возмущения, наконец они вырвались наружу в яростном крике: - Вы с ума
сошли!
- Ну-ну, утихомирься...- жестко ухмыльнулся Жеглов.- Будь мужчиной:
попался - имей смелость сознаться. Оно к тому же и полезно - в законе
прямо сказано:
чистосердечное признание смягчает вину...
В кодексе, который я читал вчера утром, формулировка была несколько
иная, но мысль эта мелькнула и пропала, потому что заговорил Груздев:
- Слушайте, это какое-то ужасное недоразумение... Я не верю... Вы со
мной разговариваете, будто я в самом деле убийца...- Голос его звучал
хрипло, прерывисто, на глазах выступили слезы.- Но ведь, если вы м н е
не верите, то это как-то д о к а з а т ь надо?!
- А что тут еще доказывать? - легко сказал Жеглов.- Главное мы уже
доказали, а мелочи уж как-нибудь потом, в ходе следствия подтвердятся.
Ну, например, тем, что пуля выстрелена из вашего пистолета. Я, кстати,
это сразу же на глаз определил, на месте...
- Но из пистолета мог выстрелить кто-то другой! Вы же сами убедились,
что его на месте не оказалось! - сказал Груздев, и мне послышалась в его
голосе вопросительная интонация. Я посмотрел на Жеглова, и он еле
заметно подмигнул мне: "Чувствуешь, как прощупывает?" - а сказал опять
вежливо и терпеливо, как учитель, объясняющий несложную задачу совсем уж
непонятливому ученику:
- Я ведь сказал, это мелочь. Разберемся, не беспокойтесь, гарантирую.
При раскрытии преступления главное - определить, кому оно выгодно. Это
любой студент знает. Ну-ка глянем: выгодно вам это преступление?..
Груздев рванулся с места; на сей раз ему удалось высвободить пальто,
и он поднялся:
- Но это же абсурд! Таким путем можно черт знает что обосновать! С
вашей точки зрения получается, что детям выгодна смерть родителей, жене
- мужа и так далее только потому, что все они наследники...
- Но у вас немного другой случай,- перебил Жеглов.- Наследником вы
являетесь, а мужем - давно уже нет...- И приказал: - Садитесь! И
внимательно слушайте, что я вам скажу. Для вашей же пользы...
Он снял ногу с перекладины стула, прошелся по кабинету,снова
остановился перед Груздевым и стал говорить, жестко отрубая взмахом
ладони каждую свою фразу:
- Жить с прежней женой - Ларисой - вы больше не желаете...
Вы находите другую женщину - Галину Желтовскую, вашу ассистентку...
При этом повсюду, где только можно, вы создаете видимость доброго
отношения к бывшей жене, даете ей деньги, продукты, вносите
квартплату...
Но Ларисе некуда деваться - и вы объявляете о решении разменять
отдельную квартиру на две комнаты в коммунальных...
На самом деле вам вовсе не улыбается перспектива толкаться с соседями
на общей кухне...
Да и квартира, в сущности, ваша - еще родительская...
А Лариса даже обмениваться не торопится...
Расходы растут: жизнь на две семьи до-орого стоит...
И вы принимаете решение...
Груздев закашлялся, а может, засмеялся - не понять было,- отер глаза
носовым платком и сказал, зло скривив рот:
- Все это было бы смешно...
- Когда бы не было чистой правдой,- перебил Жеглов уверенно.- Вы
принимаете решение избавиться от Ларисы да еще заработать на этом.
Угрожающей запиской, вот этой,- Жеглов достал из планшета листок,
обнаруженный при осмотре, и помахал им перед глазами Груздева,- вы
заставляете ее пойти наконец навстречу вашим интересам... в обмене и еще
кое в чем... Приходите к ней с вашим любимым вином, с шоколадом, пьете
чай, беседуете и, улучив момент, стреляете... Потом, создав видимость
ограбления,- похищены самые ценные вещи, даже кольца с рук! - тихо
захлопываете дверь и убываете в Лосинку, где договариваетесь с
Желтовской, что весь вечер были дома. Алиби!
Жеглов намертво вцепился своим тяжелым, требовательным, пронзительным
взглядом в глаза Груздева, и тот, не выдержав, отвернулся, сказал глухо:
- Вся эта дурацкая басня - плод вашего воспаленного воображения. Я
еще не знаю, как мне доказать... Я растерялся что-то... Но вы не
думайте...
