новники отнеслись к воскресшему сыну Грозного без всякого энтузиазма.
Коронный гетман Ян Замойский (недруг иезуитов, кстати) выражался недвус-
мысленно: "Случается, что кость в игре падает и счастливо, но обыкновен-
но не советуют ставить на кон дорогие и важные предметы. Дело это такого
свойства, что может нанести вред нашему государству и бесславие королю и
всему народу нашему". Стоит уточнить, что эта позиция была результатом
не каких-то высокоморальных убеждений, а конкретной и четко выраженной
боязнью ответного удара со стороны Москвы. Ту же позицию занимали влия-
тельные государственные и военные деятели Станислав Жулкевский и Ян Ход-
кевич. Вообще в Польше, то есть так называемых "коронных землях", отно-
шение к новоявленному царевичу было самое прохладное. Король Сигизмунд,
как можно судить, в подлинность царевича не верил, однако под нажимом
родни Мнишека и благодаря авторитету Вишневецких вынужден был принять
"Дмитрия", подарить парочку золотых безделушек и туманно пообещать со-
действие.
Зато литовско-русские магнаты, та самая троица, спешили к своей цели
на всех парусах. Для Дмитрия уже набирали войско - главным образом каза-
ков и беглецов из России.
Тем временем подключился и Ватикан. Как можно судить из резолюции па-
пы римского на письме-донесении нунция Рангони, папа тоже не верил, что
Дмитрий - настоящий. Иначе не написал бы: "Это вроде воскресшего короля
португальского" (имелся в виду Лжесебастиан, чье самозванство было ясно
с самого начала). Дмитрий, встретившись с папскими посланцами, по своему
обыкновению на обещания не скупился, заявив, что, взойдя на русский
престол, моментально присоединит русскую церковь к Римской. При таких
ставках можно было и деликатно забыть, что Дмитрий - вроде "короля пор-
тугальского"...
Если не считать контактов с иезуитами, окружение Дмитрия, помогавшее
ему создать "армию вторжения", ни в коей степени не было католическим.
Константин и Адам Вишневецкие - православные (первым из Вишневецких, как
мы уже говорили, в католичество перешел Иеремия десятки лет спустя), как
и другой сподвижник Лжедмитрия, тоже, не исключено, служивший идее - ли-
товский пан Роман Рожпнский. Подавляющее большинство тех, кто встал под
знамя Дмитрия, тоже были православными - казаки, литовские и западно-
русские люди. Два секретаря Лжедмитрня, братья Ян и Станислав Бучинские,
были хотя и чистокровными "ляхами", то есть "коронными" поляками, но -
не католиками, а протестантами...
Король Сигнзмунд никакой поддержки этому воинству не оказывал. Ну, а
запретить ничего и никому не мог, какие бы нехорошие предчувствия его ни
терзали...
Заичкин и Почкаев, авторы вышедшего лет пять назад восьмисотстранич-
ного "популярного очерка" под названием "Русская история" славны не
только тем, что в качестве доказательств своих построений шпарили стра-
ницами вместо летописей и других источников отрывки из романов В. Яна и
В. Чивилихина. Касательно Лжедмитрия они ухитрились написать следующее:
король-де Сигизмунд "ПОВЕЛЕЛ Вишневецким, Мнишеку и другим дворянам сос-
тавить рать из вольницы и выступить против Бориса".
У любого, кто достаточно хорошо знаком с обстановкой в Польше того
времени, подобные утверждения могут вызвать лишь здоровый хохот...
В отличие от других европейских самодержцев польский король попросту
не мог "повелевать". Поскольку самодержцем не был вовсе, а был не более
чем своеобразной парадной фигурой, содержавшейся для чистой декорации.
Шляхта, начиная от магнатов и кончая однодворцами, имела одну-единствен-
ную серьезную заботу - следить, чтобы очередной король, чрезмерно о себе
возомнив, не вздумал "повелевать". В случае, если венценосец делал такие
попытки, его усмиряли быстро и надежно - поскольку в стране не существо-
вало механизма, способного обеспечить выполнение королевской воли...
