опять-таки впервые в нашей истории, по стране разъехались "продотряды",
выявлявшие спрятанный хлеб и заставлявшие владельца продавать его по ус-
тановленной цене.
И вновь, в который раз на Руси, все благие намерения столкнулись с
человеческой природой (как, впрочем, бывало не на одной лишь Руси)...
В Курске, где урожай был особенно хорош, во Владимире, в других уро-
дивших окраинах отнюдь не торопились везти хлеб в голодные районы, пред-
почитая придерживать его в ожидании "настоящей" цены. Так же поступали и
московские хлеботорговцы. Хлеб прятали все - бояре, купцы, монастыри - и
все пытались им спекулировать, уворачиваясь от грозных указов царя, ели-
ко возможно. Руководившие "продотрядами" чиновники сплошь и рядом за
взятку закрывали глаза на спрятанный хлеб или на то, как в Москву отп-
равляют гнилье. Зажиточные люди массами выгоняли своих холопов, чтобы не
тратиться на прокорм, а выгоднее продать сэкономленное зерно. Должност-
ные лица, ответственные на бесплатную раздачу хлеба нахлынувшим в столи-
цу беженцам, делились деньгами и зерном в первую очередь со своими
друзьями и родней, их сообщники заявлялись в лохмотьях под видом нищих,
оттесняя настоящих бедняков. Современник пишет, что сам видел, как за
хлебом приходили переряженные нищими дьяки. Пекари, обязанные выпекать
хлеб строго определенного веса и величины, продавали ковриги почти неп-
ропеченными, а то и подливали воды для тяжести. Им рубили головы, но
особого воспитательного значения на остальных это не производило.
Считается, что погибло около трети населения страны. Жак Маржерет пи-
сал, что за два года и четыре месяца из двухсотпятидесятитысячного насе-
ления Москвы умерло сто двадцать тысяч. Монах Авраамий Палицын, келарь
Троице-Сергиева монастыря, оставивший записки о Смутном времени, называ-
ет даже большую цифру - 127 000.
Спасаясь, бежали кто куда мог - в Сибирь, на Дон, Запорожье, на Укра-
ину. Поскольку Борис предпринимал меры, чтобы вернуть беглых, вся эта
многотысячная масса автоматически становилась горючим материалом,
вольницей, готовой примкнуть к любому, кто пообещает не возвращать в
прежнее состояние.
(Немного позже по тем же мотивам воевали против Жечи Посполитой жите-
ли Украины - польско-литовское государство соглашалось принять на службу
лишь строго определенное число "реестровых казаков", однако многие, за
время смут и бунтов успевшие полюбить вольготную жизнь бродячего "лыца-
ря" с сабелькой на боку, категорически не хотели вновь возвращаться к
плугу. И потому возникла ситуация, кажется, не имеющая аналогов в миро-
вой практике: в нескольких восстаниях участвовали не те, кто боролся
против Жечи Посполитой, а те, кто таким образом пытался попасть в "ре-
естровые казаки". Иными словами, люди воевали с государством за то, что-
бы именно оно, это самое государство, приняло их к себе на службу и на-
делило привилегиями! Случай уникальнейший...)
Понятное дело, разбойники расплодились в неимоверном множестве. В та-
ком множестве, что перешли в несколько иную категорию - не лесных граби-
телей, а мятежников. В 1603 г. на Москву из Северской земли двинулось
огромное сборище "гулящего народа" под предводительством некоего Хлопки
Косолапого. Это уже были не разбойники, а люди с некоей программой
действий. Программа, правда, не отличалась ни новизной, ни глубиной -
занять столицу, всех истребить и все ограбить, - но при широком и вдум-
чивом ее претворении в жизнь могла натворить дел нешуточных. Дошло до
того, что ватага Хлопки первой ударила на идущие ей наперехват войска
под начальством окольничьего Ивана Басманова, и сам Басманов был убит.
Правда, Хлопку все-таки разбили, взяли в плен и казнили в Москве. Чуть
позже родственник царя, окольничий Семен Годунов, двинулся с воинской
силой усмирять бунты в Астрахани, но был разбит "воровскими казаками" и
едва вырвался живым.
