огонек, стопку дернуть, о дорогом поговорить:
- Заходите, товарищи, заходите, для вас местечко мигом сорганизуем...
Тараскин гордо сказал:
- Наше место давно без вас сорганизовано!
Жеглов покосился на него, хмыкнул, сказал негромко и веско:
- Дверь на замок, никого не выпускать - проверка документов. Ты,
Шарапов, стой у дверей...
Плотной литой группой ввалились они в зал. Жеглов махнул рукой
оркестру, наяривавшему модную "Роза-мунду", и музыканты послушались его
сразу, как хорошего дирижера. Еще мгновение глухо бубнил и бился о
потолок ресторанный волглый шум и в углу сильно хмельной мордач орал
блажным голосом: "О-о, Роза-мунда!.."
- Граждане, прошу прощения,- сказал Жеглов.- Простая формальность -
приготовьте свои документы и сидите спокойненько на своих местах...
Он быстро обходил столики небольшого ресторана и, внимательно
прочитав документы, тщательно осматривал владельцев паспортов и
удостоверений; и взгляд его был так плотен и тяжел, что даже мне со
стороны казалось, будто Жеглов ощупывает лица людей. И чувствовали они
себя под его взглядом, наверное, неуютно, потому что, получив назад
документ, многие облегченно вздыхали и говорили "спасибо".
Тем, у кого документов не было, Жеглов вежливо и бесповоротно твердо
предлагал отходить в сторону, где их ждал безмолвный и несокрушимый
Пасюк. Все они возмущались и доказывали Пасюку, что задерживать их не
имеют права. Пасюк кивал головой согласно:
- Совершенно верно. Абсолютно справедливо. Але документы трэба носить
с собой.
Я так увлекся этим зрелищем, что подошел к дверям в зал и не сразу
услышал, как позади скрипнула входная дверь. Мгновенно я обернулся и
увидел, что костистый швейцар тихонько задвигает вновь щеколду, а дверь
в дамский туалет еще приоткрыта. Я крикнул громко:
- Тараскин, на мое место! - оттолкнул швейцара и выскочил на
Самотеку. Впереди меня через Садовое кольцо бежала женщина. Я рванул за
ней, но у скоса тротуара зацепился левым ботинком за камень, и проклятая
подошва, которая все эти дни дышала на ладан, с треском отлетела. Бежать
с оторванной подметкой было очень неловко, но я ведь все равно бежал
гораздо быстрее женщины - смешно и говорить, непонятно, на что она
рассчитывает!
- Гражданка, остановитесь! - крикнул я сердито, но она побежала еще
быстрее, и судя по скорости, это была совсем молодая и очень здоровая
женщина.
Из музыкальной детской школы на углу высыпала целая толпа детворы с
родителями.
Я почему-то подумал о том, что дети занимаются в три смены - до
позднего вечера,- и эта совершенно неуместная сейчас мысль меня
разозлила. Девица, которая и так была плохо видна в темноте, врезалась в
толпу людей со скрипичными футлярами и папками. Но мои глаза уже
привыкли к сумраку, и я разглядел ее светлую косынку и еще увидел, что
она схватила за руку какого-то пацана, взяла у него нотную папку и чинно
зашагала рядом. Проволакивая за собой совсем отлетающую подошву, я
догнал их и схватил ее за плечо:
- Эй, мадам, вас касается! Я вам кричу!
- Мне? - подняла она белесые, подкрашенные карандашом брови.- А чего
надо?
Мальчишка с футляром, обалдевший от происходящего, онемело смотрел на
нас.
- Отдайте ребенку папку и следуйте за мной! - строго сказал я.
Девица посмотрела на меня с прищуром, видимо соображая, что
открутиться не удастся и номер ее не выгорел, хрипло засмеялась и
сказала:
- Вот же суки, консерваторию кончить не дадут!..- сунула папку в руки
мальчику и пошла вместе со мной.
Я ввел ее в вестибюль ресторана, держа за руку, и грозно придвинулся
к швейцару, пятившемуся к своей тумбочке у входа в туалет:
- Вы почему выпустили отсюда эту женщину?
