наступила, и мне не хотелось думать ни о каких делах, и никакие страсти
больше меня не терзали, но одна мыслишка все время не давала покоя, и я
спросил Варю хитро:
- Правда, Жеглов удивительный мужик?
Ничего она не ответила и, только когда вошли в ее парадное, сказала,
будто все это время раздумывала над моим вопросом:
- Умный парень. Молодец...- Интонация странная у нее была, но не
успел я опомниться, как она открыла дверь: - Запомни мой телефон...
Будет время - позвони...
В небе носились ошалевшие звезды, крупные и холодные, как неупавший
град. Ветер поднимал с тротуаров обрывки газет и палые листья, и я
гонялся с ними наперегонки, пел и разговаривал сам с собой и до самого
дома шел пешком, забыв, что еще ходят трамваи. И все еще прикидывал и
раздумывал, нравится ей Жеглов или нет, а когда вошел в комнату, он
спал, накрывшись одеялом с головой и забыв погасить свет...
Сторожа убили в подсобке. Система охраны большого магазина была
такова, что сторожа оставляли на ночь в помещении и он находился там до
утра, когда магазин открывался. "Магазин длинный, его пока снаружи
обойдешь, в десяти местах могут влезть, со двора в первую очередь",-
объяснила заведующая, невысокая щуплая женщина в синем драповом пальто с
черно-бурой лисой-воротником. Жила она по соседству и прибежала на шум,
поднятый бригадиром сторожевой охраны, который как раз проверял объекты
на Трифоновской и заподозрил неладное, когда сторож на неоднократные
звонки в дверь не отозвался. А сейчас ее била крупная дрожь и она
старательно отворачивала взгляд от щуплого тела сторожа, лежавшего на
полу, около ряда молочных бидонов, и все старалась объяснить, почему
сторож находился внутри магазина, как будто в том, что его убили именно
внутри магазина, а не на улице, была ее вина. Пока судмедэксперт,
следователь и криминалист колдовали около тела, Жеглов, я и заведующая
поднялись в торговый зал. Прилавки, полки за ними, проходы были завалены
товарами, денежный ящик в кассе взломан, а на беленой стене обувного
отдела толстым черным карандашом, а может быть, и углем была нарисована
черная кошка. Очень симпатичную кошку нарисовали бандюги - уши торчком,
глаза зажмурены, и она облизывалась узким длинным языком. А на шее у
нее, как на картинках в детских книжках, был пышный бант. Жеглов покачал
головой, поцокал языком, и было непонятно, чем он больше недоволен -
разбоем или этим наглым рисунком, которым бандиты будто хотели показать
милиции, что нисколечко они нас не боятся, плевать на нас хотели и
гордятся своей работой.
- Слушай, Глеб, а для чего же все-таки они это делают? - Я показал на
рисунок.Я так соображаю, что их найти по этой кошке полегче будет, они
ведь от остальных грабителей отличаются?
- Оно вроде и так,- пожал плечами Жеглов.- Но здесь можно по-разному
прикидывать. Может, они выпендриваются от глупой дерзости своей, не
учены еще в МУРе и думают, что сроду их не словят. Может, и другое,
похуже: все соображают, но идут на риск, чтобы на людей ужас навести,
понимаешь, силы к сопротивлению их лишить - раз, мол, "Черная кошка",
значит, руки вверх и не чирикай!..
- Но это если бы они среди частных, так сказать, граждан шуровали,-
возразил я.А они все больше по магазинам...
- Во-первых, не имеет значения, среди граждан или в магазине. Завтра
пятьдесят продавцов да подсобных из этого магазина по всей Москве
разнесут, что "Черная кошка" человека убила и на миллион ценностей здесь
взяла. Реклама! А во-вторых, раньше "Черная кошка", до тебя еще, как раз
больше по квартирам шарила; это теперь они начинают чего-то по базам да
магазинам распространяться. Вообще-то оно выгодней...
Я еще раз посмотрел на нарисованную кошку, и мне вдруг показалось,
что она ехидно подмигнула. Непонятно, по какой линии это навело меня на
новую мысль, и я поспешил поделиться с Жегловым:
- Слушай, Глеб, а ведь может быть и еще похуже - для нас, во всяком
случае...
