Верхний карниз барабана и пространство между его окнами - все в лазурных
и белых майоликах, испещренных золотою вязью куфических надписей. Широ-
кая, блистающая полировкою лента белых и лазурных изразцов, тоже вся в
золотой вязи, идет и над большими полукруглыми окнами по стене самого
восьмиугольника.
Худой, живоглазый мулла быстро распахнул дверь, и, разутые, скользя
по желтым камышовым циновкам, вступили мы в прохладу и сумрак, слабо
озаренный голубым и розовым светом драгоценных разноцветных стекол. "Что
это кажется странным в этой мечети?" - думал я, пока глаза мои привыкли
к ее полусвету. И, наконец, понял: ах, то, что нет в ней обычного прос-
тора!
Простора нет потому, что стоит в ней восьмиугольная колоннада: восемь
широких столпов и шестнадцать колонн, соединенных архитравом. Пролеты
между ними - арками. Как старинная парча, покрывает эти столпы и архит-
рав блеклая зелень, матовое серебро и золото мозаики, переносящей мысль
к Византии. Византийскими капителями увенчаны и колонны.
Но мало того: за этой аркадой высится вторая - круг из четырех стол-
пов и двенадцати колонн, поддерживающий барабан с куполом, круг колонн
яшмовых и порфировых - наследие Соломона и Адриана. И уже совсем необыч-
но то, что с великим изумлением видишь в этом круге, за этими колоннами,
за соединяющей их невысокой бронзовой решеткой: под зеленым шелковым
балдахином, нарушая всякое представление о всяческой человеческой пост-
ройке, тяжко и грубо чернеет дикая морщинистая глыба гигантского камня!
Купол выстлан внутри той же матовой зелено-золотой парчой мозаики. Ска-
зочно-разноцветное сияние льют рубиновые, сапфировые, топазовые стекла.
Неясно блистает весь храм мраморами и загорающимися гранями хрусталя на
несметных люстрах. Тонким ароматом кипариса и розовой воды напоен прох-
ладный сумрак... Зачем же так первобытно вторглась в этот божественный
молитвенный чертог сама природа?
Талмуд говорит:
"Камень Мориа, скала, на которой первый человек принес первую жертву
Богу, есть средоточие мира. Скалу Мориа, что была покрыта некогда храмом
Соломона, а ныне хранима мечетью Омара, положил в основание вселенной
сам Бог".
Древние книги и легенды Иудеи и Аравии говорят:
"В Иерусалиме Бог сказал Скале: ты - основание, от коего начал я соз-
дание мира... От тебя воскреснут сыны человеческие из мертвых".
"Сойдя в пещеру под Скалой, Медшир-ед-Дан видел чудо чудес: колеблю-
щаяся глыба Скалы, ничем и никем не поддерживаемая, висела в высоте, по-
добно парящему орлу".
Магомет - в ночь своего путешествия из Медины в Иерусалим на верблю-
дице Молнии - "стал своей священной стопою на Скалу Мориа, раскачивающу-
юся между небом и землею". Был взмах, почти достигший врат рая, - и Ска-
ла издала крик радости. Но пророк повелел ей молчать - и вошел во врата
рая. А Скала вновь пала к земле - и вновь вознеслась - и в движении сво-
ем пребывает и доныне: "не мешаясь с прахом и не смея преступить неба".
Кабалистические книги говорят:
"Адонаи-Господь воздвиг в Бездне Камень и начертал на Камне имя свя-
тое. Когда поднимаются воды Бездны до Камня, они отбегают вспять в ужа-
се. Когда произносится ложное слово, Камень погружается в воды - и смы-
ваются буквы святого имени. Но ангел Азариэла, имеющий 17 ключей к та-
инству святого имени, снова пишет его на Камне, и оно снова гонит прочь
воды".
"В дни пророков Камень был внутри святилища храма Соломона, и первос-
вященник ставил на нем курящуюся кадильницу. На нем же стоял и Ковчег
Завета, урна с манной и лежал вечно цветущий жезл Аарона. Ныне Ковчег
Завета скрыт в тайниках под Камнем, где сохранял его от врагов сам Соло-
мон, которому Камень давал неземную силу: с него видел царь весь мир от
края и до края - и понимал язык птиц и зверей".
Но вот в день падения храма, в девятое число месяца Аба, Камень Жизни
останавливается. Сила его иссякает. Тайну Тайн, неизреченные письмена,
означающие святое имя, прочел Иисус. И к нему же перешла и сила Камня.
