Объяснения были запутанными, но я следовал инструкции и продвигался без
хлопот. Это почти разочаровывало, поскольку казалось, что когда из
повседневной жизни уберешь напряг и безумие, опираться больше как бы и не
на что.
Я заехал во дворик к Дебре. За шторами я заметил движение. Она меня
выглядывала. Я вылез из фолька и хорошенько убедился, что обе дверцы
заперты, поскольку страховка у меня уже выдохлась.
Я подошел и блямкнул в звонок. Она открыла дверь - казалось, она рада
меня видеть. Нормально-то это нормально, но именно такие вещи не дают
писателю закончить работу.
92
Остаток недели я тоже мало чем занимался. Проходил чемпионат Оуктри. Я
2-3 раза ездил на бега, вышел по нулям. Написал неприличный рассказ для
секс-журнальчика, 10 или 12 стихов, дрочил и звонил Саре и Дебре каждую
ночь. Как-то вечером я позвонил Кэсси, и ответил мне мужчина. Прощай,
Кэсси.
Я думал о расколах - какие они трудные, но, опять-таки, обычно после
того, как расстанешься с одной женщиной, встречаешь другую. Я должен был
дегустировать женщин, чтобы познать их на самом деле, пробраться внутрь. В
уме у себя я мог изобретать мужчин, поскольку сам таким был, но женщин
олитературить почти невозможно, не узнав их сначала как следует. Поэтому я
изучал их, как только мог, и обнаруживал внутри человеческие существа.
Писательство забывалось.
Оно становилось намного меньше, чем сама встреча - до тех пор, пока
встреча не завершалась. Писательство же было лишь осадком. Только для
того, чтобы чувствовать себя как можно реальнее, мужчине женщина не нужна,
но нескольких узнать никогда не повредит. Затем, когда роман скисает,
мужик поймет, каково быть истинно одиноким и спятившим, - а через это
позн.ет, с чем ему, в конечном итоге, предстоит столкнуться, когда
настанет его собственный конец.
Меня пробивали многие вещи: женские туфельки под кроватью; одинокая
заколка, забытая на комоде; то, как они говорят: Пойду пописяю...; ленты в
волосах; когда идешь с ними по бульвару в полвторого дня - просто два
человека, шагающие вместе; долгие ночи с выпивкой и сигаретами,
разговорами; споры; мысли о самоубийстве; когда ешь вместе и тебе хорошо;
шутки, смех ни с того ни с сего; ощущение чуда в воздухе; когда вместе в
машине на стоянке; когда сравниваешь прошлые любови в 3 часа ночи; когда
тебе говорят, что ты храпишь, а ты слышишь, как храпит она; матери,
дочери, сыновья, кошки, собаки; иногда смерть, а иногда - развод, но
всегда продолжаешь, всегда доводишь до конца; читаешь газету один в
бутербродной, и тебя тошнит от того, что она сейчас замужем за дантистом с
коэффициентом интеллекта 95; ипподромы, парки, пикники в парках; даже
тюрьмы; ее скучные друзья, твои скучные друзья; ты пьешь, она танцует; ты
флиртуешь, она флиртует; ее колеса, твои поебки на стороне, а она делает
то же самое; когда спишь вместе....
Никаких суждений тут не вынести, однако по необходимости приходится
выбирать. Быть над добром и злом - в теории-то оно ничего, но чтобы жить
дальше, выбирать все-таки нужно: одни добрее, другие просто-напросто
больше заинтересованы в тебе, а иногда необходимы внешне красивые, а
внутри холодные - ради одного лишь кровавого, говенного оттяга, как в
кровавом, говенном кино. Те, что добрее, лучше трахаются, на самом деле, а
побыв с ними некоторое время, находишь, что они прекрасны, поскольку они и
так прекрасны. Я подумал о Саре - вот в ней как раз это что-то и есть.
Если б только не этот Драйер Баба, с проклятым знаком СТОП в руках.
Потом настал сарин день рождения, 11 ноября, День Ветеранов. Мы
встречались еще дважды, один раз - у нее, другой - у меня. Витало острое
предчувствие веселья. Она была странна, но не похожа на других и
изобретательна; там было счастье... если не считать постели... оно
полыхало... но Драйер Баба удерживал нас порознь. Я проигрывал битву Богу.
- Ебаться - не самое главное, - говорила мне она.