- Да?
- Если среди блатных найдутся не такие дерзкие и нахальные, как эти,
а, наоборот, похитрее, они ведь под бирку "Кошки" могут начать работать.
Мы, как помнишь, с Векшиным-то, кое на какие следишки начинали выходить,
а хитрые - в другой стороне. И концы в воду!
- Не боись! - Жеглов потрепал меня по плечу.- От нас все равно никуда
не денутся. С такими-то орлами, как ты! Что ты! Конечно, если мы будем
работать, а не теории здесь разводить...
Подсобка была непростая, целый, как выразился Жеглов, Шанхай: в ней
требовалось разместить товары большого смешторга - сиречь магазина,
торгующего товарами смешанного, промышленного и продуктового,
ассортимента. Чего только не было навалено в нескольких больших
цементированных боксах с гладкими оштукатуренными стенами! Масло, мука,
сахар и другие не пахнущие вещи были строго отделены от предметов
пахучих - колбас, специй, рыбы, бочек с селедкой. Отдельно размещались
промтовары - рулоны мануфактуры, большущий стеллаж с обувью, стопы
готовой одежды. И все это сейчас являло картину хаоса и разорения -
преступники искали самое ценное и в спешке вовсе не церемонились с
остальным. Главным помещением и местом происшествия была приемка -
продолговатая комната, соединенная с двором пологим дощатым
тоннельчиком, по которому на подшипниковых тележках свозили в подвал
товар. Тоннельчик выходил в приемку двойными широченными дверями, почти
воротами, которые запирали изнутри накидным кованым крюком. Наверху, во
дворе, тоннельчик заканчивался такими же воротами, а снаружи был
здоровенный амбарный замок, навешенный на толстую железную полосу. Воры
легко выворотили замок из подгнившего дерева вместе с петлями. А ворота
в приемку взломали: рядом с ними валялся заточенный с одного конца
карась - массивный полуметровый воровской ломик,- которым поддели одну
доску двери, расщепили ее, а потом просто скинули крюк. Сейчас трудно
было сказать, как попал в приемку сторож - проходил ли ее очередным
дозором или, привлеченный каким-то шумом, явился посмотреть, в чем
дело,- но только встретили его здесь в полутьме - сейчас для осмотра и
фотографирования вместо тусклой складской лампешки Гриша специально
ввернул сильную, стосвечовую. Сторожа ударили сзади топором по голове и,
видно, сразу же убили: по брызгам крови на стене, по расположению тела
эксперт уверенно определил, что беднягу как свалили с ног, так больше с
места и не трогали. Можно было даже представить себе, с какого места это
сделали: в боковой стене приемки был этакий аппендикс - закуток вроде
кладовки, метра полтора на полтора, с толстой, обитой жестью дверью,
открывавшейся наружу; из этой кладовки, скорей всего, и нанесли удар. Я
еще заметил, что на клине и обухе топора есть следы побелки, и
внимательно осмотрел стены и потолок кладовки. На потолке я нашел
свежую, довольно глубокую борозду,- видно, убийца чиркнул топором по
потолку, доставая жертву.
В приемку ворвался Абрек, за ним следом - его проводник Алимов.
Наверное, они заканчивали круговой осмотр магазина. Абрек обежал
комнату, наткнулся на какую-то тряпицу, взвыл и дернул Алимова на выход,
в тоннельчик, дернул с такой силой, что проводник еле удержался на
ногах.
- Свежий след взял! - крикнул он Жеглову.- Давай кого-нибудь со
мной!..
Мне еще не приходилось видеть, как собака работает по следу, и я,
глянув на Жеглова, ткнул себя пальцем в грудь. Глеб кивнул, и я помчался
следом за проводником, выскочил на улицу и увидел, что тот уже пересек
пустырь, пробежал мимо детской песочницы и устремляется к дровяным
сараям в конце двора. Сделал я гвардейский рывок, как учил когда-то
старшина Форманюк, и догнал Алимова у крайних сараев. Между ними был
широкий проход в следующий двор, расположенный чуть ли не на два метра
ниже первого, поэтому мы выскочили на крышу нового сарайчика с убогой
голубятней на краю, и Абрек, бежавший на всю пятиметровую длину "вожжи",
сделал гигантский прыжок, распластавшись в воздухе, как на картине.
