сейчас же. Я скажу ей всю правду. Я покончу со всей этой ебаторией!
- Это хорошо. Дашь мне знать, как вс пройдет.
- Это вс мое детство виновато, понимаешь. Я никогда не знал, что такое
любовь....
- Перезвони мне попозже.
Сара повесила трубку.
Я налил себе еще вина. Я не понимал, что могло произойти с моей жизнью.
Я утратил свою изощренность, утратил свою суетную светскость, утратил свою
жсткую защитную скорлупу. Потерял чувство юмора перед проблемами других
людей. Мне хотелось вс это получить обратно. Я хотел, чтобы вс ко мне
приходило легко. Но почему-то знал, что оно не вернется, по крайней мере -
сразу. Я был обречен и дальше чувствовать себя виноватым и незащищенным.
Я пытался убедить себя, что чувство вины - просто своего рода
заболевание. Что именно люди без вины добиваются в жизни прогресса. Люди,
способные лгать, обманывать, люди, всегда знающие, как срезать угол.
Кортез.
Он-то хуем груши не околачивал. И Винс Ломбарди - тоже. Но сколько бы я
об этом ни думал, мне по-прежнему было плохо. Я решил, что с меня
довольно. Готов.
Кабинка исповедника. Снова стану католиком. Начать, покончить с этим,
как отрубить, а потом ждать прощения. Я вылакал вино и набрал рабочий
номер Дебры.
Ответила Тесси.
- Привет, крошка! Это Хэнк! Ну, как оно у тебя?
- Вс прекрасно, Хэнк. Как сам поживаешь?
- Вс хорошо. Слушай, ты на меня не злишься, а?
- Нет, Хэнк. Это в самом деле было немного фу, хахаха, но весело. Это
наш секрет в любом случае.
- Спасибо. Знаешь, я на самом деле не...
- Я знаю.
- Ладно, послушай, я хотел поговорить с Деброй. Она там?
- Нет, она в суде, запись ведет.
- Когда вернется?
- Она обычно в контору не возвращается после того, как в суд уходит. А
если вернется, что-нибудь передать?
- Нет, Тэсси, спасибо.
Ну все, пиздец. Я даже исправить ничего не могу. Констипация Конфессии.
Кранты Коммуникации. Враги в Высших Сферах.
Я выпил еще вина. Я совсем был готов очистить воздух - и пускай вс
болтается. Теперь же надо сидеть и ждать. Мне становилось все хуже и хуже.
Депрессия, самоубийство часто оказывались результатом неправильной диеты.
Но я-то кушаю хорошо. Я вспоминал былые дни, когда жил на один
шоколадный батончик в день, рассылая написанные печатными буквами рассказы
в Атлантический Еженедельник и Харперз. Я тогда думал только о еде. Если
тело не ело, ум тоже голодал. Но в последнее время я питался чертовски
хорошо для разнообразия - и пил дьявольски хорошее вино. Это означало, что
вс, о чем я думаю, - вероятно, правда. Все воображают себя особенными,
привилегированными, исключительными. Даже уродливая старая перечница,
поливающая на крылечке герань. Я-то воображал себя особенным потому, что
ушел от станка в 50 лет и стал поэтом. Хуй моржовый. Потому и ссал на
всех, как те боссы и менеджеры ссали на меня, когда я был беспомощен.
Вс вернулось на круги своя. Я - пьяный, испорченный, гнилой мудак с
очень незначительной крошечной известностью.
Мой анализ раны не залечил.
Зазвонил телефон. Сара.
- Ты же сказал, что позвонишь. Как прошло?
- Ее не было.
- Не было?
- Она в суде.
- Что ты собираешься делать?
- Ждать. А потом сказать ей.
- Правильно.
- Не следовало мне вс это говно на тебя вываливать.
- Вс в порядке.
- Я хочу снова тебя увидеть.
- Когда? После танцовщицы?
- Ну - да.
- Спасибо, не стоит.
- Я тебе позвоню....
- Ладно. Я отстираю тебе пеленки.
Я потягивал вино и ждал. 3 часа, 4 часа, 5 часов. Наконец, вспомнил про
одежду. Я сидел со стаканом в руке, когда перед домом остановилась машина
Дебры. Я ждал. Она открыла дверь. С ней был пакет покупок. Выглядела она
очень хорошо.
- Привет! - сказала она. - Как тут моя бывшая мокрая лапша?
Я подошел и обхватил ее руками. Я задрожал и заплакал.
- Хэнк, что стряслось?
