тень их - тенью, покрывшей все земные царства, бальзам - божественным,
на тысячи лет сохраняющим трупы от тления, древесину - не боящейся веч-
ности... Одна из пяти рощ, уцелевших близ Эдема, еще и доныне почитается
священной.
Я смотрел в окна... Что такое теперь Баальбек? Даже происхождение его
никому не известно. Известно только, что упоминается он в египетских и
ассирийских надписях; что был он колонией Рима, которому и принадлежит
построение - в честь богов солнечных - двух всемирно-славных баальбекс-
ких храмов: Великого и Малого. Брали и разрушали его и арабы и монголы,
а их разрушениям помогло несколько страшных землетрясений, и вот, на
месте огромного города, остался бедный городок с пятью тысячами разноп-
леменного сирийского люда и развалинами акрополя, в котором от Великого
храма уцелело всего шесть колонн... Вдруг вагон ярко озарился солнцем. И
внезапно увидел я вдали нечто поражающее: густой зеленый оазис садов и
тополей, тянувшихся среди долины и окружавших желто-белые руины какой-то
крепости, такой огромной, что сады казались под ней кустарниками, а над
ними - шесть как бы повисших в воздухе мраморных колоссов.
Солнце из грозовых туч озаряло сады и руины сильно и резко. Темно-си-
зый фон неба еще более усиливал яркость зелени и допотопных стволов ко-
лоннады. И в пролеты ее ветхозаветно глядел пегий горный талес. Белым
огнем горели широкие снежные полосы этого талеса. И загорелись еще бо-
лее, когда мы приблизились к Баальбеку. Но вдруг померкли, воздух потем-
нел - и буря, докатившись с Ливана, смерчем закрутила пыль над городком,
белевшим за руинами, тучей помчала ее над садами и сквозь колонны... Ед-
ва успели мы вскочить в холодный и пустой отель на каменистом холме
вблизи их, как все смешалось в лютом ливне с градом. Град с треском сек
помутившиеся окна, летел и прыгал по земле. Ваал из-за облачной высоты
величаво кидал в мрачно откликавшиеся горы гул и грохот, от которых в
страхе метались фиолетовые молнии...
Но когда, через час, вышел я на балкон, золотым блеском ослепила меня
дождевая вода на балконе. Буря пронеслась, и на земле воцарились безмя-
тежный мир и ясность, один из тех вечеров, что так любят ласточки. Воз-
дух был чист и тепел, талесы далеких куполообразных вершин четки и близ-
ки, мокрые сады против балкона райски свежи, густы и зелены. А над сада-
ми и над крепостными руинами, тонувшими в них, стройно и державно возно-
сились шесть желтоватых колоссов Великого храма. С балкона я глядел на
предвечернее солнце, на Ливан, на северо-запад. На запад тянулись по до-
лине руины. Тополя и фруктовые деревья шли вдоль южной стены их, поды-
мавшейся над зеленью каменными зубьями, грубыми брешами. И мне виден был
весь акрополь, заключающий в себе на восточном краю вход. Пропилеи, на
западном - Великий храм, а посредине - Гексагон и Жертвенный двор. Малый
храм построен отдельно, вне этой стены. Его циклопический периптер сох-
ранился на диво. Но здесь он терялся: все подавляли колонны Великого
храма. Верх одной из них - крайней справа - был уже почти свободен от
архитрава. Скоро она рухнет, подумал я, и рухнет ужасно! Ведь в одном
фундаменте акрополя пятнадцать аршин высоты, но колонны стоят не на нем:
для Великого храма был воздвигнут еще другой фундамент, высотой почти
равный первому. А в самих колоннах росту аршин сорок! Некогда перистиль
храма - окружавшая его колоннада - состоял из пятидесяти четырех таких
колонн. Теперь их только шесть, - третья часть южной части перистиля,
удержавшаяся на единственной сохранившейся стене второго фундамента. И
как одиноки они! Воздух долины становился голубым, вал Ливана синим. Да-
леко на северо-западе начинали желтеть ленты одного из высочайших гор-
бов, все яснее выделявшихся на небе. Между небом и землей был несказан-
ный простор. Но величие этих колонн, одиноких "наследников дней героев",
было ни с чем не сравнимо.