Тогдашних польских королей нельзя даже сравнивать с нынешней английс-
кой королевой - английская королева, о чем как-то не вспоминают, имеет
право, к примеру, одним росчерком пера распустить парламент (и случа-
лось, что тонкими намеками на такую возможность были парализованы иные
парламентские инициативы). Польский король не мог и этого, а бдительнее
всего следили за тем, чтобы венценосцу не попало в руки войско...
Кстати, несколько слов о войске. Его в Жечи Посполитой тогда практи-
чески не существовало, если не считать так называемого "квартового". Оно
было регулярным и содержалось на четвертую часть доходов с королевских
имений, "кварту", но, во-первых, состояло лишь из пехоты, а во-вторых,
не превышало четырех тысяч. Магнаты вроде Вишневецких, Радзивиллов или
Потоцких могли посадить на коней в три-четыре раза больше обученных го-
ловорезов...
Полки "иноземного строя" появятся только в 30-х годах XVII века. Пока
что в случае особой опасности для государства собиралось "посполитое ру-
шение" - ополчение, состоявшее из шляхты, но о его боевых качествах го-
ворить не приходится. В 1454 г., во время войны с крестоносцами, "руше-
ние" заявило, что не сдвинется с места, не говоря уж о том, чтобы идти в
бой, пока не получит добавочных привилегий. Король Казимир Ягеллончик
был вынужден согласиться, и шляхетское ополчение нехотя тронулось-таки в
поход, однако было вдребезги разбито крестоносцами под Хойницами. В 1537
г., в правление Сигизмунда Старого, история повторилась - "посполитое
рушение", собранное для того, чтобы идти в поход на Молдавию, вместо по-
хода принялось осыпать короля упреками касаемо его внутренней политики.
И, не договорившись, попросту разбежалось по домам. В польской истории
этот случай известен под насмешливым названием "петушиной войны" - пос-
кольку скандальная шляхта, переругиваясь с королем не один день, тем
временем слопала всю домашнюю птицу на мили в округе...
Можно еще вспомнить, что всякий шляхтич в те годы имел право самосто-
ятельно отправлять посольства к иностранным государям, что твой король
(правда, хватало ума этой привилегией не пользоваться, понимали, что при
иностранных дворах таких выходок, мягко говоря, не поняли бы).
Одним словом, не зря родилась поговорка: "шляхтич в своем огороде
всегда равен воеводе". Не зря существует даже версия, что Богдан
Хмельницкий был тайным агентом польского короля, своими нападениями на
Жечь Посполиту державший шляхту в страхе, что помогало королю "проби-
вать" собственные решения...
Короче, "повелевать" король Сигизмунд никак не мог. Не было у него
такой возможности. Предприятие с походом на Москву было затеяно Вишне-
вецкими и Мнишеком на собственный страх и риск, а отправленное в поход
невеликое войско (числом не более четырех тысяч человек) состояло, за
редчайшими исключениями, из православных...
И тут-то, в первые месяцы, был реальный шанс раз и навсегда разде-
латься с горсточкой искателей удачи, ведомых Дмитрием. После его первых
успехов, после того, как несколько городов северо-западной Руси присяг-
нули на верность самозванцу, стрельцы Годунова нанесли под Севском сок-
рушительный удар. У "царевича" осталось не более полутора тысяч человек,
он едва не ускакал в Жечь Посполитую, но был насильно удержан жителями
Путивля, понимавшими, что присутствие Дмитрия придает им, выражаясь сов-
ременным языком, некую "легитимность", а оставшись один на один с Году-
новым, они не сносят голов...
Именно "сидение" Дмитрия в Путивле и переломило ход войны самым реши-
тельным образом. Воспрянувший от успехов Борис Годунов не придумал ниче-
го лучшего, кроме как начать самую широкую расправу не только с присяг-
нувшими самозванцу - со всеми, кто имел несчастье обитать в областях, по
которым проходило войско Лжедмитрия.