"Иисус, воспринявший силу его, творил чудеса этой силой". Где же теперь
силы Камня?
После Иисуса, говорит Ислам, сила Камня перешла к пророку. И прав Ис-
лам: пророк дал "движение" Камню. "Но недолго сияло солнце Ислама во
всей славе своей". Что же готовит миру будущее?
1908
ШЕОЛ
В сумерки, проходя по базару в Яффе, я нечаянно поднял глаза и увидел
тонкий серп луны. Закрывались в полумраке рядов лавочки, проносили от
фонтана последние кувшины. Собаки, горбясь и сливаясь с темнотой внизу,
подбирали остатки торга. Неожиданно дошла откуда-то нежная сладость цве-
тущего дерева. Я поднял глаза и увидел в легком и прозрачном небе вихор
пальмы, а над ним - острый, чистый, тонкий "лук Астарты".
На берегу, под городской стеной, тянуло теплым ветром с неоглядной
мелкой зыби взморья. Чуть видные, мягко и красиво намазанные сизой мутью
облака терялись на закате... "Сумерки, море, угол ханаанско-аравийских
берегов..." - подумал я. Над стеной, в старом каменном домишке, зияет
черная оконная дыра без стекол. Слышно, как там, в каморке без огня, ук-
ладываются спать и, плача, ссорятся дети. На западе, над лиловатой тьмой
моря, склоняется покрасневший, меркнущий и теряющийся в небе полумесяц.
И так пустынны сумерки над гаванью бесследно исчезнувшего с лица земли
Ханаана, так все просто и бедно вокруг, точно я один в мире, у его без-
людного начала...
На другой день я покинул Яффу. Убирали трапы, вечерело. Жаркое солнце
склонялось к золотому морю. Рейд стоял как зеркало, рифы обнажились, от-
дыхали, белые чайки, плававшие над кормой, казались огромными. В упор
освещенная Яффа, громоздясь на холме перед нами, переливалась зеркальным
отражением воды и вся была цвета банана. Задрожала, поворачиваясь, кор-
ма, забурлил винт - и Яффа тронулась. Но я не спускал с нее глаз до тех
пор, пока она, все отдаляясь, не слилась, наконец, с песками на юге, фи-
олетовыми от голубой дымки воздуха и опускающегося солнца.
А потом я смотрел на Саронскую долину, вдоль которой мы шли на север.
Все смутней и печальней становилась долина. Солнце погасло, и вода у бе-
регов стала тяжелой, кубовой. Одиноким, затерянным казалось какое-то се-
леньице, далеко-далеко белевшее в сини равнины. Я смотрел и дивился без-
людности этого побережья. Вон где-то там, в устьях мелких рек, бегущих
от Кармила, лежала Кесария. Некогда это был славный порт и город Ирода;
теперь только пески, камни и колючий кустарник... И так - по всему побе-
режью.
С вечера было тепло и ясно. Палуба, испещренная легкими тенями снас-
тей, блестела. В вышине, сквозь снасти, тепло сиял полумесяц. Но близил-
ся Ливан. На ночь я открыл в каюте иллюминатор - и после полуночи прос-
нулся: стало прохладно, по темной каюте ходил сильный влажный ветер. Я
заглянул в иллюминатор: и там была серая темь. Пахло морем. Ливан дышал
мглою. Во мгле, как на краю земли, висели два мутных маячных огня.
Дальний был красноватый. Я подумал: это Тир или Сидон. И мне стало жут-
ко.
За Кесарией - следы Египта и Финикии. Во времена служения Астарте на
месте Кесарии был какой-то большой ханаанский город, упоминаемый в надг-
робном заклятии царя Эзмунацара. Ранее, во времена поклонения "богу все-
пожирающего времени", крокодилу, был египетский Крокодилопос. И в пес-
ках, затянувших останки этих городов, и теперь еще находят разбитые сие-
ниты, погребальные колодцы крокодилов...