III
Солнце склонялось; в мокрых зеленых садах, казавшихся еще свежее от
шума горной мутно-зеленой речки, в садовой глуши вокруг акрополя, была
тень. Маленькими казались тополя, стоявшие вдоль фундамента... Приврат-
ник пропустил нас за железную решетку к Пропилеям.
Некогда к ним вела мраморная лестница; сарацины до последней плиты
разрушили ее, превращая акрополь в крепость. Некогда Пропилеи были
стройным, величавым зданием. Двенадцать сиенитовых колонн, за ними -
портал в три пролета, по бокам - павильоны - экзедры, воздвигнутые из
огромных камней со всей роскошью и силой древнего зодчества и ваяния, с
двумя ярусами ниш для статуй богов. Теперь от колонн остались только
пьедесталы, портал являет вид проломов в крепостной стене, проход к нему
завален каменными глыбами и разбитыми капителями, полуразрушенные экзед-
ры зияют. Тень была в этих раскрытых развалинах. Глубоко и густо синело
над ними вечернее небо. Зеленая верхушка тополя тянулась снизу, загляды-
вая в брешь. И мертвая тишина стояла вокруг...
За стеной Пропилеи - Гексагон, первый двор. Огромный шестиугольник
его замкнут шестиугольником стен и сплошных экзедр, опять-таки разрушен-
ных. Мраморный скользкий шестиугольник в три ступени идет вокруг площади
двора, на расстоянии шагов двадцати от экзедр. На нем возвышалась шести-
угольная колоннада, связанная с экзедрами сводом. В тени этой галереи
толпились ожидавшие входа во двор Жертвенный. От колонн не осталось те-
перь ни единой. Пустой двор окружают громады руин. Сарацины пробили в
них бойницы, понаделали много грубых амбразур. Землетрясение и осады
почти ничего не оставили и от этой работы. Чувствуешь лишь дикость древ-
ней цитадели, следы свирепых древних битв и - тяжесть, величие Рима.
А за Гексагоном - двор Жертвенный, двор, повторяющий первый, но лишь
в иной, квадратной форме и чуть не втрое превосходящий его по размерам.
Мало оставило время и от второго тройного портала, - проходов из Гекса-
гона на площадь Всесожжения: вместо портала зияет теперь пустота среди
остовов крайних экзедр, что похожи на остовы каких-то допотопных жилищ,
на сквозные пещеры. И когда я, оглянув Гексагон, кинул взгляд далее, не-
обозримый каменный хаос, хаос целого города, ниспровергнутого землетря-
сением, открылся предо мною. Не на Гексагон и Пропилеи, а ведь именно
сюда, где последовательно возрастали и размеры и святость храма Солнца,
направлены были силы подземные, ужасы осад и варварство византийских им-
ператоров. Но великое осталось великим. Чуть не на полверсты тянулся
среди этого хаоса отшлифованный мириадами ног, местами зияющий провала-
ми, местами заросший колючками проход. Шесть колоссов, стоящих почти на
самом конце его, на остатках фундамента, глядели на юг и сливались в
один, занимая полнеба. Их стволы, обожженные зноем и ветром, были вблизи
красноваты. Горизонт за ними замыкался зубцами и проломами Стены Цикло-
пов. Небо бледнело, низко опустившееся солнце все слегка золотило... Я
сел среди двора на камень.
Было тихо-тихо. Без конца лежали и стояли вокруг меня обломки сиени-
товых туловищ, точно какие-то каменные страшные существа. Позади и впра-
во широко раскрывали свои каменные утробы искаженные и разрушенные эк-
зедры; только две-три из них напоминали о прежнем великолепии раковино-
образных ниш, пилястров и горельефов. А налево громоздились камни, шли
какие-то рвы и провалы - и тяжело и вместе с тем легко, стройно и гро-
мадно высился храм Малый, чудом сохранивший весь свой, как бы литой из
желтоватого мрамора, корпус и целых девять колонн как раз на том фланге,
который был виден мне. Я глядел на них и долго не мог понять, что это
так резко отличает их от тех шести колонн. Малый храм, этот редкий обра-
зец эллинской красоты и несокрушимой римской мощи, был немного менее Ве-
ликого. Нет при нем ни Пропилеи, ни Гексагона, ни двора Всесожжения, но
фундамент его почти равен тому, исчезнувшему фундаменту, на котором сто-
яло святилище Солнца. Почти равны и перистили их... В чем же тогда дело?