Дебра уронила пакет на пол. Наш ужин. Я схватил ее и прижал к себе. Я
рыдал. Слезы текли, как вино. Я не мог остановиться. БЛльшая часть меня не
шутила, другой же хотелось сбежать.
- Хэнк, в чем дело?
- Я не смогу быть с тобой на Благодарение.
- Почему? Почему? Что не так?
- Не так то, что я - ОДНА ГИГАНТСКАЯ КУЧА ГОВНА!
Моя вина криком кричала внутри, у меня начался спазм. Боль просто
ужасная.
- Из Канады летит танцовщица живота, чтобы провести со мной День
Благодарения.
- Танцовщица живота?
- Да.
- Она хороша собой?
- Да, очень. Прости меня, прости меня....
Дебра оттолкнула меня.
- Дай, я продукты поставлю.
Она подняла пакет и ушла в кухню. Я слышал, как открылась и закрылась
дверца холодильника.
- Дебра, - сказал я. - Я ухожу.
Из кухни не донеслось ни звука. Я открыл переднюю дверь и вышел.
Фольксваген завелся. Я включил радио, фары и поехал назад в Лос-Анжелес.
94
В среду вечером я был в аэропорту - ждал Айрис. Я просто сидел и
разглядывал женщин. Никто из них - за исключением одной-двух - не мог
сравниться с Айрис по внешности. Со мной что-то не так: я в самом деле
слишком много думаю о сексе. Каждую женщину, на которую падает взгляд, я
представляю в постели с собой. Интересный способ проводить время в
ожидании самолета. Женщины:
мне нравятся цвета их одежды; то, как они ходят; жестокость в некоторых
лицах; время от времени чистая красота в каком-нибудь другом лице,
абсолютно и завораживающе женском. Они могут с нами это делать: они
гораздо лучше составляют планы и лучше организованы. Пока мужчины смотрят
профессиональный футбол, или пьют пиво, или шастают по кегельбанам, они,
женщины эти, думают о нас, сосредотачиваются, изучают, решают - принять
нас, выкинуть, обменять, убить или просто-напросто бросить. В конечном
итоге, едва ли это имеет значение; что бы они ни сделали, мы кончаем
одиночеством и безумием.
Я купил Айрис и себе индюшку, 18-фунтовую. Она лежала у меня в
раковине, оттаивала. Благодарение. Доказывает, что ты выжил. Пережил еще
один год с его войнами, инфляцией, безработицей, смогом, президентами. Это
великое невротическое сборище семейных кланов: громкие пьянчуги, бабуси,
сестрички, тетушки, орущие дети, будущие самоубийцы. И не забывайте
несварение. Я от других ничем не отличался: у меня в раковине сидела
18-фунтовая птица, дохлая, ощипанная, совершенно выпотрошенная. Айрис ее
мне зажарит.
В тот день я получил по почте письмо. Сейчас я вытащил его из кармана и
перечел. Его сбросили в Беркли:
Дорогой мистер Чинаски; Вы меня не знаете, но я - хорошенькая сучка. Я
ходила с моряками и с одним водителем грузовика, но они меня не
удовлетворяют. В смысле, мы ебемся, и потом больше ничего нет. В этих
обсосах никакого содержания. Мне 22, и у меня 5-летняя дочка, Эстер. Я
живу с одним парнем, но секса там нет, мы просто живем вместе. Его зовут
Рекс. Я бы хотела приехать повидаться с вами. Моя мама присмотрит за
Эстер. Прилагаю свою фотографию. Напишите мне, если захочется. Я читала
кое-какие из ваших книжек. Их трудно найти в магазинах. Мне в ваших
книжках нравится то, что вас так легко понимать. И к тому же вы смешной.
ваша, Таня.
Потом приземлился самолет Айрис. Я стоял у окна и смотрел, как она
выходит. Она по-прежнему хорошо выглядела. Приехала аж из самой Канады,
чтобы меня увидеть. У нее был один чемодан. Я помахал ей, пока она стояла
вместе с остальными в очереди на выход. Сначала ей надо было пройти
таможню, а потом она прижалась ко мне. Мы поцеловались, и у меня начал
вставать. Она была в платье, практичном, облегающем синем платье, на
высоких каблуках, а на голове набекрень сидела шляпка. Редко можно увидеть
женщину в платье. Все женщины в Лос-Анжелесе непрерывно носят штаны....
Поскольку не нужно было ждать багажа, мы сразу же поехали ко мне. Я
остановился перед домом, и мы вместе прошли по двору. Она села на кушетку,
пока я наливал ей выпить. Айрис осмотрела мою самодельную полку.
- И ты написал все эти книжки?