- Да вы, оказывается, упрямец...- посетовал Жеглов.- Ну что ж,
придется с вами разговаривать шершавым языком... протокола, коли вы
нормальных слов не понимаете. Шарапов, возьми-ка бланк постановления.
Пиши...
Разгуливая по кабинету, Жеглов неторопливо продиктовал суть дела,
анкетные данные Груздева, потом, остановившись около него и неотрывно
глядя ему в глаза, перешел к доказательствам. Я старательно записывал:
"...Помимо изложенного, изобличается: запиской угрожающего содержания
(вещественное доказательство N 1); показаниями Надежды Колесовой, сестры
потерпевшей; продуктами питания (вещественное доказательство N 2);
окурками, папирос "Дели", обнаруженными на месте происшествия, которые
курит и гр. Груздев (вещественное доказательство N 3); показаниями
свидетеля Липатникова, видевшего Груздева выходящим с места происшествия
в период времени, когда была убита Груздева Лариса; показаниями
свидетельницы Никодимовой, квартирохозяйки Груздева, опровергающими его
алиби; пулей, выстреленной из оружия типа пистолета "байярд"
(вещественное доказательство N 4), каковой пистолет, по признанию
подозреваемого, хранился у жены..." Жеглов остановился, крутанулся на
каблуке, подошел к своему столу, достал из ящика исписанный лист бумаги,
протянул Груздеву:
- Ознакомьтесь, это протокол обыска у вас в Лосинке... Подпись
Желтовской узнаете?
- Д-да,- выдавил из себя Груздев.- Это ее рука...
- Читайте,- сказал Жеглов и незаметно для Груздева достал из того же
ящика "байярд" и полис.
- Что за чертовщина?..- всматриваясь в протокол, сипло сказал
Груздев, у него совсем пропал голос.- Какой пистолет? Какой полис?..
Жеглов, не обращая на него внимания, сказал мне:
- Пиши дальше: "...и пистолетом "байярд", обнаруженным при обыске у
Груздева в Лосиноостровской (вещественное доказательство N 5); страховым
полисом на имя Ларисы Груздевой, оформленным за день до убийства,
обнаруженным там же (вещественное доказательство N 6)..." - И,
повернувшись к Груздеву, держа оружие на раскрытой ладони правой руки, а
полис - пальцами левой, крикнул: - Вот такой пистолет! Вот такой полис!
А? Узнаете?!
Лицо Груздева помертвело, он уронил голову на грудь, и я скорее
догадался, чем услышал:
- Все... Боже мой!..
Жеглов сказал отрывисто и веско, словно гвозди вколотил:
- Я предупреждал... Доказательств, сами видите, на десятерых хватит!
Рассказывайте!
Долгая, тягучая наступила пауза, и я с нетерпением ждал, когда
нарушится эта ужасная тишина, когда Груздев заговорит наконец и с а м
объяснит, за что и как он убил Ларису. В том, что это сейчас произойдет,
сомнений не было, все было ясно. Но Груздев молчал, и поэтому Жеглов
поторопил его почти дружески:
- Время идет, Илья Сергеевич... Не тяни, чего там...
В кабинете по-прежнему было холодно, но Груздев расстегнул пальто,
пуговицы на сорочке - воротничок душил его, на лбу выступила испарина.
Острый кадык несколько раз судорожно прыгнул вверх-вниз, вверх-вниз, он
даже рот раскрыл, но выговорить не мог ни слова.
Жеглов сказал задушевно:
- Я понимаю... Это трудно... Но снимите груз с души - станет легче.
Поверьте мне
- я зна-аю...
- Вы знаете...- выдохнул наконец Груздев с тоской и ненавистью.- Боже
мой, какая чудовищная провокация! - И вдруг, повернувшись почему-то ко
мне, закричал, что было силы: - Я не убива-ал!! Не убива-ал я, поймите,
изверги!..