- Так я... значит... думал... я не понял... решил, что с вами...-
млел и блеял старик, и лысая хрящеватая голова его, как китайский
фонарик, меняла постепенно цвета от блекло-серого до
воспаленно-багрового. В это время вышел из зала Жеглов и, как ни в чем
не бывало, сказал:
- Молодец, Шарапов, хорошо бегаешь. Маленько внимательности еще -
цены тебе не будет. Ба! Да это же знакомые мне лица! - воскликнул он,
широко разводя руки, словно хотел обняться с задержанной девицей, но
обниматься и не подумал, а сказал жестко: - Я вижу, Маня, мои разговоры
на тебя не действуют, ты все такая же попрыгунья-стрекоза. Считай, что
лето красное ты уже отпела, пора тебя за сто первый километр выселять...
Я только сейчас как следует рассмотрел Маню: хорошенькое круглое
личико с круглыми же кукольными глазами, губы накрашены сердечком, и
завитые желтые локоны уложены в модную сеточку с мушками. Под круглым
зеленым глазом светился наливной глянцевитый фингал, переливающийся,
словно елочная игрушка.
Жеглов обернулся в зал и скомандовал:
- Пасюк, Тараскин, усаживайте беспаспортных в автобус! - Потом
повернулся ко мне: - Вот, Володя, довелось тебе поручкаться с Манькой
Облигацией - дамой, приятной во всех отношениях. Только работать не
хочет, а наоборот, ведет антиобщественный образ жизни...
- А ты меня за ноги держал, мент проклятый, чтобы про мой образ жизни
на людях рассуждать?!- бешено крикнула Манька Облигация и выругалась
матом так, что я, глядя на эти губы сердечком, выбросившие в один миг
залп выражений, не всякому артиллерийскому ездовому посильных, просто
ахнул от неожиданности.
Манька сморгнула начерненными длинными ресницами, а глаза остались
неподвижными, пустыми, без выражения:
- И чего из этого? Не отказываюсь! Память мамочкину папа мне передал,
погибший на фронте, и сказал, уезжая на войну: "Береги, доченька,
единственная память по маме нашей дорогой". И сам тоже погиб, и осталась
я сироткой - одна-единственная, как перст, на всем белом свете. И ни от
кого нет мне помощи или поддержки, а только вы стараетесь меня побольнее
обидеть, совсем жуткой сделать жизнь мою, и без того задрипанную...
Жеглов поморщился:
- Маня, не жми из меня слезу! Про маму твою ничего не скажу - не
знаю, а папашку твоего геройского видеть доводилось. На фронте он,
правда, не воевал, а шниффер был знаменитый, сейфы громил, как косточки
из компота.
- Выдумываете вы на нашу семью,- сказала горько Маня.- Грех это,
дуролом ты хлебаный...- И снова круто заматерилась.
- Ну ладно,- сказал Жеглов.- Надоело мне с тобой препираться.
Маня открыла сумочку, достала оттуда кусок сахару и очень ловко
бросила его с ладони в рот, перекатила розовым кошачьим языком за щеку и
так, похожая на резинового хомячка в витрине "Детского мира" на
Кировской, сидела против оперативников, со вкусом посасывая сахар и
глядя на них прозрачными глазами.
Жеглов устроился рядом с ней, наклонив чуть набок голову, и со
стороны они казались мне похожими на раскрашенную открытку с двумя
влюбленными и надписью:
"Люблю свою любку, как голубь голубку". И совсем нежно, как настоящий
влюбленный, Жеглов сказал Мане:
- Плохи твои дела, девочка. Крепко ты вляпалась...
И Маня спокойно, без всякой сердитости сказала:
- Это почему еще? - И бросила в рот новый кусок сахару и при этом
отвернулась слегка, словно стеснялась своей любви к сладкому.
- Браслетик твой, вещицу дорогую, старинную... третьего дня с убитой
женщины сняли.
Жеглов встал со стула, прошел к себе за стол и стал с отсутствующим
видом разбирать на нем бумажки, и лицо у него было такое, будто он
сообщил Маньке, что сейчас дождик на дворе - штука пустяковая и всем
известная,- и никакого ответа от нее он не ждет, да и не интересуют его
ни в малой мере ее слова.
А я вытащил из ботинка эту поганую проволоку и стал прикручивать
бечевкой отрывающуюся подметку, но и с бечевкой она не держалась; я
показал Жеглову ботинок и сказал:
- Наверное, выкинуть придется. Сапоги возьму на каждый день...
