поддержку очередной соискатель молдавского престола, казаки, не
мудрствуя лукаво, выдали его полякам. Видимо, этот печальный опыт учел
некий сербский искатель приключений Михаил - пару лет спустя, возжаждав
молдавского престола, он не стал объявлять себя родичем какой бы то ни
было известной личности, а попросту собрал рать и без всяких объяснений
и побасенок захватил Молдавию. Потом, как было принято в Молдавии, его
убили. Тут уже лопнуло терпение у короля Сигизмунда, и он особым указом
обязал казаков "впредь не принимать молдавских самозванцев".
Наконец, можно вспомнить Стефана Малого, объявившего себя чудесно
спасшимся Петром III и занявшим черногорский престол. Но это совсем дру-
гая история...
Лжедмитрию I все поначалу удавалось просто блестяще. Вступив в преде-
лы России с горсточкой вооруженных людей, которую мог втоптать в землю,
не заметив даже толком, один-единственный царский полк, "названный Дмит-
рий", однако, прямо-таки триумфально прошествовал к Москве, где и был
встречен ликующим народом вкупе с боярами и князьями церкви. Должно же
быть какое-то объяснение, не исчерпывающееся "слепой верой в чудесным
образом спасшегося от убийц царевича"?
Объяснений, строго говоря, два. И оба они, по совести, должны заста-
вить задуматься и современных политологов...
Во-первых, разумеется, политика Бориса Годунова - вернее, общее и
повсеместное разочарование в государе. Недовольными были все. Налоговые
льготы, торговые привилегии, амнистии и милости, которыми Борис пытался
умаслить все слои общества в начале царствования, со временем, как это
обычно и бывает на Руси, как-то незаметно сошли на нет. Крестьянам окон-
чательно запретили переходить к другим помещикам - до превращения земле-
пашца в вещь оставалось еще около ста двадцати лет, но и сама по себе
отмена Юрьева дня казалась тогдашним людям неслыханным попранием праде-
довских обычаев (примерно так и мы восприняли бы указ о запрещении ме-
нять место работы).
Тем, кто стоял на общественной лестнице гораздо выше, то есть дворя-
нам и боярам, пришлось тоже нелегко. Крестьянину просто-напросто запре-
тили переходить от одного господина к другому, зато господа рисковали и
свободой, и жизнью. В первые годы XVII века, когда по стране стали бро-
дить первые туманные слухи о "чудесно спасшемся царевиче Димитрии", Бо-
рис Годунов, судя по всему, не просто испугался, а испугался крепко...
И началась вакханалия. Самым счастливым из бояр или дворян мог счи-
тать себя тот, которому всего-навсего запрещали жениться (было у Бориса
такое обыкновение). Другим приходилось покруче. Постригали насильно в
монахи (как Федора-Филарета, отца будущего царя Михаила Романова), ссы-
лали к черту на кулички, бросали в тюрьму, отбирали имущество, обдирая
так, что это и не снилось нынешней налоговой инспекции. Государство не
просто благосклонно внимало доносам - активнейшим образом их поощряло.
Часть имущества оговоренного брали в казну - а часть шла доносчикам.
"Маяком доносительства", на которого должны были равняться остальные,
стал некий Воинко, холоп князя Шестунова. За донос на хозяина Борис пря-
мо-таки демонстративно дал холопу волю, наградил поместьем - и велел
объявить о том всенародно.
И понеслось... Как выражался один из историков, подобные меры "разла-
комили" холопов, и доносы посыпались градом. По первому подозрению (чаще
всего обвиняли в колдовстве, это стало таким же распространенным, как во
времена большевиков - обвинение в "контрреволюции") хватали самого обви-
ненного, его близких, родственников, друзей и соседей. Всех, как води-
лось, пытали самым тщательным образом. Тех, кто признавался, сажали и
ссылали. Тех, кто упорствовал, частенько лишали языка или вешали, пос-
кольку свыше было ведено считать, что запирательство как раз и есть
признак виновности.
Безусловно, Борис верил в "ведовство" и "дурной глаз" гораздо меньше,
чем уверял. Однако всем, попавшим в "пытошные" по голословному навету,
от этого было не легче.