В полночь мы прошли Кармил, горный мыс Ваала Громовержца. С Кармила
иудейские пророки метали самые ярые проклятия язычеству. На Кармиле, в
одной из пещер троглодитов, жил Илия, лютейший враг Ваала. Но жизнь на
Кармиле, бывшем ипостасью Ваала, не прошла для Илии даром. Тысячи преда-
ний слили его образ с образом солнечного бога: Илия был питаем вранами,
повелевал громами и бурями, низводил огнь и дождь с неба, превращал в
камни растения, заживо, как истый сын Солнца, вознесся к нему на пламен-
ной колеснице. И все это сделал Кармил, на котором не было даже капищ, -
только каменные жертвенники, - Кармил, у подошвы которого Лемех убил
одичавшего Каина, приняв его за зверя. Необозримое море, с трех сторон
лежащее под Кармилом, бушует круглый год. И богослужения в монастыре
кармелитов, стоящем теперь на Кармиле, принимают порой жуткое величие
древних языческих богослужений. "Море заглушало голоса поющих и орган, -
говорит один паломник. - Над горою стоял непрерывающийся гул - глас Бо-
жий, потрясающий пустыню и приводящий в содрогание горы..."
Качало у Кармила и нынче. Засыпая, я чувствовал, как темная каюта
опускается и поднимается, слышал скрип переборок. Теперь было тихо. Кар-
мил был уже далеко. Ровно, с однообразным плеском бежала вода вдоль бор-
та погруженного в сон и тьму парохода. Мы шли уже мимо "блудилищных гро-
тов Астарты" и погребальных спэосов, мимо каменисто-песчаной полосы под
волнистыми отрогами и скатами Ливана, - мимо самого Шеола, этого сплош-
ного некрополя между Тиром и Сидоном. Когда-то от Тира до Сидона "можно
было пройти под землею - по гробовым пещерам и колодцам". И как дерзко
мешались когда-то с ними "гроты" Астарты! Ее поклонники и поклонницы
чертили мистический знак треугольника даже на стенах спэосов. А Тир?
Разве думал он о смерти, - он, "Сын Солнца и Моря, рожденный в веках
баснословных, превзошедший все народы жаждой жизни, алкавший земель все-
го мира"?
И все же победила - смерть. "Тир, умолкший среди моря! Кую мзду при-
обрел ты от него? Сия глаголет Адонаи-Господь: се аз на тя, Сур, и при-
веду на тя языки многи, яко же восходит море волнами своими..." Ужасные
слова! Но есть еще ужаснее: "Вот я приведу на тебя. Тир, лютейших из на-
родов, и они обнажат мечи свои против красы твоей... Сделаю тебя городом
опустелым, подобно городам необитаемым, когда подниму на тебя пучину...
Низведу тебя с отходящими в могилу, к народу, давно бывшему, и помещу
тебя в преисподних земли... Ибо вознеслось сердце твое и сказало: аз
есмь Бог!"
"Аз есмь Бог..." Библейские пророки до потрясающей высоты вознесли
проклятия слишком "вознесшейся" жизни. И по слову их и вышло: тиро-си-
донский берег, столь щедро оплодотворяемый Богиней Жизни, дал начало об-
разу Шеола - преисподней. Его погребальные камеры и колодцы, перемешан-
ные с гротами страсти, получили страшные названия "сетей смерти", "ко-
лодцев гибели". И "простерся страх смертный над радостной страной Ваа-
ла-Солнца". Это ведь он, этот страх, внушил царю Эзмунацару мольбу его
скорби и беззащитности:
"В месяц дождей, в год четырнадцатый царствования... Поражен, пленен
я, наследник дней героев, сошел в ад, сын бога смерти... Заклятие мое
перед всем царством и всем человечеством: да не вскрывает никто входа
моего, не сдвигает гробницы моей, не оскорбляет меня внесением другого
гроба!"
Бог ли человек? Или "сын бога смерти"?
На это ответил сын Божий.
1909
ПУСТЫНЯ ДЬЯВОЛА
I
"Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте
стези ему..."
Глядя с крыш Иерусалима на каменистые окрестности - чаще всего на
восток, на пустыню Иудейскую, - каждый раз вспоминаю я эти слова, - про-
лог величайшей из земных трагедий.
Дьявол, Азазел, имя и образ которого так и остались тайной, был изд-
ревле владыкой пустыни. Это он обитал в ее знойном серо-каменном море,
некогда взбудораженном подземными силами и навсегда застывшем. Это ему
каждый год - в десятый день седьмого месяца - посылали левиты и первос-
вященники Козла Отпущения - от лица всего Израиля, за все грехи его. И
не странно ли, что именно оттуда прозвучали первые глаголы предтечи!
После бури и молний Бог пришел в пещеру Илии в сладостном веянье вет-
ра. Сладостным ветром было и пришествие в мир Иисуса. Но лежала "секира
при корне дерева". Жуткими пророчествами возвестил предтеча о грядущем
