличить можете...
Фокс этот - преступник или нет?
- Не думаю,- рассудительно сказала Моторина.- Он научной работой
занимается...
И вдруг мне пришла в голову неожиданная мысль, но, прежде чем я
открыл рот, Жеглов выхватил из планшета фотографию Груздева - в фас и
профиль - и протянул Моториной:
- Ну-ка, Вера, глянь - он?
Моторина долго крутила в руках фотоснимок, внимательно
присматривалась, потом сказала нетвердо:
- Нет, не он вроде бы. Этот постарше. И нос у этого длинный... И не
такой симпатичный...
- Что значит "вроде бы"? - рассердился Жеглов.- Ты же его не один раз
видела, неужели не запомнила?
- А что мне в него всматриваться? Не замуж ведь! Но все ж таки этот -
на карточке - не тот. Фокс - он вроде тебя,- сказала она Жеглову.-
Высокий, весь такой ладный, быстрый. Брови у него вразлет, а волосы
курчавые, черные...
- Про чемодан что сказал? Когда придет? - спросил я.
- На днях обещал заглянуть - перед отъездом домой. Тогда, сказал, и
вещи свои заберу...
Пока оперативники заканчивали обыск, я поинтересовался у Жеглова:
- Глеб, а кто такой Петя Ручечник?
- Ворюга отъявленный. Сволочь, пробы негде ставить...
- Разыскать его трудно?
- Черт его знает - неизвестно, где искать.
- А какие к нему подходы существуют?
- Не знаю. Это думать надо. Через баб его можно попробовать достать.
Но он и с ними не откровенничает.- Жеглов встал и повернулся к
Моториной: - У вас останутся два наших сотрудника. Теперь они будут
вашими жильцами!
- Зачем? - удивилась она.
- Затем, что в доме вашем остается засада. Вам из дома до снятия
засады выходить не разрешается...
- А сколько же ваша засада сидеть тут у меня будет?..
- Пока Фокс не заявится...
Еще не было одиннадцати, когда мы торопливо вывалились на улицу.
Шагая к автобусу по немыслимым колдобинам Седьмого проезда, я с
наслаждением вдыхал свежий ночной воздух, который казался еще слаще
после духовитой атмосферы Веркиного дома, и размышлял о том, какое
все-таки чудо - личный сыск, когда в огромном многомиллионном городе не
растворился, не исчез в людском скопище тонюсенький ручеек следов,
начавшийся в квартире Груздевых, ушедший под землю, забивший нежданным
ключиком во второсортном ресторанчике "Нарва", сделавший столько
прихотливых извивов и вышедший на ровное место в Седьмом проезде
Марьиной рощи. Один лишь вопрос имеется: судя по всему, этот Фокс -
тертый калач и, какой бы он ни был окраски, он из преступного мира. А
Груздев все-таки врач, кандидат наук, человек почтенной специальности, и
совершенно непонятно, что его может связывать с уголовником. Правда, я
уже слышал о таком: Груздев мог нанять Фокса или как-нибудь иначе
заставить его принять участие в преступлении, но, честно говоря,
подобный вариант представлялся мне более похожим на рассказы Гриши
Шесть-на девять.
Дошли до автобуса, молча расселись по своим местам, Копырин лязгнул
дверным рычагом, и "фердинанд" тронулся. На улицах было пустынно, и
ехали быстро - промелькнул детский парк, заброшенное кладбище, выехали
на Трифоновскую, потом на Октябрьскую. На площади Коммуны Тараскин вдруг
сказал радостно:
- Гля, с театра-то камуфляж сымают, а?
Театр Красной Армии был хорошо освещен - на стройных его колоннах
висели малярские люльки. Омерзительные зеленые разводы, маскировавшие
театр при воздушных налетах под немыслимые, ненастоящие деревья, теперь
тщательно закрашивали, и к огромным колоннам возвращалась их прежняя
строгая красота...
Жеглов сказал мне:
- Значитца, так, Володя. Мы сейчас в Управление: надо Верку по учетам
проверить, чемодан с вещичками посмотрим внимательно. А вы с Тараскиным
едете дальше, на Божедомку, выявляете женщину, о которой говорил Кирпич.