Я поехал в экзотический продуктовый магазин на углу Голливуд-Бульвара и
Авеню Фонтан, У Тетушки Бесси. Тамошние приказчики омерзительны - молодые
черные парни и молодые белые парни, с высокоразвитым интеллектом,
превратившимся в высокоразвитый снобизм. Гарцуют по магазину, игнорируя и
оскорбляя покупателей. Женщины, работающие там, тяжелы, сонны, носят
обширные свободные кофты и никнут головами будто от какого-то сонного
стыда. А покупатели - серенькие веники - терпят оскорбления и приходят за
добавкой. Приказчики со мной связываться побоялись, посему им было
позволено прожить еще один день....
Я купил Саре на день рождения подарок, в основе своей состоявший из
пчелиной секреции - мозгов множества пчел, высосанных иглой из их
коллективных ульев. У меня с собой была плетеная корзинка, и в ней рядом с
пчелиными выделениями лежали палочки для еды, морская соль, пара
померанцев (органических), пара яблок (органических), и немного
подсолнечных семечек.
Пчелиная секреция была главной, стоила она много. Сара довольно часто о
ней говорила - как, мол, хочется, да не по карману.
Я поехал к Саре. Еще с собой у меня было несколько бутылок вина.
Фактически, одну я уже уговорил, пока брился. Брился я редко, но ради
сариного дня рождения и вечера памяти Ветеранов постарался. Хорошая она
все-таки женщина.
Ум ее очаровывал, и странно, но такое целомудрие можно было понять. То
есть, как она к нему относилась - дескать, надо сберечь для хорошего
человека. Дело не в том, что я хороший человек, просто ее очевидный класс
хорошо бы смотрелся рядом с моим очевидным классом, когда мы бы сидели за
столиком парижского кафе, когда я, наконец, стал бы знаменитым. Она
обаятельна, спокойно интеллектуальна, и самое лучшее - в золоте ее волос
присутствует эта безумная примесь рыжины. Почти как будто я искал именно
этого оттенка волос много десятков лет... а может, и дольше.
Я остановился передохнуть в баре на Тихоокеанской Прибрежной Трассе и
выпил двойную водку-7. Сара меня беспокоила. Она говорила, что секс
означает замужество. И я верил, что она это всерьез. В ней определенно
есть что-то целомудренное. Однако, я, помимо всего прочего, мог
вообразить, что она стравливает напряжение не единственным способом, и что
вряд ли я - первый, чей хуй грубо терся о ее пизду. Моя догадка
заключалась в том, что она так же заморочена, как и все остальные. Почему
я шел у нее на поводу - загадка. Мне даже не хотелось в особенности ломать
ее. Я не соглашался с ее идеями, но она мне все равно нравилась. Может, я
разленился. Может, устал от секса. Может, я, наконец, начал стареть. С
днем рождения, Сара.
Я подъехал к дому и внес свою корзинку здоровья. Сара копошилась на
кухне. Я уселся вместе с вином и корзинкой.
- Я здесь, Сара!
Она вышла. Рона дома не было, но она врубила его стерео на полную
катушку. Я всегда ненавидел эту технику. Когда живешь в нищих кварталах,
постоянно слышишь звуки других людей, включая их еблю, но самое
непереносимое - когда тебя насильно заставляют слушать их музыку на полной
громкости, всю ее тотальную блевоту, часами. Мало того, они ведь обычно
еще и окна открывают, в уверенности, что ты тоже насладишься тем, от чего
тащатся они.
У Сары играла Джуди Гарланд. Джуди Гарланд мне нравилась - немножко,
особенно ее появление в нью-йоркском Мете. Но теперь она неожиданно
показалась очень громкой, вопя свои навозные сантименты.
- Ради Бога, Сара, сделай тише!
Она сделала, но ненамного. Открыла одну из бутылок, и мы сели за стол
друг напротив друга. Я испытывал странное раздражение.
Сара залезла в корзинку и нашла пчелиную секрецию. Она пришла в
восторг. Сняла крышку и попробовала.
- Такая мощная штука, - сказала она. - Сама сущность.... Хочешь
чуть-чуть?
- Нет, спасибо.
- Я готовлю нам обед.
- Хорошо. Но мне следует тебя куда-нибудь повести.
- Я уже начала.
- Тогда ладно.
- Только мне нужно масло. Я сейчас схожу и куплю. Еще мне понадобятся
огурцы и помидоры для ресторана на завтра.
- Я куплю. Сегодня же у тебя день рождения.
- Ты уверен, что не хочешь пчелиного секрета?
- Нет, спасибо, все в порядке.
