она могла быть очень красивой.
- По-настоящему гнусный ебаный день был, - сказала она. - За машинкой
задницу отсидела.
- Давайте встретимся как-нибудь в другой вечер, когда вам будет лучше,
- предложил я.
- А-а, блядь, все в порядке. Еще выпью одну и снова оживу.
Валенсия подозвала официантку:
- Еще одно.
Она пила белое вино.
- Как пишется? - спросила она. - Новые книжки вышли?
- Нет, но я работаю над романом.
- Как называется?
- Пока нет названия.
- Хороший получится?
- Не знаю.
Мы оба помолчали. Я допил свою водку и заказал еще. Валенсия просто не
мой тип ни в каком смысле. Мне она не нравилась. Есть такие люди - сразу
же после первой встречи начинаешь их презирать.
- Там, где я работаю, есть одна девушка-японка. Она делает вс, чтобы
меня уволили. С начальником-то у меня вс ладится, а сучка эта каждый день
мне подлянки кидает. Когда-нибудь я ей точно в зад ногой засажу.
- А вы сама откуда?
- Из Чикаго.
- Мне не нравился Чикаго, - сказал я.
- А мне Чикаго нравится.
Я допил сво, Валенсия допила сво. Потом подтолкнула мне счет.
- Вы не против заплатить за это? Я еще салат с креветками ела.
Я вытащил ключ, чтобы открыть дверцу.
- Это ваша машина?
- Да.
- И вы хотите, чтобы я в такой старой машине ехала?
- Слушайте, не хотите садиться - не садитесь.
Валенсия села. Вытащила зеркальце и начала подправлять лицо, пока мы
ехали. До меня там недалеко. Я остановился.
Внутри она сказала:
- Ну у вас тут и грязища. Вам надо позвать кого-нибудь убраться.
Я вытащил водку и 7-АП и налил в два стакана.
Валенсия стянула сапоги.
- Где ваша машинка?
- На кухонном столе.
- У вас нет рабочего стола? Я думала, у всех писателей столы есть.
- У некоторых даже кухонных нет.
- Вы были женаты? - спросила Валенсия.
- Один раз.
- Что произошло?
- Мы начали друг друга ненавидеть.
- Я была замужем четырежды. До сих пор вижусь со своими бывшими.
Мы друзья.
- Пейте.
- Вы, кажется, нервничаете, - сказала Валенсия.
- Со мной вс в порядке.
Валенсия допила, затем вытянулась на кушетке. Положила голову мне на
колени. Я начал гладить ее по волосам. Налил ей еще и гладил дальше. Я мог
заглянуть ей в кофточку и увидеть груди. Я склонился и длинно поцеловал ее.
Ее язык метнулся ко мне в рот, вынырнул. Я ее ненавидел. Мой хуй начал
вставать.
Мы поцеловались еще раз, и я залез к ней в блузку.
- Я знала, что когда-нибудь вас встречу, - сказала она.
Я снова поцеловал ее, на сей раз с некоторой жестокостью. Своей головой
она почувствовала мой хрен.
- Эй! - воскликнула она.
- Это ерунда, - ответил я.
- Черта с два, - сказала она, - что ты хочешь сделать?
- Не знаю....
- Зато я знаю.
Валенсия поднялась и ушла в ванную. Когда она вышла, то была уже голой.
Залезла под простыню. Я выпил еще стаканчик. Потом разделся и забрался в
постель. Стянул с нее простыню. Что за громадные груди. Она наполовину из
грудей состояла. Я сжал одну рукой - потверже, как только мог - и пососал
сосок. Тот не отвердел. Я перешел к другой и тоже пососал. Никакой
реакции. Я поколыхал ее груди туда и сюда. Засунул между них свой хуй.
Соски оставались мягкими. Сунулся было хуем ей в рот, но она отвернулась.
Я уже подумал, не прижечь ли ей задницу сигаретой. Какая масса плоти.
Изношенная, стоптанная потаскуха с улицы. Бляди обычно меня зажигали. Хер
мой был тверд, но духа в нем не наблюдалось.
- Ты еврейка? - спросил ее я.
- Нет.
- Ты похожа на еврейку.
- Я не еврейка.
- Ты живешь в районе Фэрфэкса, правда?
- Да.
- А твои родители - евреи?
- Слушай, чего ты заладил это говно - евреи да евреи?
- Не обижайся. Несколько моих лучших друзей - евреи.
Я снова потелепал ей груди.
- Ты, кажется, боишься, - сказала Валенсия. - Ты, кажется, зажат.