Борис Годунов делал все, что мог - искал спрятанный хлеб, держал на
него низкие цены, начал строить каменные палаты Московского Кремля, что-
бы дать работу многим сотням голодных беженцев. Издал указ о том, что
все холопы, оставленные своими хозяевами без средств к пропитанию, не-
медленно получают вольную.
Однако беды зашли слишком далеко. На дорогах уже разбойничали не
просто беглецы от голода, но и мелкие дворяне, со своей "дружиной" ис-
кавшие легкой добычи. Именно после страшных лет "великого глада" стали
широко распространяться во всех слоях населения пересуды о том, что
именно Борис в свое время приказал убить малолетнего царевича Димит-
рия-Уара, сына Ивана Грозного от восьмой жены. И, разумеется, о том, что
спасшийся царевич вскорости придет восстановить справедливость.
Легко представить, какими методами боролись с распространителями слу-
хов. Однако было уже поздно. Борис оказался бессилен. 13 октября 1604 г.
Лжедмитрий I вступил в пределы России...
ПЕРВЫЕ ШАГИ И ПЕРВАЯ КРОВЬ
Вопреки устоявшемуся мнению, самозванец объявился не где-то "в
Польше" (к тому времени, как мы помним, никакой "Польши" уже не было, а
было федеративное государство Жечь Посполита), и даже не в Литве (чита-
тель помнит, что под этим названием подразумевается отнюдь не нынешняя
Литва), а в "русских землях", то есть на Киевщине, в окружении все-
сильного магната Адама Вишневецкого. Именно Адам и его брат Константин
первыми и узнали, что один из их слуг - "потомок Иоанна Грозного".
Как это произошло, в точности неизвестно и вряд ли когда-нибудь будет
установлено. По одной легенде, "Димитрий" занемог и думая, что умирает,
признался в своем происхождении монаху на исповеди - ну, а тот, наплевав
на тайну исповеди, помчался к князю Адаму. По другой "Димитрий" сам
признался князю, кто он таков, когда князь вздумал отдавать ему распоря-
жения, как простому прислужнику.
Бог весть... В конце концов, это не столь уж и важно. Гораздо важнее
другое - по моему глубокому убеждению, Адам и Константин Вишневецкие
искренне верили, что их гость и есть подлинный царевич Димитрий. Во-пер-
вых, без этой гипотезы никак не объяснить их последующую верность и пер-
вому, и второму Лжедмитриям, когда полагалось бы и прозреть. Во-вторых,
без этой гипотезы прямо-таки невозможно понять, какой же интерес пресле-
довали оба брата, оставаясь преданными сподвижниками самозванца. О "ма-
териальной заинтересованности" говорить смешно. Братья Вишневецкие были
не просто "одними из крупных" - крупнейшими магнатами Жечи Посполитой.
Предки знаменитого "князя Яремы" располагали властью, влиянием и бо-
гатством, не снившимися иным королям того времени. И, что гораздо более
убедительно - "царевич Дмитрий", щедро раздавая обещания тем, кто взялся
бы ему помогать, суля одним умопомрачительные груды золота, а другим ог-
ромные территории России, князьям Вишневецким не обещал ничего. Ни еди-
ного золотого, ни единой деревеньки. И тем не менее братья решительно
выступили на его стороне. Поэтому никак нельзя исключать того, что они
старались "за идею". Оба были детьми своего времени и потому вполне мог-
ли поверить самозванцу - огромное богатство хорошо порой еще и тем, что
его владельцы могут позволить себе роскошь не быть циничными и алчны-
ми...
Зато Юрий Мнишек, папенька знаменитой Марины, можно ручаться, в под-
линность "царевича" не верил нисколечко. Трудно сказать, изучая его жиз-
ненный путь, во что он вообще верил...
Отец Мнишека (впрочем, в написании его фамилии есть разночтения, поз-
воляющие говорить, что первоначально наш пан писался Мнишич) приехал в
Польшу из Чехии и сделал неплохую карьеру. Оба его сына, Николай и
Юрий*, тоже весьма недурно устроились при дворе короля Сигизмунда-Авгус-
та - правда, карьера их была довольно специфической... Король был
большим любителем женского пола - и "девочек" поставляли как раз Мнише-
ки. Существует рассказ про то, как однажды Юрий, переодевшись монахом,
проник в бернардинский монастырь, где воспитывалась некая юная очарова-
тельная мещаночка, уговорил ее оттуда бежать и привез к королю. Если это
и неправда, то придумана она кем-то, кто прекрасно знал братьев.