- Ты и представить себе не можешь, сколько пчел понадобилось, чтобы
наполнить эту баночку.
- С днем рожденья. Я куплю и масло, и вс остальное.
Я выпил еще вина, сел в фольксваген и поехал в небольшой гастроном.
Нашел масло, но помидоры с огурцами на вид были старыми и жухлыми. Я
заплатил за масло и поехал искать рынок побольше. Нашел, купил и огурцов,
и помидоров, и повернул обратно. Подходя по дорожке к дому, я это и
услышал. Она снова врубила стерео на полную. Пока я шел, меня начало
тошнить; нервы натянулись до предела, потом лопнули. Я вошел в дом только
с пакетиком масла в руке, а помидоры с огурцами остались в машине. Не
знаю, что она там крутила; было так громко, что я не мог отличить одного
звука от другого.
Сара вышла из кухни.
- БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТА! - заорал я.
- Что такое? - спросила Сара.
- Я НИЧЕГО НЕ СЛЫШУ!
- Что?
- ТЫ ВРУБИЛА ЭТО ЕБАНОЕ СТЕРЕО СЛИШКОМ ГРОМКО! ТЫ ЧТО - НЕ
ПОНИМАЕШЬ?
- Что?
- Я УХОЖУ!
- Нет!
Я развернулся и с треском вылетел за дверь. Дошел до фольксвагена и
увидел пакет с помидорами и огурцами, который забыл.
Я подобрал его и вернулся по дорожке. Мы встретились.
Я сунул ей пакет:
- На.
Потом повернулся и пошел.
- Ты мерзкая мерзкая мерзкая сволочь! - орала она мне вслед.
Она швырнула пакетом в меня. Тот ударился о середину спины. Сара
развернулась и вбежала в дом. Я посмотрел на помидоры и огурцы,
разбросанные по земле в лунном свете. На какой-то миг подумал: может,
подобрать? Потом повернулся и ушел.
93
Удалось сделать чтения в Ванкувере, 500 долларов плюс за билет и
проживание. Спонсор, Барт МакИнтош, дергался насчет пересечения границы. Я
должен был лететь в Сиэттл, он меня там встретит, и мы переедем на ту
сторону на его машине, потом, после чтений, я уже сяду на самолет из
Ванкувера в Л.А. Я не совсем понял, что вс это означает, но сказал ладно.
И вот я снова в воздухе и пью двойную водку-7. Сижу с коммивояжерами и
бизнесменами. У меня с собой маленький чемоданчик с запасными рубашками,
исподним, чулками, 3 или 4 книжками стихов - а также отпечатанные на
машинке 10 или 12 новых стихов. И зубная щетка с пастой. Смешно ехать
куда-то, чтобы тебе заплатили за то, что прочел стихи. Мне это не
нравилось, и я никогда не мог избавиться от мысли, насколько это глупо.
Пахать, как мул, пока не стукнуло полтинник, на бессмысленных, низких
работах - и вдруг неожиданно запорхать по всей стране этаким оводом со
стаканом в руке.
МакИнтош ждал меня в Сиэттле, и мы сели к нему в машину. Поездка
оказалась хорошей, поскольку ни он, ни я слишком много не болтали.
Литературный вечер финансировался частным лицом - я предпочитал такие
чтения тем, за которые платил университет. Университеты напуганы; среди
всего прочего, они боятся поэтов из низов, но, с другой стороны, им
слишком любопытно, чтобы проморгать такого.
У границы ждать пришлось долго: скопилась сотня машин.
Пограничники просто-напросто оттягивались. Время от времени они
выдергивали из ряда какую-нибудь колымагу, но ограничивались одним-двумя
вопросами и махали народу: проезжайте. Я не понимал паники МакИнтоша по
поводу всей этой процедуры.
- Мужик, - сказал он, - мы прорвались!
Ванкувер лежал недалеко. МакИнтош остановился перед гостиницей.
Выглядела она хорошо. У самой воды. Мы получили ключ и поднялись.
Приятный номер с холодильником, и - спасибо какой-то доброй душе - в
холодильнике стояло пиво.
- Возьми одно, - сказал я.
Мы сели и присосались к пиву.
- Крили был здесь в прошлом году, - сказал он.
- Вот как?
- Это что-то вроде кооперативного Центра Искусств, он самоокупаемый. У
них большие членские взносы, помещение снимают и вс такое. Твое шоу уже
все распродано. Силверс сказал, что мог бы кучу денег заработать, если б