Я помахал хуем у нее перед носом.
- Вот это похоже на страх?
- Он выглядит ужасно. Откуда у тебя все эти толстые вены?
- А мне нравятся.
Я схватил ее за волосы, прижал головой к стене и всосался ей в зубы,
глядя прямо в глаза. После этого начал играть ее пиздой. Долго она
собиралась с мыслями. Потом начала раскрываться, и я засунул в нее палец.
Нащупал клитор и стал его разрабатывать. Затем оседлал. Мой хуй был
внутри нее.
Мы в самом деле еблись. У меня не было никакого желания ублажать ее.
Хватка у Валенсии была ничего. Я забрался в нее довольно далеко, но она,
казалось, не реагировала. Плевать. Я качал и качал. Еще одна поебка.
Научно-исследовательская. Тут нет никакого чувства нарушения чего бы то
ни было.
Нищета и невежество порождают собственную истину. Она моя. Мы - два
животных в лесу, и я ее убиваю. Она уже подступала. Я поцеловал ее - и
губы ее, наконец, открылись. Я закопался еще глубже. Голубые стены
смотрели на нас. Валенсия начала слегка постанывать. Это меня подстегнуло.
Когда она вышла из ванной, я уже оделся. На столе стояли два стакана.
Мы из них медленно тянули.
- А почему ты живешь в районе Фэрфэкса? - спросил я.
- Мне там нравится.
- Отвезти тебя домой?
- Если тебе не трудно.
Она жила в двух кварталах к востоку от Фэрфэкса.
- Вон мой дом, - показала она, - с летней дверью.
- Выглядит славно.
- Он славный. Не хочешь зайти ни минутку?
- А есть чего-нибудь выпить?
- Ты шерри можешь?
- Конечно...
Мы вошли. На полу валялись полотенца. Проходя, она пнула их под
кушетку. Затем появилась с шерри. Очень дешевое пойло.
- Где у тебя ванная? - спросил я.
Я нажал на слив, чтоб не было слышно, и вытравил шерри наружу.
Смыл еще раз и вышел.
- Еще налить?
- Конечно.
- Дети приходили, - сказала она, - поэтому в доме такой бардак.
- У тебя есть дети?
- Да, но о них Сэм заботится.
Я допил.
- Ну, ладно, слушай, спасибо за выпивку. Мне пора двигать.
- Ладно, мой номер у тебя есть.
- Точно.
Валенсия проводила меня до летней двери. Там мы поцеловались.
Затем я дошел до фольксвагена, влез в него и отъехал. Завернул за угол,
остановился прямо посреди дороги, открыл дверцу и выблевал второй стакан.
98
Раз в три или четыре дня я виделся с Сарой - либо у нее, либо у меня. Мы
спали вместе, но секса не было. Подбирались мы близко, но никогда не
приступали всерьез. Заповеди Драйера Бабы блюлись крепко.
Мы решили провести праздники вместе у меня - и Рождество, и Новый Год.
Сара подъехала на своем фургоне 24-го около полудня. Я посмотрел, как
она паркуется, потом вышел навстречу. К крыше фургона были привязаны
доски. Подарок на Рождество: она собиралась построить мне кровать. Моя
нынешняя - чистое издевательство: просто коробка с пружинами, а из матраса
кишки торчат. К тому же, Сара привезла органическую индюшку плюс гарниры.
Я должен был заплатить за них и за белое вино. И еще для нас обоих были
маленькие подарки.
Мы внесли в дом доски, индюшку и прочую фигню. Я выставил наружу
кроватную раму, матрас с изголовьем и положил на них табличку:
Бесплатно. Первым ушло изголовье, рама с пружинами - второй, и, в конце
концов, кто-то забрал матрас. У нас - бедный район.
Я видел кровать Сары, спал на ней, и мне понравилось. Я никогда не
любил усредненных матрасов - по крайней мере, из тех, что мог себе
позволить.
Больше половины жизни я провел в постелях, более приспособленных для
дождевых червей.
Сара сама себе сделала кровать, и теперь должна была построить еще одну
такую же для меня. Сплошная деревянная платформа, поддерживаемая 7-ю
ножками четыре-на-четыре (седьмая прямо посередине), а сверху - слой
твердого 4-дюймового поролона. Инженерные замыслы у Сары хорошие. Я держал
доски, а она забивала гвозди. Недурно она с молотком управляется. Весу-то
всего 105 фунтов, а гвоздь забить может. Отличная получится кровать.
Много времени у Сары это не отняло.
Затем мы ее испытали - не-сексуально, - а Драйер Баба улыбался нам с
небес.