Сделаешь быстро установочку на нее, оглядишься - и к ней. Только
осторожно: если тот орелик у нее, можете на пулю нарваться. А дальше -
по обстоятельствам. Жду!
Автобус по Каретному подкатил к воротам дежурного по городу, ребята
выскочили на улицу, а мы с Тараскиным поехали на Божедомку.
"Фердинанд" мы оставили за квартал до седьмого дома и пошли по
тротуару неторопливой, фланирующей походкой, чтобы не привлекать
внимания - так, два немного загулявших приятеля. Освещение было тусклое,
фонари на редких столбах светили словно нехотя, и разбойно посвистывал в
подворотнях пронизывающий, едкий октябрьский ветерок. Под номером семь
оказалось, собственно говоря, не один, а целых три дома, и на каждом из
них была табличка: "Дом 7, строение 1", "Дом 7, строение 2", "Дом 7,
строение З". Домишки неважные, ветхие, скособоченные, обшитые
почерневшими трухлявыми досками. Кирпич указал "строение 2", но списка
жильцов в подъезде не было, да и что от него толку, когда нам неизвестна
фамилия знакомой Фокса? Надо было искать дворника.
- Эх, за участковым следовало заехать! - шепотом пожалел Тараскин, и
я не успел согласиться, как из двора вышел человек в подшитых валенках,
зимней шапке-ушанке, с огромной железной бляхой на фартуке - дворник.
Попыхивая невероятных размеров "козьей ногой", он подошел к нам,
подозрительно присмотрелся и спросил неожиданно тонким, скрипучим
голосом:
- Ай ищете кого, гражданы? Вам какой дом надобен?..
Я торопливо достал из кармана гимнастерки свое новенькое
удостоверение и с удовольствием - предъявлять его приходилось впервые -
показал дворнику. И сказал вполголоса:
- Нам управляющий седьмого дома нужен. Срочно!
Дворник пыхнул цигаркой, окутавшись таким клубом едкого дыма, словно
дымзавесу химики протянули, и сказал вполголоса, будто огромную тайну
нам доверил:
- Воронов Борис Николаевич. Они тут же, при домправлении проживают.
Спят, должно...
- Веди! - скомандовал Тараскин, и мы двинулись вслед за дворником к
домоуправу, который, как вскоре выяснилось, не спал, а сидел в конторе с
большой кружкой чая в единственной руке и читал "Пещеру Лейхствейса",
засаленную и растрепанную.
Мы полистали домовую книгу, такую же древнюю, как "Пещера", только
для нас в данный момент более интересную. В строении N 2 проживало
четыре семьи. Муж и жена Файнштейн, оба рождения 1873 года. Суетовы -
Марья Фоминична, 1903 года рождения, и ее сыновья-близнецы, тридцать
пятого года рождения. Фамилия Суетова Ивана Николаевича, 1900 года, была
прочеркнута, и сбоку красными чернилами написано: "Погиб на фронте Отеч.
войны 17 дек. 1941 года". Курнаковым досталось два таких прочерка, а
значились женщины,- видимо, свекровь и сноха, Курнакова Зиновия, 1890
года, и Курнакова Раиса, 1920 года. Завершался список квартиросъемщиков
"строения 2" Соболевской Ингрид Карловной, 1915 года рождения.
Курнаковы и Соболевская жили на втором этаже, поэтому я сразу же и
попросил управляющего:
- Борис Николаевич, опишите нам коротенько жильцов второго этажа...
- Пожалуйста.- Воронов, прижав коробок ладонью к столу, очень ловко
чиркнул по нему спичкой, закурил.- Соболевская - женщина интеллигентная,
певицей работает, разъезжает часто. Ведет себя скромно, квартплату
вносит своевременно...
- До войны еще замуж вышла,- вмешался дворник.- Переехала к мужу, да,
как война началась, он погиб в ополчении. Она и вернулась... Приличная
жилица, себя соблюдает, не то что Катька Мокрухина из двадцать седьмой,
спокою от нее ни днем ни ночью нет...