- А ты съезди на склад - тебе по арматурному списку полагается две
пары кожаных подметок в год.
- Где склад-то находится?
- На Шелепихе,- сказал Жеглов и объяснил, как туда лучше добраться.-
Заодно получишь зимнее обмундирование.
Мы поговорили еще о каких-то пустяках, потом Жеглов встал, потянулся
и сказал Маньке:
- Ну, подруга, собирайся, переночуешь до утра в КПЗ, а завтра мы тебя
передадим в прокуратуру...
- Это зачем еще? - спросила она, перестав на мгновение сосать сахар.
- Маня, ты ведь в наших делах человек грамотный. Должна понимать, что
мы, уголовный розыск, в общем-то пустяками занимаемся. А подрасстрельные
дела - об убийствах - расследует прокуратура.
- По-твоему, выходит, что за чей-то барахловый браслет мне
подрасстрельную статью? - сообразила Маня.
- А что же тебе за него - талоны на усиленное питание? Угрохали вы
человека, теперь пыхтеть всерьез за это придется.
- Не бери на понт, мусор,- неуверенно сказала Маня, и я понял, что
Жеглов уже сломал ее.
- Маня, что за ужасные у тебя выражения? - пожал плечами Жеглов.- Я
ведь тебе сказал, что это вообще нас не касается. Ты все это в
прокуратуре говори, нам - до фонаря...
- Как до фонаря?! - возмутилась Маня.- Ты меня что, первый день
знаешь? Ты-то знаешь, что я сроду ни с какими мокрушниками дела не
имела...
- Знаю,- кивнул Жеглов.- Было. Но время идет - все меняется. А кроме
того, я ведь оперативник, а не твой адвокат. Кто тебя знает, может, на
самом деле убила ты женщину, а браслетик ее - на руку. Как говорят среди
вашего брата, я за тебя мазу держать не стану.
- Да это мне Валька Копченый вчера подарил! - закричала Манька.- Что
мне у него, ордер из Ювелирторга спрашивать, что ли? Откуда мне знать,
где он браслет взял?..
- Перестань, Маня, это не разговор. Ну, допустим, мог бы я за тебя
заступиться.
И что я скажу? Маньке Облигации, по ее словам, уголовник Валька
Копченый подарил браслет? Ну кто это слушать станет? Сама подумай,
пустая болтовня...
- А что же мне делать? - спросила Манька, тараща круглые бестолковые
глаза.
- Ха! Что делать! Надо вспомнить, что ты не Манька, а Мария
Афанасьевна Колыванова, что ты человек и что ты гражданка, а не черт
знает что, и сесть вот за этот стол и внятно написать, как, когда, при
каких обстоятельствах вор рецидивист Валентин Бисяев подарил тебе этот
браслет...
- Да-а, написать...- протянула она.- Он меня потом за это письмо
будет бить до потери пульса!
- Ты напиши, а я уж обеспечу, чтобы пульс твой он оставил в покое.
Ему в этом кабинете обижать тебя будет затруднительно.
- Ему-то затруднительно, а дружки его? Они как узнают, что я его
завалила, так сразу меня на ножи поставят...
- Поставят на ножи - это как пить дать,- согласился Жеглов.- Правда,
они тебя могут поставить на ножи, если ты его и не завалишь. Это в том
случае, если ты по прежнему будешь шляться по их хазам и малинам, по
вокзалам и ресторанам. Тебе работать надо - смотреть на тебя срамотно:
молодая здоровая девка ведет себя черт те как! Паскудство сплошное...
- Ты меня не совести и не агитируй! Не хуже тебя и не меньше твоего
понимаю...
- Вот и видать, допонималась. Ну ладно, мне домой пора. Ты будешь
писать заявление, как я тебе сказал?
Манька подумала и твердо кивнула:
- Буду! Чего мне за них отвечать? Он меня чуть под тюрьму не подвел,
а я тут за него пыхти!..
Она удобно устроилась за столом Жеглова, глубокомысленно глядела в
лист бумаги перед собой и, начав писать, вытянула губы трубочкой, словно
ловила кусок сахару, который должен был прыгнуть со строки.
Жеглов подошел ко мне и сказал тихонько:
- Дуй в дежурную часть, приведи двух понятых - будем оформлять