Вешали и рубили головы направо и налево, жгли избы, гумна и овины,
насиловали женщин. Слово русскому историку:
"Годуновцы свирепствовали особенно в Комарницкой волости, за предан-
ность Дмитрию мужчин, женщин, детей сажали на кол, вешали по деревьям за
ноги, расстреливали для забавы из луков и пищалей, младенцев жарили на
сковородах. Вся Северщина была осуждена царем на порабощение по произво-
лу военщины; людей ни к чему ни причастных хватали и продавали татары за
старое платье или за джбан водки, а иных отводили толпами в неволю, осо-
бенно молодых девушек и детей. В московском войске было наполовину татар
и прочих инородцев, и они-то особенно варварски свирепствовали. Ничего
подобного не делалось народу от дмитриевцев, и эта разница отверждала
народ в убеждении, что Димитрий настоящий царевич" [98].
В условиях, когда по стране все шире распространяются слухи, что Го-
дунов - узурпатор, а Дмитрий и есть подлинный царевич, методы умиротво-
рения выбраны были далеко не самые лучшие... Естественно, это привлекало
в войско самозванца все новых сторонников, а в Москве становилось все
тревожнее. Патриарх Иов, глава русской церкви, выпустил грамоту, где
объявлял все происходящее кознями "Жигимонта Литовскаго", который наме-
рен "разорить в Российском государстве православные церкви и построить
костелы латинские, и лютерские, и жидовские".
Совершенно ясно, что сия грамота готовилась в величайшей спешке и пи-
савшие ее ничуть не заботились хотя бы о видимости правдоподобия - в са-
мом деле, трудно представить себе короля-католика, который намерен стро-
ить "лютеранские и жидовские" храмы. Неизвестно, подметили ли русские
люди эту логическую неувязку, но патриаршая грамота никакого заметного
влияния на умы уже не оказала - власть вступала в ту печальную фазу,
когда ей не верили ни на копейку, даже если утверждать громогласно, что
солнце восходит на востоке...
Срочно провозгласили, что самозванец-де "есть беглый чернец Гришка
Отрепьев", и патриарх предал его анафеме. Вот тут наши предки проде-
монстрировали неплохое логическое мышление: по словам современника,
москвичи промеж собой говорили примерно следующее: "Прокляли какого-то
Отрепьева - и бес с ним, а царевич-то настоящий, какое его касание до
Отрепьева?!"
Дело в том, что Отрепьева слишком многие знали на Москве - и знали,
что ему около сорока, зато царевичу не более двадцати четырех... (Позд-
нее мы еще подробно рассмотрим версию, ошибочно отождествляющую самоз-
ванца и Отрепьева.)
В Жечь Посполиту срочно отправили гонца, упрекая за помощь, оказанную
Дмитрию, и требуя решительных мер. Подробности переговоров неизвестны,
однако знатный литовский магнат Лев Сапега дал резонный, в общем, ответ:
"Этот человек вступил уже в Московское государство, и его там легче дос-
тать и казнить, нежели в наших владениях". В железной логике отказать
нельзя - самозванец прочно сидел в Путивле, откуда его извлечь было
крайне затруднительно кому бы то ни было...
Борис свирепствовал, казня и пытая по малейшему навету, но инициатива
навсегда от него ускользнула. Видимо, в полном отчаянии он предпринял
ряд совершенно нелепых шагов...
Сначала велел тайно доставить во дворец давным-давно постриженную в
монахини вдову Грозного и мать Димитрия, Марфу Нагую и потребовал нед-
вусмысленного ответа: жив ее сын или нет? Старуха, ничуть не сомневавша-
яся в смерти сына, но к Годунову относившаяся без малейшей симпатии (и
славившаяся железным характером), видимо, решила потрепать нервы "Борис-
ке", с самым простодушным видом заявив: "Не знаю". По свидетельствам
очевидцев, Мария Годунова пришла в такую ярость, что схватила зажженную
свечу и попыталась выжечь глаза старухе, вопя: "Ах ты блядь! Как смеешь
говорить, что не знаешь, когда тебе-то доподлинно известно?!" (царица
была дочерью Малюты Скуратова, отцовские гены, видимо, дали о себе
знать). Борис едва успел отнять свечу, а старуха Марфа, несомненно,
втайне наслаждавшаяся происходящим, прикинулась уже совершеннейшей ду-