- Постой, Спиридон, что из тебя, как из рваного мешка, сыплется! -
сказал домоуправ, и дворник обиженно замолчал.- Теперь Курнаковы.
Зиновия Васильевна на фабрике работает, ткачиха, а невестка, Рая, та
дома по хозяйству - больная она, после контузии видит плохо, ей лицо
повредило... А так люди хорошие, простые...
Мы с Тараскиным переглянулись - выбирать было не из чего,-
попрощались с домоу правом, позвали с собой дворника и вышли. На втором
этаже слабо светилось из-за тюлевой занавески одно окно. Дворник показал
на него, бормотнул:
- Соболевская...
- Слушай, друг! - Я положил ему руку на плечо.- Ты не видал, часом,
парень к ней ходит, довольно молодой...
Спиридон почесал затылок, сказал неуверенно:
- Хто ее знает... Ходют, конечно, люди... Ходют. И молодые ходют. А
какой он из себя?
В спешке у Кирпича не взяли подробного словесного портрета Фокса, да
и тактически было неправильно показывать Кирпичу, что ищем мы и сами не
знаем кого, и теперь, кроме скупой Веркиной характеристики: "Ладный,
брови вразлет, высокий, черный", я ничего о Фоксе и сказать не мог. Так
я и объяснил:
- Высокий, ладный такой, брови вразлет, волосы черные...
- Вроде заходил наподобие...- сказал задумчиво дворник, и было видно,
что он говорит это скорее из желания сделать приятное работникам
милиции, беспокоящимся в такую поздноту. И совершенно бездумно повторил:
- Высокий, ладный...
- В военной форме, только без погон,- вспомнил я.
- Так ведь сейчас все в военной форме без погон ходют,- резонно
возразил дворник.- Это я тут слыхал, как один сговаривался по телефону с
другим спознаться: я, говорит, буду в галошах и в пиджаке.
- И то верно,- согласился Тараскин и сказал мне: - Хватит небось
рассусоливать, пошли к ней, там видно будет...
Мы вошли в подъезд, темный, пропахший старым крашеным деревом,
кошками, щами и оладьями из картофельной кожуры, которые все называли
тошнотиками. Наверх вела старая перекосившаяся лестница, и от одного
только взгляда на нее, казалось, поднимался невероятный скрип. Между
этажами горела маленькая пыльная лампочка - уныло, вполнакала, еле-еле
самое себя освещала.
- Вы меня здесь подождите,- шепнул я и двинулся наверх неслышным
плывущим шагом, от которого уже начал на гражданке отвыкать; приник к
двери Соболевской. За дверью было совершенно тихо, и я стал прикидывать,
под каким предлогом лучше всего стучаться в квартиру.
С одной стороны. Кирпич мог наврать, показать вовсе и не тот дом, и в
этом случае мы сейчас поднимем неповинного человека, одинокую женщину.
Невелика радость ей посреди ночи двери открывать кому бы то ни было. С
другой стороны, если адрес правильный, Фокс может сейчас быть здесь, а
поскольку он мальчишечка серьезный, то и бабахнет за милую душу. Жеглов
не зря предупреждал. Конечно, был бы здесь Жеглов, он бы что-нибудь
придумал...
В общем, какие фортели ни перебирай, а входить надо. И если Фокс там,
наш приход должен выглядеть понатуральней, а всякие там "примите
телеграмму" и все такое прочее сразу наведет его на подозрение.
Я опять спустился, быстро отдал распоряжения:
- Тараскин, ты давай под окна на всякий случай - вдруг сиганет, здесь
невысоко, так что ты его встретишь. А ты, дед Спиридон, со мной. Она
тебя знает?
- Знает,- буркнул дворник.
- Скажешь ей, что с тобой милиция - проверка документов. Извинись.
Дворник кивнул, и мы пошли наверх. Стучать в дверь пришлось довольно
долго, наконец сонный испуганный женский голос спросил:
- Кто там?
- Это я, дворник, Спиридон Иваныч,- сказал дед, прокашлявшись.- Вы уж
извините, гражданочка Соболевская, отворите на минутку...
Дверь приоткрылась - видимо на цепочке. Соболевскую в темном коридоре
