Посреди пустыря я остановился, раскинул руки и стал кричать Жеглову:
- Стой! Стой! Не стреляй!..
Пыхнул коротеньким быстрым дымком ствол винтовки, я заорал дико:
- Не стреляй!..
Обернулся и увидел, что Левченко нагнулся резко вперед, будто голова
у него все тело перевесила или увидел он на снегу что-то бесконечно
интересное, самое интересное во всей его жизни, и хотел на бегу
присмотреться и так и вошел лицом в снег...
Я добежал до него, перевернул лицом вверх, глаза уже были прозрачно
стеклянными.
И снег только один миг был от крови красным и сразу же становился
черным. Я поднял голову - рядом со мной стоял Жеглов.
- Ты убил человека,- сказал я устало.
- Я убил бандита,- усмехнулся Жеглов.
- Ты убил человека, который мне спас жизнь,- сказал я.
- Но он все равно бандит,- мягко ответил Жеглов.
- Он пришел сюда со мной, чтобы сдать банду,- сказал я тихо.
- Тогда ему не надо было бежать, я ведь им говорил, что стрелять буду
без предупреждения...
- Ты убил его,- упрямо повторил я.
- Да, убил и не жалею об этом. Он бандит,- убежденно сказал Жеглов.
Я посмотрел в его глаза и испугался - в них была озорная радость.
- Мне кажется, тебе нравится стрелять,- сказал я, поднимаясь с колен.
- Ты что, с ума сошел?
- Нет. Я тебя видеть не могу.
Жеглов пожал плечами:
- Как знаешь...
Я шел по пустырю к магазину, туда, где столпились люди, и в горле у
меня клокотали ругательства и слезы. Я взял за руку Копырина:
- Отвези меня, отец, в Управление...
- Хорошо,- сказал он, не глядя на меня, и полез в автобус. Я
оглянулся на Пасюка, Тараскина, взлянул в лицо Грише, и мне показалось,
что они неодобрительно отворачиваются от меня; никто мне не смотрел в
глаза, и я не мог понять почему. У них всех был какой-то странный вид -
не то виноватый, не то недовольный. И радости от законченной операции
тоже не видно было.
Копырин мчался по городу и бубнил себе под нос, но не про резину, а
что-то про молодых, про несправедливость, судьбу. Но я не очень
внимательно слушал его, потому что обдумывал свой рапорт. С Жегловым я
работать больше не буду.
У дверей Управления я сказал:
- Спасибо тебе, Копырин. За все. И за кисет... Он у того парня
остался, убитого...
Абажур является одной из необходимых вещей, он украшает наш быт, создает уют.
Хорошую инициативу проявила мастерская бытового обслуживания, организовав у
себя производство абажуров. Каждый наркомвнуделец может заказать из своего
материала красивый абажур, моделей которого нигде, кроме нашей мастерской, не
имеется.
"На боевом посту"
- Я с тобой пойду,- сказал Копырин, вылезая со своего сиденья.
- Зачем? - удивился я.- Хотя, если хочешь, пошли...
В вестибюле, как всегда, было многолюдно, сновали озабоченные
сотрудники, и только у меня сегодня дел никаких не было. Я пошел к
лестнице и увидел на столике у стены портрет Вари. Большая фотография,
будто увеличенная с удостоверения.
Варя?
Почему? Почему здесь ее фотография?
Отнялись ноги, вкопанно остановились. И сердце оборвалось.
СЕГОДНЯ ПРИ ИСПОЛНЕНИИ СЛУЖЕБНЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ ПОГИБЛА МЛАДШИЙ СЕРЖАНТ МИЛИЦИИ
ВАРВАРА АЛЕКСАНДРОВНА СИНИЧКИНА...
- Володя, Володя, ну что ты... Не воротишь,- загудел над ухом
Копырин. Варя!
Варя! Этого не может быть! Это глупость! Вздор! Небыль! Варя!
Варя, это я должен был сегодня погибнуть, но я же вернулся! Ты
обещала дождаться меня, Варя!..
СЕГОДНЯ НОЧЬЮ ПРИ ЗАДЕРЖАНИИ ВООРУЖЕННЫХ ПРЕСТУПНИКОВ ПОГИБ НАШ ТОВАРИЩ -
ЗАМЕЧАТЕЛЬНАЯ СОВЕТСКАЯ ДЕВУШКА ВАРЯ СИНИЧКИНА. НЕТ ЧЕЛОВЕКА В УПРАВЛЕНИИ, В
КОТОРОМ НЕ ВЫЗВАЛА БЫ ЭТА ВЕСТЬ ЧУВСТВА ГЛУБОКОЙ СКОРБИ...