Никоновская летопись сообщает об этом времени так: "И сталось у Бори-
са в царствие великая смута; доносили и попы, и дьяконы, и чернецы, и
проскурницы; жены на мужьев, дети на отцов, отцы на детей доносили".
Предков Пушкина сослали в Сибирь по доносу собственных холопов, отоб-
рав имущество. Одного из Романовых в тюрьме задушил пристав. Боярину
Богдану Бельскому по приказу царя по волоску выщипали бороду, которой
боярин гордился (впоследствии Богдан Бельский станет одним из приближен-
ных Лжедмитрия, торжественно поклянется перед москвичами, что царевич -
настоящий...) Будущий герой-освободитель, князь Д.М. Пожарский, сделал
донос на своего недруга, князя Бориса Лыкова, а его мать княгиня Марья
донесла на мать Лыкова (таков уж был тогдашний обычай - мужчины могли
делать доносы только на мужчин, а женщины - на женщин, бояре должны были
доносить царю, боярыни, соответственно, царице). Естественно, всех Лыко-
вых законопатили "за приставы"* всерьез и надолго...
* "Отдан за приставы" - тогдашняя формулировка ареста.
Господа, со своей стороны, отыгрывались на низших. Поскольку тогдаш-
ние законы о холопстве были столь же запутанными и поддававшимися двой-
ному толкованию, как нынешнее налоговое законодательство, злоупотребле-
ния начались фантастические. Человек, нанявшийся на временную службу или
мастеровую работу, объявлялся холопом и навсегда терял свободу - пос-
кольку все зависело от судьи, а судья был живым человеком, хотел
есть-пить вволю да вдобавок обеспечить детушек... Иногда людей без осо-
бых придумок ловили на дорогах и закабаляли. Доходило до того, что
сильный и богатый боярин делал холопами... служивших у него дворян, вла-
дельцев поместий (поместья, конечно, забирал себе). Правда, необходимо
отметить, что находились простолюдины-прохвосты, которые извлекали лич-
ную выгоду и из такого положения дел (ибо житейская смекалка русского
человека безгранична) - "закладывали" себя в холопы, пожив немного, обк-
радывали владельца, убегали и повторяли этот финт, пока не попадались
или, сколотив деньжонок, не отходили от дел (благо до удостоверяющих
личность документов додумался лишь Петр I столетие спустя). Нужно пом-
нить, что знатный господин, независимо от того, угнетал он своих "холо-
пей" или кормил кашей с маслом, мог всегда ждать доноса от любого из
своих людей. По язвительному замечанию историка Костомарова, "между гос-
подами и холопами была круговая порука: то господин делает насильство
холопу, то холоп разоряет господина". Идиллия, некоторым образом. У вся-
кого был шанс отыграться на обидчике...
Поскольку запретный плод особенно сладок, крестьяне после "закрепле-
ния" бежали в массовом количестве - и, за неимением других возможностей,
становились разбойниками. Не то что на пресловутых "больших дорогах" - в
самой Москве, по свидетельствам современников, опасно было выйти ночью
со двора, непременно получишь кистенем по голове.
Как частенько случается перед великими и страшными потрясениями, ко-
сяком пошли "знамения", предвещавшие, по общему мнению, нечто неизвест-
ное, но непременно страшное...
Говорили, что в 1592 г. в северных морях появилась столь огромная
"рыба-кит", что едва не своротила Соловецкий монастырь. Оползень, разру-
шивший в 1596 г. Печерский монастырь под Нижним Новгородом, считали
предзнаменованием нехороших перемен. Прошли слухи, что волки и бездомные
собаки вопреки своим обычаям пожирают друг друга, а следовательно, вновь
появилось знамение, предвещающие, что вскорости и люди начнут грызть
друг друга. Неизвестно откуда появились чернобурые лисицы, забегавшие
даже в Москву, - опять-таки "нехорошее знамение". В 1601 г. караульные
стрельцы болтали по Москве: "Стоим мы ночью в Кремле на карауле и видим,
как бы ровно в полночь промчалась по воздуху над Кремлем карета в шесть
лошадей, а возница одет попольски: как ударит он бичом по кремлевской
стене, да так зычно крикнул, что мы со страха разбежались". Бури вырыва-
ли с корнем деревья, переворачивали колокольни, срывали крыши; в одном
месте перестала родиться рыба, в другом пропали птицы, в третьем уродов
рожали женщины, в четвертом - домашняя скотина. На небе видели по два
солнца, а ночью - по два месяца. В довершение всего, в 1604 г. на небе
вовсе уж некстати объявилась комета, видимая и днем. Ходят легенды, что
испуганный ею Борис призвал немца-астролога, и тот пугал "великими пере-
менами" (что сталось с астрологом - неизвестно, мог и унести ноги).