- Да.
- Я и не представляла, что ты написал так много.
- Я их написал.
- Сколько?
- Не знаю. Двадцать, двадцать пять....
Я поцеловал ее, обхватив одной рукой за талию, прижимая к себе.
Другую руку я положил ей на колено.
Зазвонил телефон. Я встал и ответил.
- Хэнк? - То была Валери.
- Да?
- Кто это была?
- Кто была кто?
- Эта девушка.
- О, это одна подруга из Канады.
- Хэнк, опять ты со своими проклятыми бабами!
- Да.
- Бобби спрашивает, не хочешь ли ты и...
- Айрис.
- Он спрашивает, не хотите ли вы с Айрис зайти к нам выпить.
- Не сегодня. Когда дождя не будет.
- Ну у нее и тело, в натуре!
- Я знаю.
- Ладно, может, завтра тогда.
- Может....
Я повесил трубку, думая, что Валери, наверное, тоже тетки нравятся. Ну
да ладно, это нормально.
Я налил еще два стакана.
- Скольких женщин ты встречал в аэропортах? - спросила Айрис.
- Не так много, как ты думаешь.
- Уже сбился со счета? Как со своими книжками?
- Математика - одно из моих слабых мест.
- Тебе нравится встречать женщин в аэропортах?
- Да. - Что-то я не помнил, чтобы Айрис была такой разговорчивой.
- Ах ты поросенок! - Она рассмеялась.
- Наша первая ссора. Ты хорошо долетела?
- Я сидела рядом с каким-то занудой. Я совершила ошибку и позволила ему
купить мне выпить. Так он, проклятый, мне все ухо отговорил.
- Он просто в восторге был. Ты сексуальная женщина.
- И это вс, что ты во мне видишь?
- Я вижу это во множестве. Может, по ходу дела увижу что-нибудь еще.
- Зачем тебе так много женщин?
- Это вс еще с детства, видишь ли. Без любви, без тепла. А когда мне
было двадцать и тридцать, этого тоже очень мало было. Сейчас
наверстываю....
- А поймешь, когда наверстаешь?
- Сейчас у меня такое чувство, что понадобится еще одна жизнь.
- Ты такое трепло сраное!
Я рассмеялся.
- Потому и пишу.
- Пойду приму душ и переоденусь.
- Валяй.
Я ушел на кухню перевернуть индюшку. Она показала мне свои ноги, свои
лобковые волосы, сливное отверстие, ляжки; она там сидела. Хорошо, что у
нее нет глаз. Ладно, мы что-нибудь с ней сотворим. Это - следующий шаг. Я
услышал шум воды из бачка. Если Айрис не хочется ее жарить, сам зажарю.
Когда я был моложе, у меня постоянно была депрессия. Но сейчас
самоубийство больше не казалось возможностью жизни. В моем возрасте
остается очень мало чего убивать. Хорошо быть старым, что бы там ни
говорили. Есть смысл в том, что человеку должно быть по меньшей мере
полвека, чтобы он мог писать с мало-мальской ясностью. Чем больше рек
пересек, тем больше о реках знаешь - то есть, если пережил и быстрины, и
пороги. А это иногда может оказаться довольно круто.
Айрис вышла. Теперь на ней было иссиня-черное цельное платье - оно
казалось шелковым и липло к телу. Она не средненькая американская
девчонка, а потому и не выглядит очевидной. Она абсолютная женщина, но
прямо в лицо этого не швыряет. Американские ттки обычно торгуются
по-тяжелой, и в конце имеют от этого бледный вид. Несколько естественных
американских женщин еще осталось - главным образом, в Техасе и Луизиане.
Айрис мне улыбнулась. В каждом кулаке она что-то держала. Потом подняла
обе руки над головой и начала пощелкивать. Она стала танцевать. Или,
скорее, - вибрировать. Словно ее пробило электротоком, а центром души стал
живот. Это было славно и чисто, с одним лишь легким намеком на смешинку.
Весь танец она не сводила с меня глаз, и в нем было свое значение, хороший
обвораживающий смысл, ценный сам по себе.
Айрис окончила, и я зааплодировал, налил ей выпить.
- Я не отдала ему должное, - сказала она. - Нужны костюм и музыка.
- Мне очень понравилось.
- Я хотела кассету с музыкой привезти, но знала, что у тебя нет
магнитофона.
- Ты права. Вс равно здорово.
Я нежно поцеловал Айрис.
- Почему ты не передешь жить в Лос-Анжелес? - спросил я ее.
- Все мои корни - на северо-западе. Мне там нравится. Мои родители. Мои