Подпрыгнула подо мной мраморная плита, заплясало все перед глазами.
Портрет, цветы. Варя! Не может этого быть... И обрушился на меня
страшный крик наших пяти неродившихся сыновей, жалобно плакал маленький
найденыш, который должен был принести мне счастье, кружилась Варя со
мной в вальсе, и глаза ее полыхали передо мной, и я помнил сердцем
каждую ее клеточку, и добрые ее мягкие губы ласкали меня, я слышал ее
шепот: "Береги себя", и руки мои были полны ее цветами, которые она
поднесла мне в ноябре, в самую страшную ночь моей жизни, уже мертвая.
Она ведь умерла, когда ушла от меня во сне на рассвете, и сердце мое
тогда рвалось от горя, и я молил ее оставить мне чуточку памяти...
Варя!
Обнимал меня за плечи Копырин, гудел что-то надо мной; я взглянул на
него - слезы каплями повисли на его длинных рыжих усах. Они всЈ
знали - поэтому они боялись посмотреть мне в лицо.
Какой-то серый туман окутал меня, я ничего не понимал, и, сколько
меня ни тащил Копырин, я не двигался от Вариной фотографии.
Волосы ее были забраны под берет, и бешено светили ее веселые глаза.
ПАМЯТЬ О ВАРЕ СИНИЧКИНОЙ, СЛАВНОЙ ДОЧЕРИ ЛЕНИНСКОГО КОМСОМОЛА, НАВСЕГДА
ОСТАНЕТСЯ В НАШИХ СЕРДЦАХ...
Я оттолкнул Копырина и выбежал на улицу. Снова пошел крупными
хлопьями снег, он таял на лице прохладными щекочущими капельками. Где-то
я потерял свою кепку, но холода совсем не чувствовал. Я вообще ничего не
ощущал - я весь превратился в ком ревущей полыхающей боли, одну сплошную
горящую рану. Варя...
Не помню, где я бродил весь день, что происходило со мной, с кем я
разговаривал, что делал. Беспамятство поглотило все.
Когда я опомнился, то увидел, что сижу в нашем кабинете. Не знаю, был
ли это еще день или уже накатила ночь, но вокруг были ребята - Гриша,
Пасюк, Тараскин и Копырин.
- Володя, пошли ко мне, у меня переночуешь,- сказал Тараскин.
- Пошли,- согласился я, мне было все равно.
Открылась дверь, заглянул какой-то краснощекий майор, спросил:
- А где Жеглов?
- Вин по начальству докладае,- сказал Пасюк и махнул рукой.
Все стали собираться, а я сидел за своим кургузым столиком, который
мы с Тараскиным так долго делили на двоих, и мне не давала покоя мысль,
что и в беспамятстве своем я все равно помнил о чем-то очень важном,
чего никак нельзя забывать - от этого зависела вся моя жизнь,- а сейчас
вот забыл. И пока все одевались, а в тарелке репродукторе сипло
надрывался певец: "Счастье свое я нашел в нашей дружбе с тобой", я все
старался вспомнить это очень важное, что беспокоило меня все время, но
мне мешало сосредоточиться то, что точно так же все происходило, когда
мы выходили с Васей Векшиным на встречу с бандитами.
Только Жеглова сейчас не было.
- Пойдем, Володя,- сказал Тараскин.
И у самой двери я вспомнил. Вспомнил. Вернулся назад и сказал:
- Ребята, идите, мне хочется посидеть одному...
Когда стихли шаги в коридоре, я снял телефонную трубку. Долго грел в
ладонях ее черное эбонитовое тельце, и гудок в ней звучал просительно и
гулко. Медленно повернул диск аппарата до отказа - сначала ноль, потом
девятку,- коротко пискнуло в ухе, и звонкий девчачий голос ответил:
- Справочная служба...
Еще короткий миг я молчал - и снова передо мной возникло лицо Вари -
и, прикрыв глаза, потому что боль в сердце стала невыносимой, быстро
сказал:
- Девушка, разыщите мне телефон родильного дома имени Грауэрмана...
Май 1975, Москва.
Братья Вайнеры. Эра Милосердия.
Роман.
Минск, "Юнацтва", 1987.
Художник В.В. Шатунов.
OCR: М.Школьникова to:vysotsky@mail.ru, 1995-1999 OCR: М.Школьникова
to:vysotsky@mail.ru, 1995-1999