* Не исключено, что Мнишеки сначала были православными, потому что
всюду Юрий так и писался - "Юрий" ("Юрий" - это "Георгий", но "Георгий"
по-польски - всегда "Ежи").
Кроме женщин, братья Мнишеки были "придворными поставщиками" колду-
нов, баб-шептух, гадалок и знахарок, к которым король, по-ребячески суе-
верный, питал чуть ли не большую слабость, чем к прекрасному полу, -
правда, с совершенно другими целями...
Можно представить, как поживились оба братца возле короля. В особен-
ности после его смерти. Когда король умер, оказалось, что его казна со-
вершенно пуста - исчезло и золото, и драгоценности. Сокровищница была
очищена так, что для покойника даже не нашлось приличного погребального
наряда. Естественно, тут же возник вопрос: что было в нескольких мешках
и огромном сундуке, которые слуги Юрия Мнишека вывезли из королевского
замка (сундук, "который едва подняли шесть человек" - за шесть дней до
смерти короля, а мешки - в ночь после смерти)?
Мнишек утверждал, что - сплошные пустячки. Так сказать, мелкие суве-
ниры. Ни сестра короля, ни сейм в эти сказочки не верили, но расследова-
ние ни к чему не привело. Во-первых, "мешки и сундуки" вывозил в те дни
не один Мнишек, во-вторых, за пана Юрия вступилась многочисленная родня,
и дело угасло как-то само собой. Договорились считать, что королевская
казна с самого начала была пуста...
Нужно добавить, что и в вопросах веры Юрий Мнишек проявлял столь же
лихую беспечность - назовем это так... Когда в Жечи Посполитой на неко-
торое время приобрели влияние кальвинисты и ариане (арианство - течение
в православии, признаваемое ересью и католиками, и православными), Юрий
Мнишек водил знакомство главным образом с ними. Одна его сестра была за-
мужем за видным арианином Стандицким, другая - за кальвинистом, краковс-
ким воеводой Фирлеем, сам Мнишек женился на Гедвиге Тарло, девушке из
знатной арианской семьи.
Когда в 1587 г. королем Жечи Посполитой стал Сигизмунд III, ревност-
ный католик и покровитель иезуитов, в голове у Мнишека, надо полагать,
наступило просветление, и он моментально стал верным католиком: в удар-
ные сроки построил за свой счет два монастыря, а Львовской иезуитской
коллегии подарил десять тысяч золотом...
Легко понять, что представлял собой этот субъект, тесть Константина
Вишневецкого (Вишневецкий, правда, был православным, но Мнишека такие
мелочи не останавливали - князь как-никак был еще и некоронованным коро-
лем "русской земли"...)
Вот этот тип, конечно же, жаждал в первую очередь злата и поместий. И
ради этого, пожалуй, мог бы поверить и в то, что "названный Дмитрий" -
тетушка германского императора... Насчет Мнишека нет никаких сомнений и
двусмысленностей - его привлекали чисто меркантильные возможности, отк-
рывавшиеся перед тестем русского царя...
Что любопытно, в самом начале "воскресший Дмитрий" предназначался
Вишневецкими и Мнишеком отнюдь не для московского трона, а для краковс-
кого! Мало кто об этом помнит, но из сохранившихся документов известно
точно: магнаты первоначально лелеяли замысел свергнуть Сигизмунда и сде-
лать королем Жечи Посполитой как раз Дмитрия, подходившего по всем
статьям: сын Грозного, следовательно, Рюрикович, следовательно, в
родстве с пресекшейся династией Ягеллонов. А настоящий он или нет - дело
десятое. Вишневецкие верили, что настоящий, Мнишек наверняка не верил
никому и ничему, но все трое всерьез собирались короновать Дмитрия в
Кракове.
Потом от этой идеи отступились - стало ясно, что не выйдет, слишком
многие против. И взоры обратились в другую сторону, на восток...
Опять-таки, вопреки расхожему мнению, и король Сигизмунд, и его са-