Только в том, что колонны храма Солнца вверху не суживаются. Но как да-
леко уносит это в глубину веков!
Можно представить себе красоту Малого храма. Пропилеи, Гексагона,
двора Жертвенного - в те дни, когда только что отлилось в совершенные
формы и сочеталось в Баальбеке "самое прекрасное на земле с самым вели-
чественным". Этот хаотический простор, ныне подобный страшным картинам
Исаии, лоснился тогда мозаичными настилами. Стены и экзедры, где помеща-
лось более трехсот ниш для всех богов Олимпа, стройно замыкали его с
трех сторон, на четвертой, западной, шла лестница к высоко вознесенному
порталу Великого храма. Квадрат из огромных сиенитовых колонн - тем-
но-розовых, гладко шлифованных египетских монолитов - охватывал средину
двора, и галереи между ними и экзедрами всегда были полны света, тени,
белых хитонов. Нельзя было найти места, не блиставшего мрамором статуй,
пилястрами, фронтонами и причудливой лепкой карнизов, капителей - этих
окаменевших листьев, узоров, цветов. Ярко млела синь неба над квадратом
двора. Дым непрерывных сожжений и языки пламени поднимались с гигантско-
го жертвенника, с раскаленной медной плиты его - с алтаря возле мрамор-
ных ступеней, тремя переходами поднимавшихся к чудовищному периптеру Ве-
ликого святилища... Но легко сказать: чудовищному! Как представить себе
его?
Та часть основного фундамента, на которой стоял фундамент святилища,
равна только половине двора Жертвенного. Но древние недаром называли
святилище "первобытным": дело было не в ширине и длине, а в высоте и
размерах строительного камня. И уже одно то, что периптер святилища был
вознесен еще и на другой громадный фундамент с подземельями внутри, сви-
детельствует о том, что Рим здесь кончается. Кем был сложен основной
фундамент? Какими-то древнеарамейскими племенами - из самых больших мо-
нолитов, "какие когда-либо поднимал человек", и в те дни, когда легенды
о титанах еще дышали жизнью. Неизвестно, кем построено и самое святилище
Солнца: Рим только реставрировал его. Но и реставрировал под несомненным
влиянием преданий о великих капищах, о столпотворениях, об уступчатых
зиккуратах, этих "башнях до небес", и посвятил его Солнцу-Ваалу, соче-
тавшему здесь свое имя с именем Юпитера. И святилищем Ваала, прежде все-
го Ваала, и было и осталось святилище Великого храма, уступами вознесен-
ное к небу и охваченное колоссами, имевшими и внизу и вверху одну толщи-
ну - первобытно. А сказочным монолитам, из которых сложен основной фун-
дамент, его подземелья и Стены Циклопов, Рим мог только дивиться: тайна
передвижения и кладки этих монолитов, из которых иные имеют по тридцати
аршин в длину, даже для него была непостижима.
Солнце село, и, как всегда на Востоке, стало на минуту особенно свет-
ло. И в этом странном свете без солнца, в пространстве, как бы лишенном
воздуха, резко обожженные красноватым загаром колонны вдруг приобрели
ужасающую выпуклость, тяжесть и высоту. Я пробрался к ним по глыбам кам-
ня, по оврагам и возвышенностям, по остаткам мраморных ступеней и тыся-
челетнему мусору, зашел под фундамент, на котором стоят колонны, и, за-
кинув голову, глянул вверх... Дивно было сочетание бездонного бледно-го-
лубого неба и красноватого тона этих поднебесных стволов! Но они уже
меркли. Быстро падал сумрак. Спотыкаясь, я сбежал в ров, в угол, образо-
ванный Циклопическими стенами. Их теперь две: западная и северная. Обе
искажены проломами. Но искажения только усугубляют их допотопный вид. Из
темного оврага выбрался я по каменисто-мусорным холмам, поднимающимся к
пролому в углу стен, на свет заката и стал в проломе. Подо мной был об-
рыв, вдали - темное море долины, а за ним - валы Ливана и далекие, чуть
краснеющие в сумраке ленты его горбов. Подо мной была стена, сложенная
сынами Солнца, - стена, камни которой останутся здесь недвижными до кон-