И все же - мало напоминает конец света. Бывало и тяжелее, однако са-
модержцы удерживались на престоле. И не в силах отделаться от убеждения:
ограничься дело только этим, Борис мог и выстоять. Еще и потому, что го-
сударем он был крутым, не боялся рубить головы, рвать языки и забивать в
железо, а на Руси так уж исстари повелось: властители, не боявшиеся кро-
ви, так и умирали властителями, и даже естественной смертью; меж тем
расставались с престолом и жизнью исключительно те, кто был умен и ис-
полнен лучших намерений, вот только замыслы свои имел глупость проводить
в жизнь не кнутом и топором...
Но дело еще и в том, что вскоре на Русь пришел Великий Голод...
Летом 1601 г. на всем востоке Европы зарядили дожди - холодные, про-
ливные, бесконечные. От Пскова до Нижнего Новгорода они лили беспрерывно
двенадцать недель. Уже в июле ударил первый снег. Весь урожай погиб -
даже попытки скосить недозревшие хлеба провалились. Уже в конце августа
начались снегопады и метели, по Днепру ездили на санях "как средь зимы",
на полях жгли костры, чтобы спасти хотя бы жалкие остатки незрелого жи-
та. Не удавалось...
1602 г. Теплая весна, поля, засеянные еще с прошлого года, неожиданно
дали обильные всходы - но вскоре вновь грянули "морозы превеликие и
страшные". Всходы погибли. Лето, против прошлогоднего, было сухим и жар-
ким. "Кто сеял сто мер жита, собрал одну меру, вместо ржи родилося бы-
лие..."
Весна и лето следующего, 1603 г. выдались довольно благоприятными, но
подстерегала другая беда - не было семян из-за недородов двух предшест-
вующих лет...
И начался голод. Цены на хлеб мгновенно взлетели в 25 раз - на этот
счет есть совершенно точные воспоминания "служилых иноземцев" Жака Мар-
жерета и Конрада Буссова. Оба владели в России поместьями, занимались
хлеботорговлей и проблему знали не понаслышке.
В пищу шло все - кошки и собаки, мякина и сено, навоз, трава и ко-
ренья, даже мыши, собственный кал и солома. Впервые на Руси люди стали
есть людей. И не только трупы... Еще один иностранец, служивший на Моск-
ве, Петр Петрей, рассказывает, что он видел в Москве, как умиравшая от
голода женщина грызла своего ребенка. В столице продавались пироги с че-
ловечиной. Легко можно представить, что творилось в провинции. Вспомина-
ют, что путнику было опасно заехать на постоялый двор - могли тут же за-
резать и съесть. Маржерет, оставивший интереснейшие записки о России,
свидетельствовал: "Я был свидетелем, как четыре крестьянки, брошенные
мужьями, зазвали к себе крестьянина, приехавшего с дровами, как будто
для уплаты, зарезали его и спрятали в погреб про запас, сначала намере-
ваясь съесть лошадь его, а потом и его самого. Злодеяние это тотчас же и
открылось: тогда узнали, что эти женщины поступили таким образом уже с
четвертым человеком".
Точности ради нужно уточнить, что не все области страны были одинако-
во поражены голодом, а справедливости ради упомянуть, что Борис Годунов
боролся с голодом, прилагая прямо-таки титанические усилия. Впервые в
русской истории им была предпринята попытка регулировать цены - естест-
венно, на хлеб, запрещая поднимать их до запредельных высот. Кроме того,