Мы поехали искать новогоднюю елку. Мне-то елку не сильно хотелось (для
меня и в детстве Рождество не было счастливым), и когда мы обнаружили, что
все площадки пусты, я не очень расстроился. А Сара на обратном пути была
несчастна. Но стоило прийти домой и пропустить по нескольку стаканчиков
белого вина, как она воспряла духом и стала везде развешивать
рождественские украшения, гирлянды и мишуру - причем, кое-что прямо мне на
голову.
Я читал, что в канун Рождества и на следующий день люди совершают
больше самоубийств, чем в какое-либо другое время. Праздник этот,
очевидно, либо мало, либо вовсе ничего не имел общего с днем рождения
Христа.
От всей музыки по радио тошнило, от телевизора становилось еще хуже,
поэтому мы его выключили, и она позвонила своей матери в Мэн. Я тоже с
Мамой поговорил, и Мама оказалась вовсе не дурна.
- Сначала, - призналась Сара, - я думала познакомить вас с Мамой, но
она старше тебя.
- Забудь про это.
- У нее славные ножки.
- Забудь.
- У тебя предубеждение против старости?
- Да, старость - у всех, кроме меня.
- Ты ведешь себя, как кинозвезда. У тебя всегда были женщины на 20 или
30 лет моложе?
- Когда мне было двадцать - нет.
- Тогда ладно. У тебя когда-нибудь была женщина старше - я имею в виду,
ты жил с ней?
- Да, когда мне было 25, я жил с 35-летней.
- И как?
- Ужасно. Я влюбился.
- А что ужасного?
- Она заставляла меня ходить в колледж.
- И это ужасно?
- Это не тот колледж, о котором ты думаешь. Она там была всеми
преподами сразу, а я - студенчеством.
- Что с нею стало?
- Я ее похоронил.
- С почестями? Ты ее сам убил?
- Ее кир убил.
- Веселого Рождества.
- Еще бы. Расскажи мне о своих.
- Я пас.
- Слишком много?
- Слишком много, однако, слишком мало.
Тридцать или 40 минут спустя в дверь постучали. Сара встала и открыла.
Внутрь вошел символ секса. В самый что ни на есть канун Рождества.
Понятия не имел, кто она такая. В обтягивающем черном прикиде, а
огромные груди ее, казалось, вот-вот вырвутся из лифа платья на волю.
Величественное зрелище. Я никогда не видел таких грудей, вот так вот
оформленных, - разве что в кино.
- Привет, Хэнк!
Она меня знала.
- Я Эди. Ты встречался со мной у Бобби как-то ночью.
- О?
- Ты что, слишком пьян был и не помнишь?
- ЗдорЛво, Эди. Это Сара.
- Я Бобби искала. Подумала, может, он у тебя.
- Сядь выпей с нами.
Эди села в кресло справа от меня, очень близко. Ей было лет 25.
Она зажгла сигарету и отхлебнула из стакана. Каждый раз, когда она
перегибалась над кофейным столиком, я был уверен, что это произойдет, я
был уверен, что эти груди выскочат. И боялся того, что могу сделать, если
они выскочат. Я этого просто не знал. Я никогда не был человеком грудей, я
всегда был человеком ног.
Но Эди действительно знала, как это делать. Я боялся и искоса
поглядывал на ее груди, толком не понимая, чего мне хочется - чтобы они
выпрыгнули, или чтобы остались.
- Ты встречался с Мэнни, - сказала она мне, - ну, у Бобби?
- Ага.
- Мне пришлось дать ему под зад коленом. Слишком, блядь, ревнивый был.
Даже нанял частного мудака за мной шпионить! Нет, ты представь!
Просто мешок с говном!
- Ага.
- Ненавижу мужиков-попрошаек! Ненавижу лизоблюдов!
- Хорошего человека в наше время трудно найти, - заметил я. - Песня
такая есть. Со Второй Мировой войны. А еще другая была: Ни с кем не сри
под яблоней - ни с кем, кроме меня.
- Хэнк, ты лепечешь.... - сказала Сара.
- Выпей еще, Эди, - сказал я и налил ей еще.
- Мужики - такие дрыщи! - продолжала та. - Захожу как-то на днях в бар.
С четырьмя парнями - близкие друзья мои. Сидим там, хлещем пиво кувшинами,
ржем, понимаешь, просто оттягиваемся, никого не трогаем. Тут у меня мысль
возникла - не хило бы пулечку расписать. Мне нравится пулька. Я думаю,
когда дама запуливает, может, это только ее класс показывает.