Я съежился от этого крика, он давил меня, бил по ушам, хлестал по
нервам, и я впал совершенно в панику, не представлял себе, что будет
дальше. А Жеглов сказал спокойно:
- Ах так, провокация... Ну-ну... Хитер бобер... Пиши дальше, Шарапов:
"...Принимая во внимание... изощренность... и особую тяжесть
содеянного... а также... что, находясь на свободе... Груздев Илья
Сергеевич... может помешать расследованию... либо скрыться... избрать
мерой пресечения... способов уклонения от суда и следствия... с о д е р
ж а н и е п о д с т р а ж е й ..." Груздев сидел, ни на кого не глядя,
ко всему безучастный, будто и не слышал слов Жеглова. Глеб взял у меня
постановление, бегло прочитал его и, не присаживаясь за стол, расписался
своей удивительной подписью - слитной, наклонной, с массой кружков,
закорючек, изгибов и замкнутой плавным округлым росчерком. Помахал
бумажкой в воздухе, чтобы чернила просохли, и сказал Пасюку:
- В камеру его...
Ленинград, 11 октября, ТАСС. В Ленинград из Свердловска прибыли, два эшелона,
в которых доставлены все экспонаты сокровищницы мирового искусства -
Государственного Эрмитажа, эвакуированные в начале войны.
Следователь Панков позвонил ровно в десять и осведомился, как идут
дела с Груздевым.
- Да куда он денется?..- сказал Жеглов беззаботно и снова заверил
Панкова, что все будет как надо.
Положил трубку, закурил, подумал, потом велел мне и Тараскину пойти
проведать арестованного.
- В беседы всякие вы с ним не пускайтесь,- сказал он.- Напомните про
суровую кару и зачитайте из Уголовного кодекса насчет смягчения оной при
чистосердечном раскаянии. В общем, пощупайте, чем он дышит, но интереса
особого не надо. Как, мол, хочешь, тебе отвечать...
Тараскин охотно оторвался от какой-то писанины - всякий раз, когда
требовалось написать даже пустяковый рапорт, он норовил сбагрить эту
работу кому-нибудь другому,- и мы пошли к черной лестнице, ведущей во
двор, где находится КПЗ. Еще в кабинете он начал рассказывать
постоянному и верному своему слушателю Пасюку содержание новой картины,
а по дороге решил приобщить и меня. Обгоняя меня на лестнице, он
заглядывал мне в лицо и торопливо, словно боялся, что я остановлю его,
излагал:
- А тут приходит Грибов, ну, этот... Шмага, в общем, и говорит:
"Пошли, Гришка!
Наше место,- говорит,- в буфете!" Тараскин залился счастливым смехом,
быстрые серые глазки его возбужденно блестели.- В буфете! Понял? И
Дружников его обнимает, понимаешь, за талию, и они гордо выходят. А
Тарасова - в обморок, но они все равно уходят и ноль внимания!..
Мы вышли во внутренний дворик, слабо освещенный вялым осенним
солнцем, успевшим, однако, подсушить с утра лужи на асфальте, прошли
мимо собачника, из которого доносились визг, лай, глухое басовитое
рычание - собак, видно, кормили, потому что в другое время они ведут
себя тише. Подошли к кирпичному подслеповатому - из-за того что окна
наполовину были прикрыты жестяными "намордниками" - зданию КПЗ.
- И чего же ты радуешься? - спросил я Колю.
- Как чего? - удивился он.- Тарасова-то думала, что он запрыгает от
счастья, а они - на тебе - в буфэ-эт...
Лязгнула железными запорами тяжелая дверь, надзиратель проверил
документы, пропустил внутрь. В караулке он отобрал пистолеты, положил их
в сейф и провел нас на второй этаж, открыл одну из камер:
- Груздев! На выход!
Я впервые видел камеру изнутри и с любопытством оглядывал ее.
Небольшая, довольно чистая комната с зарешеченным окном и двумя нарами -
деревянными крашеными полатями. На одной из них лежал Груздев,
повернувшись к нам спиной.
Еще по дороге сюда я размышлял о том, с каким напряженным ожиданием
вслушивается, должно быть, Груздев в каждый звук, в каждый шорох из
коридора - не за ним ли идут, нет ли новостей с воли?..
На окрик надзирателя Груздев отозвался не сразу, зашевелился,
медленно поднял голову и только потом повернулся к нам. И тут я понял,
что он спал. Спал! Даже мне после вчерашнего далеко не сразу удалось