Алимов и я сиганули за ним, причем я чуть не свалился, зацепившись ногой
за проволочную сетку голубятни. Так же резво пробежав двор, Абрек
выскочил в тихий переулок, покрытый неровным булыжником, с земляными
обочинами, заросшими грязной пожухлой травой. Оглядевшись, я сообразил,
что это не переулок - это тупик, выходящий к товарному двору Ржевского
вокзала. А собака, перебежав улочку, рванула снова во двор, застроенный
все теми же сараями, выросшими, как грибы, во время войны: кругом были
кирпичные дома с паровым отеплением, и дрова потребовались только в
войну, когда пришлось людям греться индивидуально - нескладными
железными печурками, жравшими уйму дров, нещадно дымившими и
уродовавшими комнаты суставчатыми рукавами труб, упертых в форточки...
Снова песочница, откос, выходящий на крышу, снова голубятни - и все
это в таком немыслимом темпе, что я на ходу расстегнул воротничок
гимнастерки и с уважением посмотрел на Алимова, мчавшегося вперед так же
неутомимо, как его стремительный мускулистый Абрек. И снова покрытый
жухлой осенней травой тупичок, и в конце его приземистая краснокирпичная
трансформаторная будка с устрашающим черепом на двери и надписью:
"Смертельно!" Около будки Абрек затормозил так же стремительно, как
бежал; из-под передних лап его брызнула комьями земля. Прижав огромную
голову прямо к земле - хвост торчком,- он быстро поводил носом
налево-направо, а потом вдруг, поднявшись на задние лапы, уперся
передними в дверь будки - громадный, в человеческий рост,- и громко,
радостно, басовито гавкнул, оглядываясь на Алимова и как бы приглашая
его к немедленным действиям.
Алимов погладил пса по голове, кивнул мне на дверь:
- Здесь!
Честно говоря, я с большим сомнением осмотрел здоровенный навесной
замок, потом обошел будку со всех сторон - дверь была одна, кроме нее,
отверстий в кирпичной кладке не было. Я взял носовой платок, обернул им
замок, потряс его, потянул за дужку, и мне показалось, что она
поддается. Я потянул сильнее и, к моему великому удивлению, дужка вышла
- замок открылся. Торопясь, я вытащил замок из петель, схватился за
ручку, дернул дверь на себя, но меня остановил Алимов:
- Постой, Володя... А если там кто-нибудь...
Стоя сбоку от двери, мы осторожно открыли ее, и Алимов на самом
коротком поводке запустил в будку собаку. Радостный басовитый лай ее,
перемежавшийся неожиданным щенячьим каким-то повизгиванием, возвестил о
том, что в будке никого нет, и мы вошли внутрь, широко распахнув дверь
для света. Под запыленным трансформатором вдоль стен навалом лежали
вещи: два рулона мануфактуры, несколько костюмов, пальто, коробки с
обувью, два белых мешка с сахаром и еще много всякого добра - впопыхах
все сразу и не разглядеть...
Я от души хлопнул по плечу Алимова, тот весело подмигнул, и мы разом
захохотали, довольные собою, и друг другом, и распрекрасной нашей
собачкой. Алимов с сожалением посмотрел на мешки с сахаром, вздохнул и
достал из кармана кулек, развернул его - там лежал серый неровный кусок
рафинада. Еще раз вздохнув, поглядел Алимов на мешки и бросил рафинад
вверх. Абрек, кажется, только чуть-чуть повел широченной своей башкой,
лязгнул, словно пушечным затвором, челюстями, и негромкий хруст известил
о том, что заслуженная награда принята с благодарностью.
Я заметил вожделенные взгляды Алимова на мешки и его вздохи.
- Угостил бы пса от души,- сказал я.- Честно заработал небось!
- Не-е, не дело,- отозвался Алимов.- Пес должен без корысти работать,
